Не знаю, что меня к мосту принесло. И что с головой приключилось. Но я легла на перила и стала перегибаться — ниже, ниже… И таким мне всё мелким, скучным показалось! Вот сейчас… сейчас…
Вдруг меня кто-то за плечо как дёрнет:
— Дыряева, дашь алгебру скатать?
Я как стояла, только голову повернула — Самарин! Красный, потный, но почему-то дрожит, и зубы стучат:
— Так я спрашиваю, алгебру дашь?
Глядит. Я тоже гляжу. Молчу. А потом как пустилась ржать. До коликов, до слёз. За живот хватаюсь, из глаз льёт. Самарин растерялся, тоже начал подхихикивать. Но ему быстро не до смеха сделалось, когда понял, что я остановиться не могу. Он тогда на ладошку свою задумчиво так посмотрел, потом как размахнётся и меня ею по щеке — шварк!
Я вмиг умолкла. Он тоже. Опять друг на друга пялимся. Потом я ему:
— Завтра дам. Алгебру… Спасибо.
* * *
На следующий день я проснулась с температурой. Мама запаниковала, что это вирус, в школу не пустила. И спасибо ей огромное: мне не пришлось ничего выдумывать, чтобы туда не идти. Только никакой это был не вирус. Это мой организм больше жить не хотел. Плохо ему было!
Безысходность — страшное чувство. Глухое, как стена. Вот, кажется, сейчас забрезжит, замаячит. Ты — туда, всем своим измученным, перепуганным сознанием и — лбом слёту в твёрдое. Врагу не пожелаешь!
Несколько раз днём звонил телефон. Мама подходила, но в трубке молчали. Не то, что не соединилось, или какие неполадки в связи. Именно молчали. Дышали. Мама решила, что мелкие развлекаются.
А был бы это Иван! Я его лживый голос даже и слушать бы не стала. Только: «Предатель». И вежливо положить трубку, без лишних эмоций.
Да, мечты, мечты… К полудню я от этих «лишних эмоций» уже готова была узлом завязаться. Или лопнуть. В таких случаях человека спасает только работа. Я это знаю и по себе, и по папе. Если у него неприятности, жди в доме гранд-ремонт. Мне, конечно, ремонтировать не в тему. А вот написать письмо Ивану — самое то. Как я его писала — просто киноклассика. Гора бумаги на столе, гора бумаги на полу. Мама заглянула, спросила, что сочиняю. Я ей честно призналась: «Любовное письмо». Она за шторы заглянула, форточку проверила, нет ли сквозняка, и ушла. Получается, я любовных писем писать не могу? Эх, мама!..
А я могу! Вот последний вариант: «Иван! Ты — единственный человек, которому верила. Теперь тебя нет. Прощай». Больше ничего. Про разбитое сердце, чувства, подлость, гадости про Юльку, какие-то воспоминания, обещания — всё отправилось под стол. Если Ивану не нужна я сама, зачем ему мои каракули?!
Письмо меня удовлетворило минут на тридцать, пока в голове не перемололись различные ситуации, мною же и придуманные. А потом наружу полезло внутреннее Я: «Писательница! Кто тебе обещал любовь до гроба? Это ТЫ влюбилась по-уши. Не ОН. Он никогда не говорил тебе ничего, даже не намекал. Вы всегда были просто друзьями. По парку гуляли, занимались вместе, в театр сходили, на выставку. Кстати, вместе с Юлькой. Да, мерзко, подло, если в глаза — „Аля“, а за глаза — „Мойдодыр“. Но, если честно, не такой уж это и грех. И с Юлькой он имел полное право целоваться. И прикоснуться к нему ты не можешь, шарахаешься, заразы боишься, а Юлька — пожалуйста. И красивее она, и не глупее, хоть и списывает!»
Я когда это про себя поняла, у меня температура ещё больше подскочила. Голова стала, как утюг. Ну и пусть! Со вчерашнего вечера такие мелочи меня больше не волновали. Да хоть холера, хоть проказа! Хоть дохлую кошку съесть и водичкой из болота запить!
Я записку порвала и перекинулась на Юльку. Не Иван — она знала, что я влюбилась! С самого начала. Знала, что у меня больше нет никого. А сама в кафешку пошла целоваться. Иван — не предатель. Он никто. Предатель — Юлька. Единственная подружка. Прямо как в женском романе. Там с лучшими подругами всегда проблемы.
Кстати, о проблемах — школа! Разве это возможно — прийти, сесть рядом с Иваном, решать какие-то задачи, отвечать на вопросы, читать… Да я дышать рядом с ним не смогу! Он будет пахнуть одиноким подснежником и греть моё плечо своим теплом, а мне — вспоминать, как он с Юлькой?..
От расстройства я ухнулась на диван и… уснула.
Разбудил меня телефон. Мама, бегавшая к нему весь день, наверное, куда-то вышла, и он всё звонил и звонил. Я сперва подумала на малышню и решила не подходить. Звонок затих, но минуты через три телефон затрезвонил снова. Кто же это такой настойчивый? Пришлось вставать.
Уже поднимая трубку, поняла, что это — Юлька. Как такое происходит — не знаю, но со мной случается часто. Ещё, бывает, вспомнишь про человека, с которым давно не встречался — он сразу же и объявится. Мистика!
Насчет Юльки я не ошиблась. Вот только голос у неё был какой-то странный, осторожный голос:
— Аля? Ты?
Пока она эти два слова выговаривала, я героически одерживала над собой победу: отвечать не хотелось, но и молчать было — глупее не придумаешь. Конечно, если бы Юльку больше никогда в жизни не видеть — молчи, сколько влезет. Но когда в одном классе учишься? Я ответила:
— Да. Что надо?
Кажется, моя лаконичность её удивила.
— А… э… Ничего. Просто.
— Это хорошо, когда просто. Обычно получается сложно.
— Аль, ты чего?
— Тоже просто.
— Почему в школе не была?
— Мама не пустила, — тут я была сама честность.
— Мне Самарин говорил, что вчера тебя на мосту влюблённых видел, и ты…
— Ну, видел. Кому какое дело. Где хочу, там и гуляю. Давай поконкретнее.
— Ладно. Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать.
— Так говори быстрее. Я, между прочим, спала. Ты меня разбудила.
— По телефону не могу. Надо встретиться. Придёшь?
— Куда?
— Да хоть к тому же мосту.
— Приду. Когда?
— Давай через час. Мы… Я жду.
— Мы? Прикольно. Ладно, я приду.
Такой диалог. Кажется, договаривающиеся стороны, не сказав по сути дела ни слова, друг друга прекрасно поняли. Вот только откуда Юлька узнала, что я записку нашла? Тоже мистика? Или всё же она ни о чём не догадывается и просто хочет признаться, что целовалась с Иваном?
До выяснения подробностей мне оставалось пережить всего-навсего какой-то дохлый часик. А после — дуэль! Как у Пушкина с Дантесом. Тот же любовный треугольник.
Вот где загадка природы: на Земле поровну людей обоего пола, можно сказать, каждой твари по паре, а треугольники откуда-то всё берутся и берутся!
Кстати, будь у нас с Юлькой дуэль, стала бы я в Юльку стрелять? А она в меня?
Час времени — это много. Когда ждёшь. А вот, если контрольную пишешь, или празднуешь что-нибудь, день рождения, книжку хорошую читаешь — тогда час — ничто. Со мной ничего похожего на день рождения не происходило, поэтому я начала убивать время и, не зная, куда себя деть, всё-таки измерила температуру. Получилось 38 с половиной. Не труп, но приближаемся. К счастью, мама не вернулась, и я, никем не проконтролированная, за пятнадцать минут до рандеву выскользнула из дома.
Плакса стояла не на мосту — внизу, недалеко от воды, если эту жижу можно назвать водою. Странное место для выяснения отношений. Хотя… Ситуация мерзкая — вода мерзкая. Гармония. Вокруг, как по заказу, ни души. Пустая аллея, идиотский мост и полуразрушенный сарай. Всё.
Меня Юлька заметила сразу, но не окликнула. Не сдвинулась даже! Ждала, когда сама подойду. Ну, я не гордая, могу поздороваться первой:
— Привет!
— Здравствуй.
— Как дела? Зачем звала?
— Поговорить.
— Говори, я — само внимание. — Как мне нравилось моё поведение! Ни тебе истерик, ни обвинений. Вежливое ожидание. А вот Юльке явно что-то мешало. Это было очень заметно: она мялась, оглядывалась по сторонам. И взгляд у неё был очень неуверенный и жалкий. Одним словом, на злодейку она никак не тянула. Мне даже пришлось себе скомандовать: «Стоп, Алевтина! Внешность обманчива. Ты сейчас со своими заморочками себя начнёшь винить в том, что Юлька Ивана увела. Так, глядишь, и до твоих извинений дойдёт!» Такие мысли меня раззадорили, и я добавила жёстче, чем хотела: — Зачем ты меня из дому вытащила? Выкладывай, не смущайся.
Она промямлила:
— Понимаешь, Аля, Иван — он тебя не любит. Он меня любит.
Ну вот, это уже по сути. Мне даже легче стало. Я даже заулыбалась, правда, ехидненько:
— Да что ж ты такое говоришь!? Неужели? А кто для этого сильно постарался? Уж не ты ли?
Глаза у Юльки забегали, как у хамелеона — беспорядочно, быстро и почти в разные стороны. Она, наверное, ожидала, что я растеряюсь, зареву, начну просить Ивана обратно. А тут — клыки и когти. Ей сразу же пришлось оправдываться, а оправдываться в таких ситуациях — гнилое дело.
— Не-е-ет. Он сам.
— Что «сам»?
— Сам сказал, что ты его не интересуешь.
Она опять задёргалась, и я подумала: уж не Иван ли где в кустах прячется? Оглянулась — нет, бредни. Никого. И вообще, со всем этим надо поскорее заканчивать. Дуэль не состоялась. «Стрелять» в Юльку я не буду. Не смогу. А поэтому:
