Иван Иванович нахмурил брови и вскочил с табурета:
— Ты мелешь чушь! Батюшки, человек как человек, вроде бы голова на своём месте, а чуть коснётся этого дела — превращается во что-то столбообразное! Ну, как ты не понимаешь, что если сделаешь лицо, похожее на одну девочку, эта небесная танцовщица мигом превратится в уродину и калеку!.. Впрочем, ты это несерьёзно сказал, пошутил, да? Смотри, не шути так больше, мне очень больно слушать такие вещи. До завтра, Игорь. Желаю успеха в твоём предприятии.
Игорь мигом выскочил из мастерской. .
На пути в отряд пытался представить свою танцовщицу с лицом Ларисы. Остановился, закрыл глаза и увидел. Плечи его передёрнулись от отвращения. Он увидел разной толщины ноги, да ещё и кривые, руки — несоразмерные и похожие на змей, тощее, безгрудое тело, а наверху — прекрасное лицо Ларисы... Он замотал головой, чтобы избавиться от жуткого видения.
«Да, — подумал он, — буквы перерисовывать легче, даже картинки переводить через кальку и то легче. Там заранее всё ясно и понятно. А здесь ничего не понятно заранее, только что-то мерещится в голове, а поди знай, что в результате получится? Можешь сделать лучше, чем задумал, а можешь и испортить, недаром Лариса забоялась, она в этом деле понимает... Может быть, поэтому мастерская Ивана Ивановича называется «творческая»?..»
Он пришёл вечером в кино. Лариса тоже пришла в кино, но села среди девочек так, чтобы Игорю к ней было не подойти.
Эх, не надо было ему говорить: «Уходи, а то я с тобой работу никогда не доделаю». Девочки очень странные существа. Они считают, что могут уходить и приходить только по собственному желанию, а что касается твоих работ и занятий — тут уж сообразуйся с их желаниями, это не их дело.
Игорь огорчался, смотрел кино невнимательно и не понимал, что ценой огорчений и неприятностей приобретает важный и необходимый в жизни опыт.
Всё произошло быстро, озорно, легко и красиво, прямо как в книжке про разведчиков.
Отряд вернулся с обеда, улеглись исполнять команду «тихий час». Только Игорь закрыл глаза с намерением досмотреть ночной сон (ему приснилось путешествие в Индию, но в Индии он успел лишь выбежать из пальмовой рощи на берег океана, искупаться в набегающей волне с белой гривой так и не успел, потому что раздался сигнал «подъём», а его слышно даже в Индии, и каждый пионер, услышав этот сигнал, обязан немедленно возвратиться в отряд, хоть из Индии, хоть из самой Антарктиды), кто-то тихо сел на его койку, пружины чуть-чуть скрипнули. Открыл глаза — сидит Дунин.
— Слушай, — зашептал Борис, не шевеля губами, — Марина проводит в столовой на веранде совещание вожатых. Это до самого конца тихого часа. Всё начальство там, даже тётя Шура, а Виктор Петрович уехал в Севастополь за новым шлангом. Рискнём?
— Как же это, среди бела дня...
— Какая разница, когда тебя не поймают, ночью или среди бела дня? Бумага здесь.
Дунин похлопал себя по груди, и под рубашкой зашуршало.
— Ну, рискнём.
Игорь оделся и направился было к окну, но Дунин твёрдо взял его за руку, и они на цыпочках вышли через дверь.
В лагере было тихо и безлюдно. Хорошо слышались раскаты сердитого голоса Марины Алексеевны, кого-то ругавшей там, на веранде столовой.
— Сейчас таиться не надо, — наставлял Дунин шёпотом, не шевеля губами. — Шествуем спокойно, неторопливо, якобы гуляючи.
— Почему у тебя губы не шевелятся? — спросил Игорь.
— Некоторые разведчики обладают способностью читать по губам, что человек говорит, — объяснил Дунин. — Страхуюсь. Как у меня губы, совсем не шевелятся?
— Почти. Чуть-чуть только. А откуда здесь разведчики?
— Когда появятся, поздно будет учиться.
— Ты, наверное, будешь разведчиком, когда вырастешь?
— Ещё не решил, — ответил Дунин, и на лице его не дрогнул ни единый мускул, и губы не шевельнулись. — Очень хочется в цирке работать факиром... Знаешь, как Игорь Кио.
— Видел один раз.
— А я пять раз смотрел! — Тут губы Дунина пошевелились.
— Повезло... Слушай, Иван Иванович тоже на совещании?
— Нет, он в скалах с Викой купается.
— Врёшь! — не поверил Игорь. — Это же нарушение, а Иван Иванович никогда не нарушает распорядок. Он говорит, что если мы будем нарушать законы, обычаи и правила, то станем дикарями.
— Всякое правило имеет исключения, забыл, что ли? У девчонки сегодня день рождения. Иван Иванович уговорил вожатого, чтобы отпустил её на тихий час купаться. Викашка счастлива, будто ей куклу с закрывающими глазами подарили.
— Это подарок получше куклы, — сказал Игорь. — А ты откуда всё знаешь?
— А у меня же бинокль.
— Очень уж ты много знаешь, — сказал Игорь, испытывая не то зависть, не то опасение.
— Многовато, — согласился Дунин. — Иногда такое узнаешь, чего лучше бы и не знать...
С такими разговорами, якобы гуляючи, дошли до кабинета.
Оглядевшись, Дунин быстрым и точным движением вставил ключ в скважину, отомкнул, распахнул дверь:
— Прошу входить.
Зашли, прикрыли дверь, и тут гуляние, конечно, кончилось. Торопливо раскрепили рамку, рисованную грамоту вынули, настоящую вставили на место, закрепили уголки рамки и повесили её на стену. Всё как было, ничего не было. Операция заняла не больше трёх минут времени.
Вышли, огляделись, заперли дверь, снова огляделись, облегчённо вздохнули и засмеялись. Из-за угла вышел Тюбик, он приветливо помахивал хвостиком. Со стороны столовой слышался голос Марины Алексеевны, но уже в мягких тонах, она кого-то хвалила.
— А ты боялся: среди бела дня, среди бела дня!
— Я всегда удивляюсь, какой ты умный, — сказал Игорь. — Всё заранее предусматриваешь.
Дунин не проявил ложной скромности:
— Да, я умею выбрать момент.
Тюбик подошёл ближе, поднял морду и смотрел на Игоря во все, как говорится, глаза.
— Дай ему сахару, — подсказал Дунин. — Теперь возьмёт.
— Не захватил... — Игорь развёл руками. Дунин вынул из кармана сахар:
— На, дай ему. Собака молодец, вполне человеческая собака.
— Ваф, — сказал Тюбик, то ли при виде сахара, то ли в благодарность за похвалу.
Игорь дал ему сахар.
Тюбик лёг, взял кусок в лапы и стал его обгрызать.
Игорь спросил:
— Ты как думаешь: Марина Алексеевна отдаст Ларисе грамоту?
Дунин помотал головой:
— Ни в коем случае. Кусок золота отдаст, чеканки отдаст, ковёр отдаст, а республиканскую грамоту — нет. Такой уж человек, у неё мания на всё необычайное. В общем, подари Лариске своё произведение, и пусть будет довольна. Только ласпинскую печать отклей, она тут как на рыбе шляпа.
— Нет, у Ларисы будет настоящая грамота, — сказал Игорь.
— Сумасброд и есть, — отозвался Дунин. — Но я тебе в этом деле больше не помощник. Не люблю суеты.
— Обойдусь. Ключ у меня останется, ладно?
— Пусть останется. Ты же не проболтаешься, где его взял.
На такой глупый намёк Игорь даже не стал отвечать.
Вернувшись в отряд, он запрятал нарисованную грамоту в тумбочку под газетку, а ключ засунул в дырку матраса. После полдника пошёл в кружок и до конца занятия вырезал своей танцовщице волосы. Они получились густые, волнистые, длинные, почти до середины спины, только непричёсанные.
Игорь показал Ивану Ивановичу и посетовал:
— Какая-то она растрёпанная получилась.
Иван Иванович смотрел на него повеселевшими глазами:
— Дорогой ученик, ты прекрасно исполняешь не только те советы, которые высказаны впрямую, но и данные в виде слабого намёка. Волосы небесной танцовщицы обязаны быть растрёпанными, ты же представляешь, какой в небесах дует ветер... Когда удалось?
— В тихий час, когда Марина Алексеевна совещание проводила, а вы с Викой в скалах купались.
— Воистину, у детей есть чему поучиться... Я думаю, твои труды и усилия, в основе своей, конечно, неправедные, но бескорыстные, будут в итоге вознаграждены.
— Как?!
— Попытаемся усовестить мать-начальницу, уговорить. Всё же это первая грамота на представительном конкурсе, очень дорогая реликвия... Знаешь, что мне дороже всего в моём архиве? Газетная фотография двадцатипятилетней давности: аккуратно причёсанный мальчик Ваня вручает городскому слёту пионерской организации свой маленький подарок, деревянную скульптуру «Пионерка со скрипкой». Помнится, пионерку сделать было относительно легко, а вот со скрипкой пришлось повозиться... До завтра, Игорёк. Не опаздывай на ужин.
— Вы были пионером двадцать пять лет тому назад?!
— Четверть века, — усмехнулся Иван Иванович. — Вот какой я уже старик.
— Сколько же вам лет?
— Тридцать восьмой годик пошёл.
— Значит, вы даже старше моего папы? Как же это может быть, папа такой солидный, а вы... как вожатый.
Иван Иванович спросил:
— Это хорошо или плохо?
