светом отдавал и платок был тоже сзелена, и на нем при солнце какие-то диковинные цветы зелеными огоньками блестели.
И снова ни к чему это все было для Мухасаны, оттого что гостья так складно говорила, а главное, все знала про ее, Мухасанину, любовь к Вахрушке и про то, что он глазами страдает и шибко ей, Мухасане, его жалко, а чем помочь ему, она не знает.
— Ты, девка, не тоскуй о парне и о глазах его, не он один хворает — всем надо помогать. Вымрет так весь народ в аулах и в станицах, — говорила бабка Мухасане. — А вот за то, что ты верна на слове, помогу я тебе, — сказала бабка, доставая из котомки какой-то камешек.
— В каком, бабка, слове? — спросила Мухасана старуху.
— В том, девушка, слове, что ты себе дала, помочь человеку в горе. Дала и не отступаешь. Отступается, милая, тот, кто как червяк живет. У такого и смерть-то как у червяка бывает: кто хочет, тот и задавит.
И, вздохнув почему-то, бабка подала Мухасане камень, такой серенький на вид.
— В этом камне большая сила, — опять сказала бабка. — Вот погляди.
И она положила на ладонь камень так, что он вдруг загорелся голубым светом, три зарубинки на нем будто почернели.
— Теперь бери коня, — приказала бабка. — Скачи день, другой. Как покажется тебе гора, словно кто ее ножом срезал, остановись. Погляди на срез возле земли и ищи такое место в граните, чтобы камень этот вошел. То и будет вход. Не гляди, что он малый — бурундуку не проскочить. Это только ключ, лишь бы зарубки подошли, дальше большой будет вход.
Живо собралась Мухасана, надела Гасанову одежду конника-джигита, а пока собиралась, спросила бабку:
— Бабушка! А ты сама кто будешь, откуда все ты знаешь про меня и Вахрушку?
— О! Милая! Проживешь на свете, сколько я прожила, не то узнаешь! К тому же не подумай, не шайтанова я жена, молний и грома я не посылаю, не отвожу мор от скота и не заманиваю людей в болота!
— Тогда скажи все же, кто ты? — вновь спросила Мухасана.
— Ну ежели ты так хочешь про меня узнать, так послушай. Я стерегу богатства гор и лесов. Рожденная в горах, я знаю все их тайны, где золото лежит, где горы самоцветов, где родники живой воды и дворцы из хрусталя.
Ничего не поняла Мухасана в словах старухи, а та все продолжала:
— Вложишь камень во вход малый, только не забудь, чтобы зарубки были к солнцу, и откроется гора. В ней ты увидишь дорожку прямо к дворцу. Из хрусталя он весь будет. Не бойся, что он сияет и режет глаза, руками человека он сделан, значит, по силе было глядеть людям на хрусталь, когда из целой глыбы вытачивали дворец. Поднимись на крыльцо, открой серебряную дверь, входи в светелку, тоже всю из хрусталя и серебра. Посередке стоит хрустальный стол, а на нем сидит серебряная птица-сокол. Не простая это птица. В каждом ее пере запрятано счастье. — И помолчав, старуха еще строже сказала: — Помни, Мухасана! Как нет воды в камне, а у утки молока, так нет и у тарханов и баев жалости к народу, вот и украли они счастье у людей. Спрятали птицу-сокола с перьями из счастья баи далеко в пещеру, чтобы люди не нашли. Только спрятали так, что и сами заблудились. Сроду им дорогу к птице-соколу с перьями из счастья не найти.
— Бабушка! Уж шибко мудро ты говоришь, понять мне тебя трудно. Лучше скажи, что мне делать дальше? — прервала Мухасана бабку.
— Подойди ты к птице ближе, как зайдешь в светелку, поклонись пониже и о горе своем ей расскажи. Попроси у нее перо счастья, чтобы Вахрушке помочь и всем людям. От черной лихоманки найти спасение. Когда возьмешь перо, вновь скачи в пустынные, дикие места, там и найдешь огонь счастья. Глубоко в земле хранится он.
Сказала старуха так и поднялась с места. И уже у самого порога еще раз повторила:
— Не забудь же: на нашей земле так много несчастных, что если ты хоть небольшое опасение от смерти принесешь и горсть людей спасешь, это будет радость для людских сердец.
Сказала и ушла, как не бывала.
Какая сказка без волшебства бывает? Сказка есть сказка, а потому все, как старуха говорила, так и получилось у Мухасаны. Только когда хрустальный дворец увидала и в нем нашла птицу-сокола и рассказала ей про свое и Вахрушкино горе, забыла Мухасана о наказе бабки. Растерялась, увидав серебряные крылья птицы и лучезарную корону перьев на ее голове.
Выдернул клювом сокол из крыла перо и сказал в ответ Мухасане:
— Видать, старуха, что у тебя была, и вправду стареть стала!
Но его прервала Мухасана, насмелилась его спросить:
— Скажи мне, сокол, кто она — старуха-вещунья, что ли?
— А разве ты сама не догадалась? — ответил сокол: — Горная хозяйка и богатств лесных владычица она. Видать, тебя пожалела, вот и дала камень-ключ ко мне.
Вспомнила Мухасана сказки про владычицу лесов и гор хозяйку, но некогда было ей думать о ней, о старухе-девке, а потому поклонилась она соколу — птице счастья — и снова в дальний путь понеслась.
Не гляди, что степь ровное место. Говорят, и на ровном месте конь спотыкается. Такие ямы в безбрежном ковыльном море встречаются, что вместе с конем провалишься и конца не найдешь. Целый день скакала Мухасана без отдыха в степи, а когда солнце, словно медный таз, повисло над землей, затряслась земля под ногами ее коня. Не успела Мухасана крепче уздечку натянуть, как вместе с конем в пропасть полетела. Это на ровном-то месте. Долго она с конем летела вниз и так на коне и осталась сидеть, когда он будто вкопанный стал на землю. Кромешную тьму вокруг себя Мухасана увидала, да где-то вдали маячил огонек.
Страшно стало Мухасане в этой темноте, но, говорят, любовь все может пересилить — даже ветер, метель, вьюгу. Страх и даже смерть, если эта любовь сильна, как жизнь, чиста, как слезы дитя. Пересилила страх Мухасана и, взяв коня под уздцы, пошла на огонь.
— Стой, шайтан! — вдруг услыхала она откуда-то голос.
Огляделась — новая пропасть перед ней открылась. Заледенела у нее кровь в жилах, но новый окрик заставил ее в себя прийти.
— Батыр! — сказал старик, вынырнув из темноты, словно из пасти дракона. — Как ты попал в землю голубого огня?
От этих слов отлегло от сердца Мухасаны. «Все же не одна на дне подземелья», — подумала
