— Ага! Все-таки хочешь! — крикнул, радуясь, Костя.
— И с Чугаем помериться хочешь?
— С Чугаем? Конечно! — ответила Юлька. — Не успокоюсь, пока не добьюсь над Чугаем победы. Нет, нет, нет!
Она говорила и смотрела туда, где тень от дома обрывалась резкой чертой. Там на снегу зажигались и гасли, снова вспыхивали и мерцали разноцветные искры. Белый сквер был торжественен, тих и задумчив, как в новогоднюю ночь. И луна заливала всю землю и небо ярким холодным сиянием.
— Теперь никогда не захочешь остановиться, — сказал Костя. — Уж я знаю, Юлька, тебя!
— Тебе, наверно, больше не хочется быть ни учительницей, ни хирургом? — спросил Саша.
— Наоборот, очень хочется, — лукаво ответила девочка. — А как же Ботвинник: инженер и мировой чемпион!
Юлька смеялась. К ней вернулись веселость, уверенность и привычка командовать.
— Саша, думай о завтрашнем сборе. Вдруг возникнет новая мысль! Что-то будет? Что будет? До свидания. Бери с собой Джека!
И она убежала по белой дорожке, и Костя ушел вслед за ней.
А Джек грустно поплелся за Сашей, недоумевая, должно быть, почему мальчик так молчалив.
Нет, не о сборе думал Саша, до поздней ночи ворочаясь с боку на бок в кровати и тяжко вздыхая. Утром впервые Джек его не разбудил. Положив морду на вытянутые лапы, Джек сладко всхрапывал, когда мальчик проснулся.
За окнами тьма, никаких признаков рассвета. Мальчик натянул на голову одеяло, стараясь снова заснуть, но перед глазами возник вчерашний турнир. Шум, крики, цветы, поздравительные речи, десятиклассники, обступившие Юльку, озадаченный Анатолий Лаврентьевич… Вот оно, торжество!
Саша не мог больше спать. Он сел на кровати. Джек, услышав, вскочил, потянулся, сладко зевнул и приветственно застучал хвостом об пол.
— Который час, как ты думаешь, Джек?
Саша зажег свет. Без четверти семь.
В коричневой, блестящей от лака раме на этажерке стоял вольтметр. Как он прочен, изящен, красив!
«Неужели я его сделал? Даже не верится! — разглядывая чудо-прибор, думал с гордостью Саша. — Неужели они не оценят?»
Оценят! Вся школа узнает — учителя и ребята!
«Прибор Емельянова! Вы видели прибор Емельянова? Слышали?!»
Вихров нарисует в газету Сашин портрет, Богатов напишет статью. Надежда Димитриевна скажет…
В это утро Саша ни о чем решительно не мог думать, кроме того, какая шумная слава, какие почести ждут его в школе.
Вчерашний Юлькин триумф вскружил Саше голову. Он хотел тоже триумфа, не меньше!
Он оделся и так усердно приглаживал свой непослушный зачес, который каждое утро топорщился дыбом, и так тщательно мылся и чистился, как будто собирался в Большой театр на «Лебединое озеро».
Время тянулось бессовестно медленно, минутная стрелка еле доползла до четверти восьмого.
Зимнее, спросонок туманное утро чуть тронуло рассветом краешек неба где-то там, за домами. Вот яснее проступила в небе гряда. Это дым из фабричной трубы, ветер несет его на восток. Вот откуда-то выплыло облачко и вдруг вспыхнуло неярким розовым светом.
Саша вышел из дому.
Слегка вьюжило. Сухо шурша, вилась под ногами позёмка. Облачко быстро погасло, белесая, плотная туча поднималась с востока и все шире и выше расползалась по небу.
Саша отвел Джека к Юльке, но не дождался Гладковых. Он спешил. Нетерпение, страх и надежда гнали его, не давали покоя. Он постоял на крыльце, пока открылись школьные двери.
— Ранний нынче какой! — сказала тетя Дуся, уборщица.
Мальчик юркнул мимо нее в раздевалку. Там он знал одно потайное место позади шкафчика, в котором хранились чернила, куски мела и другая школьная утварь, — вполне надежный уголок.
Саша сдвинул шкафчик и, раньше чем тетя Дуся вошла в раздевалку, спрятал в углу вольтметр.
— Балуешься? — спросила тетя Дуся, кинув взгляд на длинные ряды вешалок, но, не заметив ничего подозрительного, выдала Саше жетон на пальто. Он пошел в класс.
Странно, когда школа пуста: гулкое эхо отвечает шагам, неясную тревогу будит в душе тишина.
Но вот раздался топот ног, и с улицы вместе с клубами морозного пара ворвались говор, смех, суета. Зашумевшая школа стала привычной, понятной.
Стоя в дверях класса, Саша встречал хлынувших потоком ребят.
— Емельянов, здравствуй!
— Эй, был вчера на турнире?
— Здравствуй. Конечно, как же не быть?
В коридоре, где толпились старшие ребята, речь шла о том же.
— Чугай! Придется тебе играть с семиклассницей.
— Да, — ответил Алеша, и в тоне его не прозвучало, как прежде, насмешливой нотки.
— Повесил, брат, нос, — подшучивал Вихров. — Неловко девочке сдаваться. А может случиться.
— Никогда! — запальчиво ответил Чугай.
Однако, для всех очевидно, Чугая терзали сомнения, съедала тревога.
— Она талантлива, — говорил Коля Богатов. — А главное, чертовски смела! Вчера столкнулись два совершенно разных стиля. На этот раз смелость победила расчет.
— Инициатива, вот что решило.
Итак, они все еще жили вчерашним турниром.
А Саша торопил время. Физика — пятый урок. Как долго ждать! Как трудно!
Учительница зоологии Мария Петровна развесила на гвоздиках наглядные пособия, взяла в руки указку. Голос ее гудел на таких низких нотах, как будто в класс залетел толстый шмель.
— Рассмотрим органы пищеварения лягушки. Они состоят из пищевода, желудка… Строение же органов кровообращения лягушки — заметьте, это интересно — резко отличается…
Маленькая добрая Мария Петровна, на уроках которой семиклассники нередко занимались своими делами, всячески старалась внушить своим шумным ученикам интерес к жизни млекопитающих и земноводных.
Сегодня Саша оставался равнодушен и холоде не только к земноводным. В перемены ему не хотелось, как обычно, носиться с этажа на этаж, задирая встречных ребят, или с отчаянным риском прорваться во двор, или обсудить с Юркой Резниковым возможность радиопередач на Луну.
На уроках Саша сидел с устремленным в пространство задумчивым взглядом.
Что творилось в его голове! Он перебрал в памяти всех знаменитых конструкторов. В этом прославленном обществе он чувствовал себя непринужденно, почти на равную ногу.
Заглянув во время урока Саше в лицо. Костя шепнул:
— Над чем ты смеешься? Сидит и улыбается во весь рот! Придаточные предложения — что тут веселого?
Саша ответил тем рассеянным, снисходительным взглядом, в котором можно было прочесть и превосходство и жалость к товарищу за его заурядную долю. Но Костя ничего не прочел и пожал удивленно плечами:
— Глупый же вид у тебя!
Саша смолчал. Скоро они убедятся!
К началу пятого урока волнение его возросло до предела.
— Ты такой бледный, — позавидовал Леня Пыжов, — откажись отвечать. Надежда Димитриевна без справки поверит. Мне бы так побелеть перед физикой!
И тут семиклассники вспомнили.
— А вольтметр! — перепуганно закричал Юра Резников. — Ты не сделал?
Весь этот день ребята были заняты решением трудно разрешимой задачи: какую позицию им должно занять в предстоящей встрече Чугая с Юлей Гладковой? Отказаться болеть за Юльку? Жаль, несправедливо, обидно. Но кто из мальчиков способен был пожелать поражения своей школе? Чье самолюбие вынесет? Они не знали, как быть. Они обсуждали этот сложный вопрос все перемены от звонка до звонка. Таким образом, вольтметр был на время классом забыт.
— Не сделал? Провалил, так и есть! Все пропало! — наступали на Сашу товарищи.
И Володя Петровых, дожевывая булку, вслух горевал:
— Жалко-то как! Надежда Димитриевна рада была бы. Саша, отчего ты не сделал? Не удалось? Признавайся.
Выдержав паузу, Саша с высокомерной улыбкой ответил:
— Вольтметр готов.
— Что? Тащи его живо! Показывай! Где? — Володя чуть не подавился последним куском. — Скорее! Тащи!
— Идемте, — пригласил торжественно Саша и под гул одобрения зашагал впереди толпы одноклассников, сначала чинно и медленно, потом быстрей и быстрей, наконец полетел что есть духу.
За ним летел весь 7-й «Б». Так они ворвались в вестибюль.
— Стойте! Куда вы? Остановитесь, разбойники! — всполошилась тетя Дуся, раскинув руки и стараясь защитить от «разбойников» вешалки.
— Пожалуйста! Только меня. Я сейчас… Там одна вещь, — молил Саша.
Он нагнулся, нырнул под рукой тети Дуси и кинулся к шкафчику. Вдруг вольтметр сломан? Пропал? Сердце Саши дрогнуло в тяжком предчувствии. Он сдвинул шкафчик, заглянул в темный угол, и… Вольтметр здесь, невредим, цел, прекрасен!
Саша поднял его над головой. Несколько секунд класс созерцал молча.
Какой большой, какой счастливой наградой за труд было это благодарное молчание товарищей!
Но вот Петровых восхищенным полушопотом выдохнул:
