Я ничего не ответил, взял книжку, которую он перед этим читал, и принялся листать страницы.
– Ну вот, ещё и ты дразнишь меня!
И снова молчание. От одиннадцатой до семнадцатой страницы. Потом Руда толкнул меня локтем:
– Что нам делать сегодня днем? Мне вовсе не хочется, чтоб в этих скверных Петипасах сын моего отца умер от скуки.
Он, видно, ждал, что я похвалю его за эту шутку, но я не похвалил. Настроение у меня становилось все хуже и хуже. Листая страницы, я случайно наткнулся на слово «предал». И тут же вспомнил об Анче.
Руда подсел ко мне поближе и заглянул через мое плечо в книжку. На пятьдесят шестой странице были нарисованы два негритянских мальчишки. Я немного посмотрел на них и хотел перевернуть страницу, но Руда задержал мою руку и показал пальцем на мальчишку побольше:
– Это Чака, а это его младший брат. Они тоже умирали от скуки. Хоть это и было все в Африке.
Я тихо ответил:
– Я не читал этой книжки.
– Вот я тебе о ней и рассказываю. Они жили там в одной скучной-прескучной деревне.
Я вздохнул:
– Наверное, это были какие-нибудь африканские Петипасы.
И снова взглянул на картинку. На ней была нарисована пустыня. Мелкий-мелкий песок и ни одного камня. Этим африканским мальчишкам даже нечем было пошвыряться. Не росли там и пальмы, – выходит, негде было и полазить. И я сказал Руде:
– Да, им было, пожалуй, похуже, чем нам.
Потом я сорвал яблоко и стал грызть его. Оно было кислое, но какое-то приятно кислое. Я жевал его и уже более миролюбиво смотрел на пустыню и на двух грустных африканских мальчишек. Но тут Руда опять все испортил:
– Если ты думаешь, что им и вправду было хуже, чем нам, то ошибаешься. Как-то раз Чака поймал в пустыне львенка, тогда им сразу стало веселее.
Он перевернул страницу и показал на картинку, где Чака и его брат были нарисованы со львенком.
– Попробуй-ка, поймай в Петипасах льва! Да что льва – хотя бы захудалую курицу!
Вдруг он всерьез о чём-то задумался, даже глаза при этом закрыл. Потом стукнул кулаком по земле:
– Есть, Тонда! Я всё-таки придумал! Мы поймаем какого-нибудь пса и будем его дрессировать!
Домой я вернулся уже в четверть второго. Видно, это очень не понравилось пани Людвиковой. Настроение у неё было явно чем-то испорчено. Она сердито переставляла кастрюли на плите и ворчала:
– Один приходит обедать поздно, а другой только сунет ложку в тарелку – и снова из дому. Да ещё стучит ложкой по столу!
Я догадался, что речь идёт о пане Людвике. А пани Людвикова в это время сердито вытирала тряпкой плиту, на которую пролила суп.
– Послушай, Тоник, ты не знаешь, почему пан Людвик с самого утра такой злой?
Я отлично знал, но не сказал об этом ни слова.
На плите снова что-то зашипело, и пани Людвикова, обвернув руку тряпкой, опять загромыхала кастрюлями.
– Целое утро он искал тебя с дождевыми червями по всем Петипасам. А недавно схватил удочки и отправился на речку… Сколько тебе супу?
Я попросил налить побольше, чтобы хоть как-то утешить пани Людвикову.
– Пойдешь за ним на речку?
Я покачал головой.
– Ну как, суп не очень соленый?
Я снова мотнул головой. Пани Людвикова поставила кастрюлю с супом обратно на плиту, села у окна на скамейку и стала смотреть во двор. Как раз когда я доедал последнюю ложку супу, пани Людвикова спросила:
– Скажи, Тоник, тебе не нравится у нас в Петипасах?
Мне не хотелось врать, и, чтобы ни о чем не говорить, я усердно занялся кружочком моркови. Но пани Людвикова больше ни о чем меня не спрашивала. Моя мама тоже делала так, если видела, что мне не до разговоров.
После супа появилось мясо. Настроение у меня сразу улучшилось – в мясе оказалась большая кость, и мне уже не надо было думать о приманке для собаки. Правда, предстояло ещё незаметно завернуть эту кость в носовой платок и сунуть в карман. И мне удалось это сделать, когда пани Людвикова вышла во двор снимать сухое белье.
С Рудой я «должен был встретиться в три часа у трех лип. А пока что я пошел к себе в комнату и стал думать о предстоящей охоте на собак.
Собак в Пети пасах много. Большая часть их, конечно, – за заборами, бегает по садам. Но есть и такие, которые свободно разгуливают по улицам. Ещё утром я приметил каких-то бродячих собак – они носились по дороге и, уткнувшись носом в землю, что-то вынюхивали. Эти собаки наверняка были бездомные. Они были косматые и без ошейников. Значит, и хозяев у них не было. Такого пса может поймать всякий, кто его не боится.
Руда говорит, что он ничего не боится. Пожалуй, я тоже не боюсь собак, если только они не очень большие.
Из окна комнаты был виден кусок дороги за нашим забором.
Я решил подсчитать, сколько собак пробежит за минуту мимо нашего дома. Подошел к окну и засек время. Стояла такая жара, что казалось, воздух дрожит от зноя. Собаки по дороге не бегали – они, наверное, спали где-нибудь в тени.
Я тоже прилег на постель, размышляя о том, сколько радости доставит нам с Рудой пес, который сейчас и не предполагает, что его ждет.
Ровно в три часа я ожидал Руду под тремя липами. Он опоздал на целых пять минут. Мы присели на каменную лесенку под деревьями. Кость я положил между нами.
– Что это такое? – спросил Руда.
Я сказал, что это приманка для собак. Оказывается, Руда после обеда тоже размышлял о предстоящей охоте. И теперь он заявил, что надо поймать пса не слишком большого, но веселого. А я считал наоборот – нужно поймать пса грустного, развеселить его, а потом уж пусть он веселит нас.
– Слишком много хлопот, – лениво протянул Руда. – Попробуй при такой жаре развесели собаку!
Почему бы нам сразу не поймать веселого пса?
Я заметил ему, что у каждого веселого пса наверняка есть хозяин. А ловить чужих собак – это воровство, а возможно, и грабеж.
– Ну, как хочешь, – пожал плечами Руда.
Вдруг он подскочил, сел прямо на кость и громко-громко сказал: – Впрочем, тигров лучше всего ловить в капканы. Я как раз вчера об этом читал.
Я вытаращил на него глаза, а он прошептал:
– Замри, Тонда, – и показал вниз на дорогу.
По дороге брел Лойза Салих и с ним несколько петипасских ребят. Я чуть не поперхнулся от радости. „Ну и ловкач мой Руда!“
Когда Лойза Салих приблизился к нам, мы с Рудой уже спокойно беседовали об охоте на тигров.
Лойза приближался к нам, но как-то боком. Так всегда делают мальчишки, когда ещё плохо знакомы и не знают, с чего начать. Лойза спросил нас:
– О чем это вы тут советуетесь?
– А ты угадай, – ответил ему Руда.
– Подумаешь, воображают тут! – обиделся Лойза.
Вслед за ним насупились и все остальные. Они ещё немного постояли, посмотрели на нас, а потом медленно побрели к станции. Они о чем-то совещались на ходу, все время оглядываясь на нас.
– Со здешними ребятами нужно уметь обращаться, – похвастался Руда.
И мы стали совещаться дальше. Мы решили не ловить собак на этой дороге: здесь ходит слишком много народу. Руда сказал, что знает одну улицу, которая почти всегда безлюдна. Мы взяли кость и отправились на эту улицу.
Улица и вправду была хороша. Дома по обеим её сторонам утопали в садах. В садах пестрели цветы, распевали птицы. Народу здесь ходило так мало, что даже на дороге зеленела трава. На середине улицы у канавы рос огромный лопух. Мы спрятались за ним и ещё разок посовещались. В конце концов мы пришли к такому решению: поймать красивого печального пса средней величины. Руда тут же придумал, как его поймать. Он вынул из кармана штанов веревку и привязал к ней кость. Затем положил кость на видном месте и протянул веревку, посредине улицы прямо к нашему лопуху. Веревку он засыпал землей, чтобы пес её не заметил.
– Как только пес появится на улице, – объяснил он мне, – он сразу учует кость и бросится к ней, а я потяну веревку. Пес сунется за костью, а я опять потяну веревку, пес подойдет ещё ближе, и тогда ты его схватишь. Ясно?
Я сказал, что ясно, но, может, лучше ловить пса вместе?
– Хорошо, – согласился Руда. – Я за хвост, а ты за голову.
Мы спрятались в лопухах и стали подстерегать пса.
Сначала все вокруг было спокойно. Только солнце светило да вдали дорогу перешла курица. Но через минуту – я даже не знаю, как это получилось, – она выскочила около нас из канавы и стала клевать кость.
– Кыш, кыш! – махай на неё Руда.
Мы с трудом прогнали нахальную курицу.
Я взглянул на часы. Мы лежали за лопухом уже пятнадцать минут, но ни одна собака не появлялась. Меня это не очень беспокоило. Я привык сидеть у реки помногу часов и порой уходить ни с чем. Но Руда не умел быть терпеливым. Он вертелся с места на место, вытирал потные ладони о штаны и злился:
– С тобой вечно не везет!
Но едва он это сказал, вдали появился пес. Он выбежал на дорогу, остановился и стал нюхать землю вокруг себя.
– Далековато он от нас, – проворчал Руда. – Нашу кость он наверняка не чует.
