Подошла, протянула руку, а сосед морковку отдёрнул и просунул сквозь планки загородки свой нос.
— С носом! — и хохотал, хохотал, будто это было смешно. Залез на качели, болтая ногами, как клоун.
Поля поскорей ушла домой. Села на лавку и принялась обрывать хвостики смородинкам. Бабушки поглядывали на внучку, но вопросов не задавали.
— Бабушка-прабабушка! — сказала вдруг Поля. — Дай мне, пожалуйста, полоску мёда в сотах.
— Рамки в сенцах, в чане. Отрежь, сколько тебе надо.
Поля взяла миску, нож.
— Я тебе помогу! — поднялась с моста бабушка.
Чан большой, кринка тяжёлая.
— Как мамочка моя тут управляется? Каждая рамка килограмм по пять. Сорок ульев — ужас! Зачем ей столько мёда? Этот чан — центрифуга называется. Кладут соты и крутят ручку: качают мёд.
Бабушка достала рамку. Поля вырезала три ломтя — миска стала полная. Ещё один маленький кусочек отрезала себе, в рот.
— Я мёдом соседского мальчишку угощу, — сказала Поля.
— Угостить человека всегда дело хорошее, — согласилась бабушка.
— Этот мальчишка, очень плохой! Настоящий дурак. Но ты сама говорила: тебе делают плохое, а ты делай хорошее.
— С Богом!
Поля отнесла мёд к забору. Сосед всё ещё сидел на качелях, но даже не раскачивался. Ему было скучно.
— Эй! — окликнула мальчишку Поля. — Я тебе мёда принесла.
Сосед встал на доску ногами. Девчонка не врала. Облизнулся. Ругнул себя, что морковку не дал. И ему теперь мёда не дадут.
— Бери! — Поля просунула миску между планками забора.
— Надурить, что ли, меня хочешь?
— Не хочу! — Поля поставила миску на землю и пошла к дому. — Миску потом на нашу сторону просунь.
Мальчишка спрыгнул с качелей, но стоял на месте, ждал подвоха. Тут качели и огрели его по спине. Только девчонка ушла не оборачиваясь. Ничегошеньки не увидела.
Поля приснилась себе лебедем. Ах, что это за чудо было!
Плыла по воде, а с берега на неё смотрел князь. И это был — сосед! Но удивительно: Поля не улетела прочь, не отвернулась. Князь был пригожий, и она плыла, к нему.
У самого уже берега всё-таки остановилась, ударила крыльями по воде, обрызгала своего обидчика. И князь тотчас превратился в лебедя. Они поплыли рядом, как плавают нашедшие своё счастье. А потом полетели. Господи, как же хорошо летать!
Поля проснулась, а сердце стучит, будто она и впрямь летала и всё ещё летит.
— Что за сон такой? Она — это понятно — в царстве лебедей была, а этот-то, грубиян и балбес — князь Гвидон?! Лебедь, с которым она улетела? Ничего себе счастье!
Поля сердилась умом, а сердце у неё замирало, будто в нём чудо поселилось.
Она даже руки за спину заводила — вдруг станут крыльями!
А миску-то надо забирать. Пошла к забору, а в миске отборные морковки. Поля морковки за изгородь побросала. А через часок пришла. Посмотреть. Её ждали персики. Три большущих персика. Поля и персики закатила на сторону соседа. Но, возвращаясь с моря, не утерпела, глянула — репки лежат. Пять репок. Чистенькие. Кто же не знает сказку про Репку? Внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку. А вот кто репку едал? Вместо репы — картошка. И Поля решила: хватит выказывать гордость. Сама станешь глупой. Взяла репку.
В тот же день Анне Порфирьевне привезли дрова. Целую машину. Вечером с пилой, с топором пришло всё семейство соседей. Отец Георгия пилил дрова бензопилой, а его мама и Полина бабушка принялись дрова колоть. Прабабушке, Поле, Георгию осталось только дрова подбирать и складывать в поленницу. Георгий такие охапки накладывал, Поля даже страшилась.
После работы был ужин. Когда за столом много народа — это уже праздник. И на столе тоже был праздник. Прабабушка испекла пирог с мясом, с грибами, а бабушка — торт «Пальчики оближешь». Так называется. И Георгий пальцы облизывал, и Поля тоже, чтоб без обиды.
Взрослые любят поесть. А Георгий, как пальцы-то облизал, подтолкнул Полю локтем:
— Пошли, побегаем.
Поля удивилась: бегать её приглашает, но пошла.
Калитка за их спинами хлопнуть не успела, а сосед уже пустился бежать. Что тут делать? Поля побежала следом. Хотела догнать, но мальчишка наддал ещё быстрей.
В степи колючки. Царапаются хуже кошек. Поля рассердилась и дальше не побежала.
Георгий оглянулся и рукою позвал её:
— Уже скоро!
Поля сорвалась с места: догнать, догнать и обогнать! И догнала, но уже на берегу моря. Дальше бежать некуда.
— Ты — сила! — сказал сосед одобрительно. — Я в школе даже пятиклассников обгоняю. Ноги у тебя подходящие, длинные.
— А у тебя короткие.
— Короткие, — согласился Георгий, — зато видишь, какие мускулы… Не на руках, на лодыжках… Ну, ладно! Пошли.
И отправился по воде в море.
— Мне бабушка одной купаться не разрешает, — крикнула Поля глупому мальчишке.
— А мы и не купаться. Здесь мель на целый километр.
Поля плечами пожала. Чего ради по мелям бродить?
— Ты глаза разуй. Видишь?
— Чего?
— Остров. Я тебя на свой остров веду. Про него никто не знает. Зимой намыло.
Брели по воде. Песочек золотистый, волнами. Ногам приятно.
— Ты меня прости! — сосед остановился, опустил голову. — Мы девчонок не любим. Ну, третьеклассники наши.
Поля тоже постояла. Вид у соседа виноватый.
— Ладно. Прощаю!
Георгий сразу же развеселился.
— Бежим?
И они, вздымая брызги, помчались по морю к неведомому острову.
Длинные ноги Полю не подвели, обогнала мальчишку, и тогда он закричал:
— Стой!
Она его не послушалась, и он припустил изо всех сил, догнал:
— Стой! Спугнём!
Поля остановилась. До песчаной косы оставалось десяток шагов. И тут она увидела пушистые желто-серые комочки. Комочки разбегались кто куда.
Над головами ребят промчалась чайка, закричала что-то очень сердитое.
— Здесь черноголовые птенцов выводят. Чайка редкая.
Вышли на песок, а песок всё ещё горячий.
И вот он, жёлтый комочек.
Птенец спрятал голову в травяную кочку, и ему казалось, что его не видно. Поля наклонилась, прикоснулась и ладонью услышала: сердечко у птенца бьется.
— Ты в руки-то их не бери! — сказал Георгий строго. — Им наши ласки не надобны.
Над ребятами зависли сразу три чайки.
— Уйдём! — Поля пошла к воде. — Ну, чего ты стоишь? Малышам страшно.
Они брели по морю, и разом оглянулись. Постояли.
— Видишь, какой у меня остров? Я мерил — семьдесят один шаг в длину и сорок два — в ширину. Посредине.
— Да! Твой остров обитаемый! — сказала Поля.
— Почему обитаемый?
— А разве птицы не обитатели? Птицы, я думаю, даже лучше людей. Они ведь летать умеют.
— Мой
