Я Ивану рассказала для смеху, но он даже не улыбнулся:
— Алька, ты не бездарность. Насчёт этого можешь не переживать. Иначе бы Решетов твои работы не выставлял. Другое дело, не бывает, чтобы всем всё нравилось. Поэтому если кто-то скажет неприятное, ты не переживай. Ладно?
Соврала, что ладно.
Юльку на выставку я пригласила почти перед самым открытием. Вот это был шок! Она про простое рисование не знала, а тут — сразу выставка!
Мне пришлось взять с неё слово, что новость не разлетится каркучей птицей по всей школе: Мойдодыра хватает!
А потом грянула пятница. После бессонной ночи у меня разболелась голова, и я осталась дома на досыпание. И, действительно, выспалась, но к началу всё равно чуть не опоздала: одевалась.
Мы с мамой придумали, что я буду в платье, которое папа привёз из Бельгии. Очень красивое, хотя, на мой вкус, слишком расфуфыренное. Я нарядилась, поглядела в зеркало — ну просто куколка Барби! А времени уже нет. Пришлось влезать в джинсы, срочно гладить блузку. Мама когда увидела, какое-то время держалась. Потом из неё посыпались советы. Один за одним. Потом она заявила, что все будут люди как люди, а я страхолюдина. Мы, естественно, рассорились и пошли на мою и дяди Вовину выставку по отдельности.
Почему так бывает? Я маму больше всех на свете люблю. И она меня, я знаю. Но как только начинаем о чём-нибудь договариваться, обязательно поссоримся. А потом переживаем. Я — так точно. Всегда начинаю о себе плохо думать, что бессовестная, что обижаю любимого человека. Затем начинаются «последние» обещания: не вестить на всякие фразочки, молчать, соглашаться. Терпеть, в общем. Но с терпением у меня пока сплошные проблемы. Может, потом, во взрослой жизни? Мне мама так и говорит: вот будут свои дети, ты меня поймёшь!
Когда я, запыхавшись, прискакала к художественному музею, Юлька и Иван уже были нервные. Особенно Юлька. Она сразу же начала на меня наезжать:
— Слушай, звезда, мы тебя полчаса ждём! Там столько телевидения! И дядьки с дамами. При костюмах. Ты не боишься?
Я хотела ответить, но Иван перебил:
— Юль, Аля не боится. Правда, Аля?
И посмотрел на меня… Прямо наш школьный психолог. Мне даже смешно стало. Я махнула рукой:
— Нисколечки.
Хотя, какое там «нисколечки», если в организме всё тряслось, как мышиный животик. Верите, я никогда не видела, как у мышей животики трясутся. И не хочу на эту заразу смотреть. Но где-то такое выражение прочитала, и мне понравилось.
Выставочный зал располагался на втором этаже. У входа нас остановил милиционер — красивый парень. Мы с Юлькой замялись, но Иван объяснил, кто мы такие, и охранник сразу потерял к нам интерес.
Наш художественный музей занимает старинное здание со всякими колоннами, портиками, атлантами и кариатидами. Внутри тоже ничего себе — люстры, канделябры (понятия не имею, что это такое, просто слово нравится), портьеры. На лестнице — тёмно-красный ковёр, перила дубовые (это я так думаю). По такой лестнице очень торжественно подниматься.
Пока мы шли, мне снова Маргарита вспомнилась. Ещё Наташа Ростова. Мы, правда, «Войну и мир» пока не проходили. Но мама мне летом с ней так надоела! Весь июнь: «Читай, читай, читай». Я долго упиралась. Посмотрю на четыре кирпича: жуть! Как можно такие книги писать? Потом сдалась, увлеклась и быстро-быстро все четыре проглотила. Вот это было да-а-а! Там Наташа на свой первый бал шла, как я — на первую выставку. Только мне кажется, Наташе было не так страшно.
Людей в зале собралось не слишком много. Все они стояли группками, разговаривали и были какие-то необычные. Странные какие-то. Иван тоже, наверное, об этом подумал, потому что сказал нараспев:
— Богема.
У Юльки глаза загорелись, а плечи, совсем как у меня, полезли вверх голову прятать.
Мне тоже захотелось спрятаться за какую-нибудь портьеру, но тут к нам подошли дядя Вова и совсем молодая девушка с обсмыганными волосами. Туфли у неё были — просто танки!
— Вот, Мариночка, Аля Дыряева, героиня сегодняшнего дня. Алечка, Марина представляет программу «Культура» на нашем городском телевидении. Ты способна дать интервью до начала открытия?
Я замотала головой: нет! Конечно, нет! Ужас какой! Перед камерой говорить? Да я только квакать буду. Ква-ква. Вот в классе уржутся!
Юлька, наверное, ничего этого не поняла, потому что тут же зашипела:
— Аль, скажи! Скажи! Нас по телеку покажут!
Я снова головой завертела. Дядя Вова понял, что с меня сейчас взятки гладки, и «культурную» Мариночку аккуратненько отшил:
— Девушка наша пока не готова к интервью. Давайте после открытия. Договорились?
— Да, да, конечно! — Марина пошкандыбала на своей платформе искать другие жертвы.
— Ну и дура, — шепнула Юлька, и я сразу её представила дяде Вове:
— Вот, знакомьтесь. Это моя подруга Юля. А это — Иван. Мы учимся в одном классе.
— Очень приятно. Владимир Павлович Решетов. Вы тут, ребятки, побродите, осмотритесь пока. Через пару минут начнём. А ты, Алька, на свои картины глянь. По-моему, замечательно расположили. И свет, и общая композиция… — Потом наклонился и мне на ухо: — А он хорош!
Странно видеть собственные рисунки в музее. Радостно и немного стыдно. Будто тайком делаешь что-то плохое. Думаю, это из детства. Какой-нибудь комплекс. Больше всего меня доконали таблички около работ. Словно я — взрослый художник: «„Crazy“. Алевтина Дыряева. Акварель». Или: «„Полёт слона“. Алевтина Дыряева. Пастель».
Иван на таблички нормально среагировал: он мою живопись наизусть знает. А Юлька смотрела впервые. Мне жутко весело было за ней наблюдать, как у неё челюсть отпадала. Я не слишком честолюбива, но не совсем же и дубина. Любому понравится, когда от твоих рисунков у друзей глазки на лоб лезут. Она только и смогла сказать:
— Алька, это всё ты? Супер!
Потом началось открытие.
Дядя Вова поставил меня между собой и какой-то седой женщиной, наверное, работником музея. Как только я увидела направленные на нас дула кинокамер, у меня задёргалось правое колено. Не капельку, а так, по-настоящему. Вот позорище! Я поняла, что сейчас умру от смущения и страха, но среди богемных лиц разглядела мамино (мы к тому моменту уже успели помириться, поссориться и снова помириться), зацепилась за него глазами и кое-как выжила.
Вначале красивый парень с длинными чёрными волосами сыграл на скрипке. У него ещё челка всё время на глаза падала. Стильно так. Но мне было не до музыки.
Потом начались речи. Мужчины, женщины… Они говорили, говорили. В основном, конечно, про дяди Вовины картины. Какой Решетов молодец, талантливый, постоянно в поиске, развитии… Много всего. Про мои картины тоже сказали. Всякие охи-ахи. Что молодое дарование. Птица на взлёте (хороший образ, нужно будет нарисовать). Кто-то не поверил, что мне только четырнадцать. Дядя Вова, довольный как кот, засмеялся, представил мою маму, и она подтвердила. Маму тоже поздравили…
А потом пришёл момент, когда все — вот ужас(!) — посмотрели на меня. Я открыла рот, чтобы сказать два спасибо: одно — учителю за науку, второе — музею за то, что выставили мои картины — это мы так с мамой отрепетировали — и вдруг как икну! На весь зал. Дураку понятно, что от страха, но всё равно — позорище. Мне сунули стакан с водой. Я глотнула (не до микробов было), вода пошла не в то горло и почти тут же — обратно, на вечерние платья дам. Если бы в этот момент появилась возможность провалиться на первый этаж, я провалилась бы. Говорить, естественно, после такого конфуза было нереально. Спасибо, дядя Вова догадался, выручил:
— Девушка наша к речам пока не готова. Но рисует хорошо. Предлагаю вам в этом убедиться.
Наконец-то! Мы втроём тоже пошли от картины к картине. Очень медленно, чтобы и налюбоваться, и послушать, что все эти люди думают не перед телекамерами, а на самом деле. Но удовлетворить любопытство в полной мере не успели: почти сразу же дядя Вова позвал меня в свою компанию.
Никогда не видела так много художников сразу. Они представлялись мне в джинсах, длинных свободных джемперах с закатанными рукавами и обязательно бородатыми. Ничего подобного! Люди как люди. На улице встретишь — внимания не обратишь. Художники пили шампанское, о чём-то спорили, что-то доказывали. Со мной тоже попытались говорить. Про авторские находки, недостатки. Я от смущенья замычала, как корова. Меня не стали мучить и отпустили.
Зато у мамы рот не закрывался ни на минуту. Я к ней даже близко не сунулась. Думаю, она хвасталась, какая у неё хорошая и жутко талантливая дочь. Стыдно.
Через какое-то время к нам снова подошёл дядя Вова. С ним был очень стройный и не очень молодой мужчина. Мне сразу же захотелось его назвать джентльменом.
— Алечка, познакомься, это мсье Анри де Клер.
Джентльмен, мсье — какая разница? Я поздоровалась.
— Алечка, мсье Анри хочет сделать тебе очень выгодное предложение. Послушай его, пожалуйста.
