Ярослав Свиридов - Шляпс!

У самой Инны была другая версия.

— Мне дали роль Мальвины, потому что я Инна. Инна — Мальвина. Это рифма! — говорила она.

— Но Мальвина и Кристина тоже рифмуются, — жаловалась подружкам Кристина Попова. — Ведь рифмуются же!

— Рифмуются, — соглашались подружки. После чего все девочки поворачивались и осуждающе смотрели в затылок Инны, которая в одиночестве сидела за первой партой.

Как-то, став свидетелем очередных перешептываний об Инне, Костик Сёмушкин заметил:

— Кристина и Буратино рифмуются еще лучше. Ты должна была играть Буратино!

Кристина Попова обиделась и долго искала рифму к имени Костик, но, кроме «мостик», ничего не придумала и обиделась на Костика еще больше.

Вчера Инна долго крутилась перед зеркалом, любуясь и восхищаясь своим видом в голубом парике, и даже легла в нем спать. За ночь парик сбился в продолговатый комок, и наутро казалось, будто кто-то приклеил к Инниной голове попугая.

Костик считал, что ему досталась самая дурацкая роль. Глупее Пьеро в этой пьесе был только Сверчок! Но Костик не роптал. Он знал, как завоевать расположение публики. Например, можно начать смешно шепелявить, и готово — зрители будут твои. Но на репетициях Костику, конечно, приходилось говорить противным плаксивым голосом Пьеро. Хороший комик не раскрывает свою шутку заранее.

Костику нравилось вызывать смех. Когда Виктор Геннадьевич сказал, что хорошему актеру зал аплодирует стоя, Костик пожал плечами. Подумаешь, аплодируют стоя. Лучший комплимент для комика — это когда ему аплодируют лежа. Лежа от смеха, естественно.

Прежде чем прийти к шепелявости, Костик перепробовал разные другие смешные голоса. Он даже пытался произносить реплики Пьеро с эстонским акцентом. Живого эстонца Костик никогда не встречал и заимствовал акцент из репертуара папы. (Папа иногда развлекался, изображая какого-то эстонского телеведущего, который исчез с экранов еще до рождения Костика.)

— Нет, — сказал папа, послушав эстонский вариант Пьеро. — Провинция-с, не поймут-с…

Одноклассники не совсем справедливо считали Дениса занудой. Несколько раз они даже специально делали вид, будто начинают играть в прятки, а когда Денис прятался, то не искали его, а просто расходились по своим делам.

Денис не хотел быть Буратино. Будь его воля, он не согласился бы играть даже дерево, на которое должна была намотаться борода Карабаса. (Роль дерева требовала минимальных актерских данных и заключалась в том, чтобы стоять за сосной, сделанной из тяжелой доски, и незаметно для зрителей придерживать ее двупмя руками. Иначе громоздкий реквизит падал.) Нет, нет, нет. Денис пришел в театральный кружок не за этим. Он был не против раскланяться после спектакля под бурю аплодисментов, но не как артист, а как автор только что сыгранной пьесы.

Драматургическое наследие Дениса насчитывало уже пять пьес: «Прошлым летом в чулане» (трагедия), «Генрих XLVIII» (трагедия на историческом материале), «Монологи Вадима» (трагический моноспектакль), «В ожидании котов» (трагикомедия в двух действиях) и «Последняя запеканка» (трагитрагедия). Под разными предлогами Виктор Геннадьевич отклонил постановку всех пяти.

Буратиной Денис согласился стать по трем причинам. Во-первых, Виктор Геннадьевич сказал, что, если Денис побудет в шкуре актера, он быстрее разберется, как писать пьесы.

Во-вторых, Денис надеялся, что его возьмут сценаристом на телевидение. Специально для человека из детской передачи, который должен был присутствовать на представлении, он сочинил несколько юмористических скетчей вроде тех, что показывали в программе. Легкий жанр не был свойственен Денису, но он постарался. В этот раз никто из героев не только не умирал, но даже и не получал слишком тяжелых травм.

И в-третьих — а может, даже и во-первых! — это был шанс перекинуться с Инной хоть какими-то словами. Пусть всего лишь буратинскими репликами. Вне образа деревянного человечка Денис, оказываясь наедине с Инной, деревенел и глупо молчал. А ведь как много он хотел ей сказать! Например, о том, что в каждой из своих пьес он обязательно придумывал роль специально для нее. Ну, кроме «Монологов Вадима». Хотя и там главный герой постоянно упоминал о некой И.

Денис с третьего класса вздыхал по Инне. В прошлом году на 8 Марта он даже подарил ей открытку. Правда, чтобы не выставлять напоказ свои чувства, Денис зашифровался, подарив открытки и всем остальным девочкам в классе. Он мечтал носить из школы Иннин портфель, но он бы надорвался, если бы ему пришлось тащить все девчачьи портфели пятого «Д».

Папа заглянул в Сонин класс. Он попытался вычленить из вихря носящихся детей дочь, но она сама выглянула у него из-под локтя.

— Пап, я тут!

— Давай клетку, и я пойду.

— Щас, только найду!

Папа вышел из класса и от нечего делать стал читать стенгазету «Веселая колючка». Кто-то, кажется Костик, исправил в слове «колючка» первую букву на В, а третью на Н. И, по правде говоря, это было самым веселым во всей «Веселой колючке».

Большую часть газеты занимала статья «Три версии загадочной гибели группы Дятлова». Зловещий текст был дан под рубрикой «Это интересно!». Читая хронику трагических событий, папа несколько раз поднимал глаза, чтобы проверить, действительно ли газета называется «Веселая колючка». Статья была подписана «Вадим Инин, уфолог с мировым именем», однако все в классе знали, что это псевдоним Дениса.

Правый угол газеты занимал перекошенный кроссворд «Наши любимые животные» с картинками вместо вопросов. Подавляющее большинство любимых животных автора кроссворда были вымершими. Единственное исключение составлял гусь. Он потребовался, чтобы соединить первую букву в слове «гетеродонтозавр» и последнюю в слове «птеродактиль». В окружении динозавров одинокий гусь выглядел белой вороной.

Все клеточки кроссворда оставались пусты, кроме четырех, предназначавшихся для гуся. Туда рукой Миши Ерохина был вписан ответ — «утка».

Из кабинета выскочила Соня. Клетки в ее руках не было.

— Пап, с тобой хочет поговорить Виктор Геннадич!

Не ожидая ничего хорошего, папа взял протянутый мобильник.

— Алло?

— Алексей Леонидович, — сказала трубка, — вам придется сыграть Карабаса Барабаса!

Миша был уверен, что он куда лучший пудель, чем Сережа. «Пудель от бога», — скромно отзывался о себе в третьем лице Миша, замирая перед зеркалом во время домашних репетиций. Режиссерам нужны такие артисты. Миша, правда, опасался, что он даже чересчур идеален для Артемона и потом ему вечно будут давать одни только роли собак. Он читал, что актеры сплошь и рядом становятся заложниками своего амплуа.

У Миши имелся план, как стать единственным претендентом на роль Артемона, но план был коварен. И Миша колебался. Одно дело — садануть брата пеналом по голове. И совсем другое — вывести временно из строя с помощью слабительного.

К тому же замысел был непрост в воплощении. Миша тысячу раз видел в кинокомедиях, как один герой нейтрализует другого, незаметно добавив слабительное средство в еду или питье. Но когда Миша положил на язык кристаллик из бабушкиной аптечки, он отплевывался пять минут. По сравнению с этой гадостью даже перловая каша казалась тортом «Наполеон». А таких противных кристалликов нужно было скормить Сереже целую чайную ложку. А лучше две.

После ряда экспериментов Миша установил, что меньше всего вкус слабительного заметен в грейпфрутовом соке. Однако, чтобы горечь бабушкиного средства не чувствовалась, его следовало развести в пяти литрах цитрусового напитка. Причем перед тем, как предложить кому-то осилить данное количество полученной бурды, следовало честно предупредить жертву, что, мол, похоже, сок немного прокис.

От бессилия у Миши опускались руки, что, впрочем, не мешало ему периодически стукать брата пеналом по башке.

И все же надежда была. Например, обстоятельства могли сложиться так, что у Сережи бы разыгралась дикая жажда, и он бы накинулся на пять литров сока, который — ну а вдруг! — кто-нибудь из родителей принес для намечавшегося после спектакля угощения.

И пока для этого имелись все предпосылки. Дикая жажда уже зарождалась где-то в глубине Сережи. Чтобы направить развитие событий по нужному Мише замысловатому руслу, он не дал Сереже притронуться за завтраком к чаю. Дело оставалось за малым.

Мама Инны была учительницей литературы в школе, к счастью, в другой. Папа преподавал историю, повезло еще, что в институте. Бабушка когда-то вела уроки математики, но в последнее время, слава богу, только директорствовала. Тетя и та работала кем-то в РОНО. У Инны даже не спрашивали, хочет ли она быть учительницей, когда вырастет. Ее спрашивали, учительницей по какому предмету она хочет стать.