— Ага! Я дома за компом сижу, вдруг братан-ботан как заорёт: «Тоха! Твою Дыряеву по „Культуре“ крутят!» Я примчался — опа-на! Точно, ты. Рядом с каким-то мужиком. Мужик распинается, а ты явно тупишь. Потом стали про твои картины рассказывать и показывать. Я офигел! Особенно от той, которую хотели в Париж увезти. Погнал Коляну звонить — его дома нет. А меня же прёт! Позвонил Юльке. Она мне на рот замочек — раз. Молчи, Антон, и вступай в наш партизанский отряд. Ну, я вступил, жалко, что ли?
— В общем, когда мы Антону проблему в общих чертах нарисовали, он сразу выдал: «Вы что, совсем тормозы? Дыряева же — по уши влюблённая! Поэтому всё — проще не бывает. Надо, чтобы никто в классе ничего не знал. Пусть дела идут, как шли, — фигово, иначе Алевтина начнёт подозревать, что с ней в игры играют. Ты, Юлька, делаешь вид, что без ума от Ивана. Он пишет тебе записку. Ты „забываешь“ её в классе. Это Дыряевой так по мозге шваркнет — сама себя забудет, не то, что руки помыть». Мы с Иваном сначала на Самарина наорали, но потом подумали и согласились. Только решили, что в последний момент всё расскажем классу, чтобы за тобой было кому следить — каждый шаг… на улице, по телефону проверять…
— Зачем?
— Затем. Чтобы ты совсем не свихнулась и не придумала на небо улететь. Короче, мы назначили день, собрались у меня всем классом, распределили роли. Потом я тебе позвонила и вызвала в школу. Дальше ты знаешь.
— Нет, Юлька, стой! Как-то у тебя просто получилось! — в голосе Самарина слышалась обида. — А посмаковать? А рассказать, как я из-за угла наблюдал за твоим с Иваном развратом? Как Дыряева в телефонной будке по стенке сползала. Слушай, Аль, тебя когда потом к мосту понесло, ты что, действительно меня не видела? Я даже и не скрывался. Ты, как зомби, прёшь, я — за тобой, в открытую. Во, струхнул! Вокруг — никого, а эта дура через перила лезет. Такой план срывает!
Я примерилась и дала Самарину подзатыльник. Слабенький получился, но ничего, окрепну, добавлю.
— Вот это по-нашему! Дыряевой виват!
— Нет, Самарин, не надо мне твоих виватов! — я посмотрела на Юльку. — Виват Плаксе. Юлька… она совсем не умеет плавать. Юль, прости, секрет выболтала. Скажи, это я тебя — в воду?
— Что, совесть мучает? Успокойся. Я… сама прыгнула. У нас какой вначале план был? Ты прибежишь, начнёшь на меня наезжать, мы с тобой подерёмся, кусками грязи пошвыряемся. Поэтому и речку-вонючку выбрали. В общем, чтобы тебе стало не до чистоты. Happy end. А ты вдруг, мать Тереза, мне всё прощаешь! Знаешь, как я растерялась? Весь план насмарку. Иван с нашими в сарае, посовещаться — никакой возможности. Пришлось импровизировать…
Иван вскочил, хотел что-то сказать, но в этот момент с улицы послышался автомобильный гудок, народ зашевелился, двинулся к выходу, и мы с Иваном остались одни. Я подошла. Да, с моими метр семьдесят сложно глядеть снизу вверх. Но я постаралась, и у меня получилось. Потому что очень хотелось, потому что во всех кино так: она — маленькая и беззащитная, он — большой и сильный. Впрочем, Иван и так большой и сильный. Я положила руки ему на плечи:
— Помнишь, тогда, давно, ты сказал, что подождёшь…
Он не дал договорить, наклонился и…
Поцелуй этот не был похож на тот, с Юлькой. Просто легкое касание и запах, запах одинокого подснежника.
* * *
Странно, но я не заболела. Наутро прошла температура, и я отправилась в школу, в свой класс, к друзьям.
Да, вот ещё! Вечером я порвала и спустила в мусоропровод свою картину. Ну, понятно какую. «Сrazy». Цветы должны сыпаться на голову, если уж их на тебя кто-то сыплет, а не на зонтик. Не увидеть тебе, дорогуша, Парижу!
Так геройски скончалась crazy Мойдодыриха. Почтим память секундой молчания.
О, великий и могучий русский язык! Какое хорошее слово — скончалась. Не умерла, а просто закончилась. Одно закончилось, другое началось. Перезагрузка!
13.10.2012
