Неожиданными и дружными аплодисментами ответили ребята на эти слова Игоря. Он спокойно выждал, когда аплодисменты смолкнут, и сказал:
— Все это относится и к Рубину. Он тоже против коллектива пошел. — Игорь помолчал и добавил с напряженной тишине: — Рубин воспользовался этим делом для сведения старых счетов с Борисом Костровым!
— Каких счетов? — Рубин как ужаленный вскочил с места. — Я сигнализировал в комитет!.. Я..
— Сигнализировал ты, может, правильно, а вел себя неправильно! Ты мог быть не согласен с классом! Ты мог быть недоволен руководством класса! Но нарушать единство класса ты не мог, не имел права!
— А по-твоему, выступить против означает нарушить единство? — спросил Рубин.
— Да! Если выступить так, как выступил ты, — это значит нарушить единство! — ответил Игорь. — Ты не выступил на собрании, ты не обратился в бюро, ты стал действовать сам. Ты противопоставил себя классу. Ты вел тайные сговоры за спиною у класса и пытался формировать разные группочки!
— Какие сговоры? Какие группочки?
— Какие?.. Ты что, не знаешь, какие?.. — смерив Рубина своим колючим взглядом, спросил Игорь. — Хорошо! Я тебе напомню!.. Сашу Прудкина подговаривал? Подговаривал! Это на бюро у нас было установлено. А здесь присутствует еще один наш товарищ, к которому ты обращался за поддержкой. Я не буду называть его фамилию. Пусть он сам скажет!
Борис, благодарный Игорю за его вмешательство, видел, как изменился в лице сидевший у самой двери Феликс, как потупил глаза в землю. Но Игорь еще более настойчиво повторил:
— Пусть сам скажет!
Наступила долгая и неловкая пауза. Заинтригованные ребята с любопытством поглядывали друг на друга, не зная, что это значит и чем все это кончится. И тогда среди общей тишины поднялся Феликс. Сбиваясь и путаясь, он рассказал о разговоре с ним Рубина.
— Врет он! — выкрикнул Рубин.
— Кто?.. Я?.. — на лице Феликса проступило искреннее, неподдельное недоумение, почти растерянность, он сначала не находил слов, а потом вдруг вскипел, и лицо его сделалось совершенно пунцовым от охватившего его возмущения. — Как же тебе не стыдно?.. И вообще… И вообще, как тебе не стыдно? Ты лиса! Умная, способная, но хитрая и зловредная лиса! Тебя ребята, комсомольцы, товарищи тебя из секретарей выставили, а ты на Бориса обиделся. И ты больше года держал этот кирпич в кармане — молчал, терпел, притворялся, а теперь, выждав момент, хочешь пустить этот кирпич ему в спину?
— Это еще доказать нужно! — пытался защищаться Рубин.
— А тут и доказывать нечего! Почему ты не обратился со своим заявлением к Игорю, к Вите Уварову? — спросил Феликс. — Почему ты не обратился к Вале Баталину? Боялся! Не надеялся! А почему ты обратился ко мне?.. Потому что обиженным меня считал! Ты думал, если меня из старост сняли, значит я тоже обиделся и обязательно должен идти с тобою. А я вот не обиделся! Раз сняли — значит сняли, на то коллектив!
Заспорили и об этом: прав или не прав Рубин. В чем прав и в чем не прав? И очень скоро обнаружилось, что можно отстаивать правильную позицию, а исходить совсем из неправильных целей.
— Рубин поступил не по-товарищески и неблагородно, — сказал в заключение Кожин. — Я считаю, он должен понести здесь самое тяжелое наказание!
Все было ясно, и в проект решения был включен еще один пункт:
«Осудить поведение комсомольца Рубина как совершенно неправильное и нарушающее элементарные требования товарищества».
И последним пунктом этого решения было записано предложение, сделанное Зинаидой Михайловной:
«Поручить секретарю комитета разобраться в вопросе о Сухоручко и наладить его отношения с классом».
* * *
Отшумели внизу голоса, хлопнула последний раз выходная дверь, и в школе все затихло. Директор тоже собрался уходить — надел шапку, накинул клетчатое кашне, а потом задумался и, заложив руки за спину, прошелся по своему кабинету.
— А правильное решение приняли! — блестя глазами, сказал ему на прощание Кожин, видимо очень гордый тем, что ему пришлось провести такое большое и важное собрание, да еще в присутствии таких людей, как директор, парторг и представитель райкома комсомола.
«Д-да-а!.. — думал директор, меря шагами кабинет из угла в угол. — Д-да-а!.. Решение принято, а вопрос не решен!»
Теперь ему было ясно, яснее, чем когда бы то ни было, что коллектив в классе Полины Антоновны есть. Не лучший и не худший — обыкновенный коллектив, который растет и крепнет. И ничего, что там есть Сухоручко, есть Рубин, — без этого не бывает! «Этакий человек в себе! — вспомнив о Рубине, подумал директор. — Застегнутая душа!» Они потому и заметны, что есть коллектив. Без него они затерялись бы в общей массе, не переставая существовать, или, хуже того, поднялись бы наверх, стали бы вертеться на поверхности.
И неправильно кто-то сказал, что коллектив слаб, не справился со своей задачей. Нет! Один, без классного руководителя, что-то делает и борется. Это директору понравилось. Борис согласен принять на себя все упреки в плохом руководстве, в ошибках, но чтобы он полностью согласился со всеми доводами директора относительно неправильности применения бойкота, — Алексей Дмитриевич в этом не был уверен. Или Игорь Воронов: этакий ежик! «Мы поздно применили бойкот — вот в чем наша ошибка!» Нет! Коллектив как коллектив, хорошие ребята! Но что с ними сейчас делать?
Директор вспомнил только что принятое решение: осудить, признать, указать… Все это так, все это хорошо. Но дело-то заключается в том, чтобы наладить жизнь класса. И последнее предложение Зинаиды Михайловны было в этом отношении наиболее верным: наладить отношения Сухоручко с классом. Но что для этого нужно сделать? Нужно прежде всего разобраться, проанализировать положение!
Тут дверь слегка приоткрылась, и в нее заглянула дежурная уборщица, тетя Катя. Директор вспомнил, что время уже позднее, что тете Кате пора идти домой, и стал одеваться. Голова после целого дня, проведенного в школе, болела, и директор решил часть пути сделать пешочком. Заглянул в магазин, купил внуку десяток апельсинов и пошел не спеша, обдумывая то, что не пришлось додумать у себя в кабинете.
Каково же в самом деле положение? В классе конфликт. Из этого конфликта и вырос бойкот. Бойкот осудили — хорошо! А дальше?.. Конфликт остался? Бойкот остался? Его нужно снимать. А как?.. Кто должен победить в этом конфликте? Ну, тут вопроса нет — победить должен класс, а не единица. Класс нужно поддержать. Он и так в связи с болезнью Полины Антоновны оказался заброшенным: переоценили его, понадеялись на него. И Николай Павлович совсем безответственно отнесся к делу — недосмотрел, недодумал, не заметил тех процессов, которые совершаются в классе. Но в то же время нельзя этот случай не использовать и для Сухоручко. В этом вся трудность: как выйти из положения, как снять бойкот, чтобы в то же время дать урок Сухоручко и сохранить лицо класса?
Директор шел и думал, строил шаткую лесенку вопросов и по ней подбирался к решению этой проблемы, которое вертелось где-то тут, близко, но очень трудно формулировалось. Очевидно, просто устал!
На следующий день он вызвал Сухоручко к себе. Тот вошел и остановился в дверях, потупив глаза и опустив голову.
— Вы меня вызывали, Алексей Дмитриевич?
— Вызывал! — Директор окинул взглядом поникшую, такую необычную для Сухоручко фигуру.
«А что, если Рубин был прав?» — пронеслось у него в голове. Вспомнились слова Рубина: «А вы знаете, что это значит? До чего это может довести человека?»
Но в то же время нельзя проявить чрезмерную мягкость. Очень рискованно! Продолжая вглядываться в фигуру Сухоручко, директор сказал:
— Что мы с тобой — по телефону будем разговаривать? Подойди ближе!
Сухоручко подошел к директорскому столу, взялся было за его края, но тут же спохватился и опустил руки по швам.
— Ну?.. Что же мы с тобой будем делать? — спросил директор.
— Переведите меня в другой класс, Алексей Дмитриевич! — сразу же и очень твердо ответил Сухоручко.
— В другой класс?
— Да. В другой класс.
Видно было, что для Сухоручко это продуманное и единственно возможное решение. Но для директора оно было неожиданным и меняло всю обстановку. Это было то, чем он думал сам воздействовать на Сухоручко и, припомнив прошлогоднее обсуждение его на педсовете, припугнуть его. Теперь нужно было на ходу придумывать что-то другое и, главное, более серьезное: неожиданным для директора было не только решение Сухоручко, но и поза, тон, голос его, совсем не вязавшиеся с тем образом развязного и мало думающего молодого человека, каким его все привыкли считать. Теперь перед ним стоял растерянный, понурый человек, не знающий, куда девать глаза и руки.
— А как же я тебя в другой класс переведу? Почему? — сказал директор. — Чем я это в приказе мотивирую?
