За изготовление маятника взялся Игорь. Зажав металлическую болванку в небольших слесарных тисочках, он упорно, в течение многих дней, работал зубилом, молотком, напильником, стараясь придать этой болванке необходимую, требуемую точно по чертежу, форму. И однажды, зализывая ссадину на руке, он сказал:
— А почему это нужно вручную делать? Почему у нас нет станков?
Сергей Ильич согласен был с Игорем, но сказать тогда ему ничего не смог. После же XIX съезда партии, под впечатлением его решений, он почувствовал, что теперь настало его время, можно говорить и о станках! Он потолковал об этом с Федором Петровичем. Федор Петрович по-своему, по-рабочему, был согласен с тем, что учить ребят нужно не только по книжкам, и обещал Сергею Ильичу сделать все, что сможет. Он много раз ходил в свой партком, к директору и снова в партком и вот наконец выхлопотал: завод давал школе небольшой токарный станочек, сверлильный и старый, выбракованный долбежный станок, отремонтировать который в неурочное время взялась бригада заводских комсомольцев.
Теперь эти станки нужно было перевезти в школу. Школьный комитет комсомола выделил для этого из старших, десятых, классов большую бригаду. От десятого «В» в нее вошел Борис, Игорь Воронов, Рубин, Вася Трошкин, Дима Томызин. Сбор был назначен к пяти часам вечера в школе. Оттуда нужно было поехать на завод, там погрузить станки, привезти их и установить на место. На заводе получилась небольшая заминка с оформлением всей этой операции, и тогда Рубин стал проявлять заметное беспокойство.
— У меня сегодня, как нарочно, билет в театр. Мама достала. Не опоздать бы!
По мере того как длилась задержка, беспокойство Рубина увеличилось, но в погрузке станков он все-таки участвовал. По пути в школу он то и дело поглядывал на свои ручные часы и сокрушенно покачивал головой. Едва соскочив с машины, он опять посмотрел на часы и сказал:
— Ребята, я опаздываю!
— Ну, ступай, ступай! Не ной! — махнул на него рукою Игорь.
Рубин, точно того и ждал, тут же исчез.
На другой день ребята стали его за это точить. Он стал спорить.
— А чем я виноват? Меня отпустили, я и ушел. Ну, на самом деле, не пропадать же билету?
— Только ты можешь так сказать! — гневно крикнул тогда ему Борис. — Раз ты на выполнении задания, какой может быть разговор о билете?
Это были едва ли не первые слова, сказанные им Рубину после истории с бойкотом Сухоручко.
Может быть, и не было ничего дурного в том, что Рубин боялся опоздать в театр. Может быть, это и не вызвало бы недружелюбия со стороны товарищей, если бы не обострились и не обострялись с каждым днем их отношения. После того заседания комитета комсомола, на котором Рубин потерпел такое явное и неожиданное для себя поражение, он никак не хотел с этим примириться. Теперь он обиделся не только на Бориса или на Игоря — он обиделся на комитет, на всю школу, и тайным его утешением была мысль о том, что скоро конец, выпуск, он уйдет из этого класса, из этого коллектива, с которым у него так нехорошо сложились отношения, пойдет в институт, где будет все другое, все новое, где он сможет по-настоящему проявить себя.
А ребята, ожесточившись, не хотели прощать ему ничего. То, что сходило другим, за Рубиным замечалось, Рубину ставилось в вину.
Ехали в дом-музей Николая Островского. Острый взгляд Игоря подметил в троллейбусе такой момент: Рубин сидел на передних местах, вошел старик с палочкой, и вот, чтобы не уступить место, Рубин отвел глаза, будто не заметил. Оправдываясь, он уверял потом, что действительно не заметил старика.
— Да разве ты сознаешься? — сказал ему Борис. — Сознание-то из тебя клещами не вытянешь!
— Ой, как вы на него обозлились! — заметила Борису Полина Антоновна.
— А я, может, не на него, я, может, на себя обозлился! — ответил Борис. — Игорь давно мне о нем говорил, а я… Я вот либералом оказался. Я думал, Рубин просто ошибался, а он… Не могу я… не могу я терпеть таких людей, Полина Антоновна! Его только исключать не за что, а таких из комсомола исключать нужно!
Полина Антоновна чувствовала, что Борис выражает настроение почти всего класса, и упорно думала о том, как бы тактичнее изжить создавшийся конфликт. Но Рубин, со своей стороны, не делал никаких шагов к примирению. Не разговаривает с ним Борис — пожалуйста! Не разговаривает с ним Игорь, Валя Баталин — пожалуйста! Рубин делал вид, что ему все безразлично. У него даже появилась особая манера говорить с товарищами, как бы слегка презирая их.
И только когда Полина Антоновна завела в конце концов разговор с ним обо всем этом с глазу на глаз, он совершенно неожиданно для нее разрыдался…
* * *
Встряска, пережитая обоими классами, не прошла бесследно ни для мальчиков, ни для девочек.
Класс девочек после совместного собрания тоже гудел, как улей. Все восхищались Борисом, и все осуждали Нину Хохлову.
— Какой же ты секретарь? Сидишь и молчишь! Тебя критикуют, а ты молчишь!
— И лицо безразличное, точно у куклы.
— А потом сказала… Девочки, вы видели?.. Два слова сказала и села… Видели, девочки?
— А кто сказал, что мальчики хотели порвать с нами дружбу? Кто сказал?
Оказалось, что все слышали об этом друг от друга, друг другу передавали и друг с другом обсуждали, но от мальчиков этого никто не слышал.
Это было бы похоже на то, что Игорь назвал «галочьим собранием», но Таня Демина с Людой Горовой решили действовать более энергично. Подойдя к Елизавете Васильевне, они заявили, что, по их мнению, нужно собрать комсомольское собрание.
— Ну и собирайте! — ответила Елизавета Васильевна. — Вы члены бюро. Поговорите на бюро и собирайте.
— А Нина?.. Нина будет против.
— А разве решает одна Нина?
— Мы, Елизавета Васильевна, думаем, что Нина — плохой секретарь! — решительно сказала Таня. — Она очень самолюбивая, гордая… Не в хорошем смысле гордая, а в плохом, себя очень высоко ставит, а неглубокая. И в политическом отношении тоже… Вообще Костров ее очень правильно охарактеризовал.
Через несколько дней на комсомольском собрании Нину жестоко раскритиковали и на ее место избрали Люду Горову.
Дело после этого пошло лучше, и если раньше каждая размолвка с мальчиками каким-то образом подогревалась и раздувалась девочками, то теперь все недоразумения быстро разбирались. Так, один раз мальчики опоздали на репетицию монтажа «Две демократии». Юля Жохова попробовала было фыркнуть по-старому, но Люда ее остановила:
— Значит, их что-нибудь задержало! Придут — выясним.
И действительно, у мальчиков, оказывается, был вечер, посвященный памяти Некрасова, он затянулся, и мальчики никак не могли уйти с него. Борис позвонил об этом девочкам в школу, но им забыли передать.
Монтаж вообще получался хороший. Борис готовил политический текст, готовил обстоятельно: много читал, подбирал материалы, характеризующие различия между лживой буржуазной и подлинной советской демократией. Касаясь недавних выборов в американский конгресс, он вскрывал их кажущуюся демократичность, а используя последние статьи в «Литературной газете», показывал стремление американского рабочего класса к миру и подлинной демократии.
Другие готовили различные декламационные и хоровые номера, которые будут вмонтированы в основной текст, оживляя, иллюстрируя его. Таня Демина готовила, например, отрывок из «Кавалера Золотой Звезды», другие — стихотворения Джамбула, Стальского, Суркова, хор разучивал песни.
На одной из репетиций Борис заметил на окне небольшую стопку книг и лежащую на них синюю ученическую тетрадь. Не посмотрев, чья это тетрадь, он машинально заглянул в нее и прочитал:
«За что я люблю русскую природу?»
— Что это такое? — раздался вдруг голос позади него.
Борис быстро закрыл тетрадь и обернулся. Перед ним стояла Таня.
— Прости! Я думал, это кто-нибудь из наших ребят оставил, — смущенно сказал он.
— А к ребятам в тетради можно заглядывать?
— К ребятам чего ж? Свои люди!.. А это твое?
— Да. Сочинение.
— Можно посмотреть?
— Тебе можно! — ответила Таня.
— Может быть, и почитать?..
— Тебе можно! — повторила Таня. — Только завтра принеси.
Борис смутился, хотя и постарался не показать свое смущение. А придя домой, он с тайным волнением раскрыл синюю тетрадь, исписанную твердыми, прямыми, как бы отвечающими каждая сама за себя буковками:
«За что я люблю русскую природу?
Утро. В окно проскальзывает первый луч солнца. Я быстро вскакиваю и вспоминаю, что сегодня надо написать сочинение. Выхожу во двор и забираюсь на деревянный балкон. Здесь меня ласково встречает солнце.
Природа русская! За что же я люблю тебя? Люблю… да, люблю! Люблю за то, что все самые хорошие воспоминания детства и юности связаны с тобой.
