Ознакомительная версия.
Мама горько дышит во сне. Ее вздохи — как тяжелые волны. Они набегают и откатывают. Несколько раз они сбиваются, начинают дрожать, словно налетел порыв ветра и смял все. Но довольно быстро дрожь проходит, и снова слышатся тягостные ровные вдохи и выдохи, вдохи и выдохи.
Хотя я сижу в куртке и шапке, холодно ужасно. Комната — как вымороженный погреб.
Завтра я поговорю с Куртом и Рогером об этой их идее побить Терье. Я им скажу, что идея мне не нравится.
Я в принципе против насилия, скажу я. Бить людей — это очень примитивно и очень не по-взрослому. И добавлю, что у Терье черный пояс по борьбе сумо, а Федерация сумо разрешает своим членам использовать приемы не только на ковре. В общем, напою чего-нибудь такого. Чтобы они даже не совались.
Терье, конечно, моя не самая большая удача. Он несколько раз меня бил. По непопулярности и плохому к себе отношению он вне конкуренции во всей школе. Но жизнь могла обернуться и хуже. Гораздо хуже. Мне в друзья легко мог достаться какой-нибудь еще гораздо менее популярный маленький тощий заморыш. Которого еще и беспрерывно бы били.
Я, конечно, не собираюсь долго дружить с Терье. Но если его папа починит нам электричество, мне придется вести себя с Терье нормально. Хотя бы несколько дней. Кстати говоря, до Рождества мне с ним ссориться никак нельзя. У него мой подарок. Несколько рождественских дней наша дружба продлится, это я выдержу. А потом начну притормаживать.
Скажу больше: если он будет себя хорошо вести, я готов потянуть наши отношения еще чуток и после Нового года. Главное, успеть закруглить их к концу каникул.
На часах уже двенадцать с лишком. Терье давно должен был бы прийти. Наверно, появится с минуты на минуту. Мы же с ним все-таки лучшие друзья.
Я просыпаюсь от шума и возни за окном. Шепотом ругается мужской голос.
Я рывком сажусь в кровати и смотрю в окно. Папаша Терье лежит на земле и отчаянно дергается, пытаясь подняться на ноги. На нем полное юлениссевское обмундирование. Рядом опрокинутый помойный бачок. Торстейн стонет, Терье шикает на него, как полоумный. Шиканье, надо сказать, сильно перекрывает сам шум.
— Ну могу я вскрикнуть, если упал! — стонет Торстейн.
Первым делом я бегу к маминой двери. Слава богу, мама дышит сонно и ровно, и я аккуратно притворяю дверь.
Потом бросаюсь к входной двери и распахиваю ее.
— Потише! — шепчу я. — Мама спит.
Терье протягивает отцу руку, Торстейн было хватается за нее, но снова поскальзывается и падает. Терье подходит ко мне, с неохотой переставляя ноги.
— Мы лучше пойдем домой, — говорит он. Лицо у него совершенно взопревшее. — У папы на работе отмечали Рождество.
И он характерным образом щелкает себя пальцем по подбородку.
Торстейн поднимается на ноги и, шатаясь, бредет к нам.
— Это тут пр-роблемы с элес-сричеством? — рычит он.
— Да, — говорю я. — Только тихо. Мама спит.
Я пристально и сурово смотрю на него, чтобы он осознал всю серьезность моих слов. В его глазах что-то смещается. Похоже, он меня понял. Во всяком случае, кивает он с энтузиазмом, совершенно не боясь истрепать накладную бороду. Потом прикладывает палец к губам и тянет: «Тш-ш». Широко шагая, поднимается по лестнице. Терье с ужасом оглядывается на меня, потом хватает папу под руку. Торстейн отпихивает его и идет дальше.
Когда он переваливает через порог, я вытягиваю руку и держу его, не пуская дальше. Потом встаю на колени и развязываю ему шнурки. Терье садится на корточки и держит ботинки, так что Торстейну остается только сбросить с себя башмаки. С этим он отлично справляется и на цыпочках крадется в гостиную. Он двигается так тихо, что мама не услышала бы его, даже если б не спала.
Но на самых подступах к дивану случается крупная неприятность. Торстейн запутывается в своих ногах и падает всем своим обрюзгшим телом. В последнюю секунду он успевает выставить перед собой ногу, так что направление падения меняется и он приземляется мордой на кровать.
Мы с Терье вздыхаем с облегчением.
— Слава богу, — бормочет Терье.
Торстейн меряет его строгим взглядом и беззвучно шикает.
— У меня от всего этого такая жажда, — говорит Торстейн, наконец садясь на кровати прямо. — У тебя попить ничего нет?
Я отправляюсь на кухню, Терье идет за мной.
— Дай ему воды, — говорит он.
Торстейн разочарованно смотрит на воду в стакане.
— Я думал о чем-нибудь покрепче, — бурчит он.
— У них нет ничего крепче, — отвечает Терье. — Мама Джима не пьет.
Папа смотрит на Терье тяжелым взглядом.
— Ладно, — соглашается он и отхлебывает глоточек.
Потом осторожно ставит стакан на столик.
— Значит, электричество пропало?
Я киваю.
— А где ты видел его в последний раз?
Он хитро улыбается в свою накладную бороду. Я показываю на розетку. Папа Терье спокойно кивает.
— Попробуем его вернуть, — говорит он. Потом закатывает рукава красного халата и снимает бороду.
Терье стоит на часах возле маминой комнаты. Если он услышит что-то подозрительное, то должен сразу же подать нам сигнал.
Я свечу фонариком, а папа Терье снимает коробку с розетки. Он тяжело дышит, как будто долго бежал. Руки у него дрожат. Он вырезает кусок провода, откидывает его и начинает соединять обрезки.
— Тут перегорело малость, — шепчет он.
Приворачивает на место розетку.
— Все, включайте свет, — шепчет он.
Электрощиток висит прямо у двери маминой комнаты. Торстейн идет к нему, театрально поднимая колени. Он думает, мы развели всю эту таинственность, чтобы позабавиться. Знал бы он. Если мама вдруг обнаружит его в квартире, она с ума сойдет.
Я торопливо проскальзываю к щитку первым и осторожно открываю его. Торстейн кладет толстый указательный палец на один из тумблеров. Я свечу фонариком. Торстейн смотрит на меня и горделиво улыбается. Терье заглядывает из-за его плеча.
Раз — и Торстейн опускает тумблер. Никакого света не появляется.
Его улыбка превращается в гримасу. Он издает громкий стон.
Я холодею от ужаса.
— Тише! — строго шепчу я и показываю глазами на мамину комнату. Торстейн лишь закатывает глаза и обреченно вздыхает.
— Мне уже дышать нельзя? — ворчит он.
Достает отвертку и принимается крутить что-то в щитке. Толстые пальцы дрожат, отвертка все время соскальзывает с головки шурупа. Лицо кривится в странных гримасах, и он то и дело постанывает. Медленно, но Торстейну все-таки удается отвинтить все шурупы и снять щиток. Под ним клубок проводов, черных и красных.
— Нашел! — радостно шепчет он, выдергивая из клубка красный провод с обгоревшим концом.
Все починив, Торстейн прикручивает на место щиток и вытирает со лба пот.
— Включи елку в розетку, парень, — говорит он мне, хлопая по плечу.
Я подхожу к елке, беру провод, наклоняюсь к розетке и оглядываюсь на Торстейна. Он кивает как будто с нетерпением. Я делаю вдох — и боязливо вставляю вилку в розетку. Вот он, момент истины.
Торстейн проходит пальцами по тумблерам в щитке, и в ту же секунду вспыхивают огни на елке.
У меня такое чувство, что я выиграл в лотерею миллион.
Мягко светят лампы, а у огоньков на елке вид по-настоящему рождественский. Все, дело сделано! Здравствуй, здравствуй, Рождество!
И папа Терье тоже очень доволен. Его щекастое лицо превратилось в одну большую улыбку. Терье сияет почти так же. В глазах обоих отражаются огни елочных фонариков. И я в первый раз замечаю, что Терье похож на своего папу. Этой вот симпатичной улыбкой. Когда он забывает щериться, как питбуль, и улыбается, вид у него обычный, очень даже нормальный. И мне в такие минуты кажется, что я почти что люблю его. Вдруг Терье серьезнеет.
— Нам пора уходить, — говорит он.
Папа кивает.
— Угу, — гудит он.
Терье опускается на корточки, чтобы помочь папе обуться. Я присоединяюсь к нему, и мы довольно быстро и почти бесшумно обуваем Торстейна. Терье прихватывает с дивана накладную бороду, и Торстейн тут же нацепляет ее на себя.
— А здорово получилось, — улыбается Торстейн.
— Спасибо! — шепчу я. — Отлично сработано!
Торстейн улыбается. Могу поклясться, что у него даже щеки покраснели. Рождественский окрас, так сказать. Потом он поворачивается и уходит.
И только когда он уже открывает дверь, я понимаю, что он сбился с курса. Шатаясь, он входит в мамину комнату.
Торстейн исчезает в комнате, и в ответ доносится дикий мамин вопль. Оттуда, где я стою, видно не все, а только что в комнате резко вспыхивает свет, отчего Торстейн пугается, дергается, спотыкается и падает вперед. Крики становятся вдвое громче и втрое отчаянней, такой безумный вопль и представить себе невозможно.
Ознакомительная версия.
