Но в обед мне по скайпу позвонил Андрюша, сказал, что они там вроде неплохо устроились, он даже начал ходить в школу при посольстве, там учатся русские. И как здорово, что можно начать всё с нуля.
— Они, понимаешь, не знают, что я дома был лу-зером, — сказал Андрюха, — тут я могу любой вид принять, хоть Фокса из себя изобразить.
— Я тебя и дома лузером не считала, — ответила я.
— А как наши?
— За Фоксом стала одна девчонка бегать. Из одиннадцатого. Такая… ты её, наверное, не знаешь… Алиса.
— Такая… здоровенная?
— Ага, дылда. Она прямо после урока заходит в класс. И к нему.
— На шею кидается?
— Нет, — смеюсь я, — она ему мрачно: «Пошли покурим»? Ну он и идёт. А вид такой несчастный, ужас. А когда они уходят, то все переглядываются и ржут.
— Над Фоксом? — поразился Андрюха.
— Ну да.
— И ты?
— Я нет. Но вообще это выглядит смешно.
— Представляю, — протянул Андрюха, — с Кьяр-кой хочешь поговорить?
— Конечно!
И вот моё розовощёкое сокровище взгромоздилось брату на колени и машет мне рукой.
— Эй, — бормочу я, закусив губу.
— У неё няня тут итальянка, — сообщил Андрюха, — но она часто про тебя вспоми… Тьфу!
Кьярка засунула ему палец в рот. «И няне так делает», — подумала я.
— Лиза! — закричала Кьяра, увидев меня на экране.
Проглотила я эту их няню-итальянку. Но когда выключила комп, то встала и пошла на вечеринку. Только бы не сидеть дома. Только бы не думать о тех, без кого мне так одиноко.
А там — как обычно. Девчонки танцуют в середине зала, громко хохочут, поправляют друг на друге платья и причёски, перешёптываются (конечно, самое то — под громкую музыку шептаться), с презрением смотрят на парней. А у тех — дико деловой вид, они что-то важно обсуждают, сбившись в кучу у шведской стенки, пинают друг друга, иногда громко хохочут.
Я присела на край скамейки и стала вспоминать тот день, когда я танцевала, таская за собой Кьярку на пледе. Я себе тогда крутой казалась, готовой к танцам на дискотеке, а сейчас, конечно, с горькой усмешкой поняла в очередной раз, что мечты и реальность — это со-о-всем разные вещи.
Заиграл медляк. Девчонок как ветром сдуло, а на танцпол выползли уже более или менее устоявшиеся парочки, которым не стыдно танцевать вместе, над которыми точно не будут ржать.
Я поднялась, чтобы уйти. Народу полно, а мне всё равно одиноко.
Вдруг ко мне подошёл Фокс.
— Спляшем?
Я оглянулась.
— Ты мне?
— Ну а кому ещё? Пошли со мной.
Он тоже оглянулся. Вдруг взгляд его замер. В дверях стояла Алиса. И угрюмо на него смотрела.
— Рома, — сказала я, — она же меня потом…
— Слушай, я тебе тогда помог!
Я фыркнула. Надо рассказать Андрюхе. Чтобы он окончательно перестал бояться Фокса.
— Ты только ещё кого-то после меня пригласи, — предупредила я, — не хочу, чтобы об меня потом сигареты тушили.
Он вздохнул и вытащил меня в середину зала. Положил руки на талию, соблюдая «пионерское расстояние». Потом снова вздохнул, словно набираясь храбрости, и прижал к себе чуть ближе, положив ладони на мою спину.
У меня внутри всё так и прыгало. Честно сказать, я ни с кем не танцевала. В смысле, я никогда не ходила на дискотеки, не думала, что меня вообще кто-то может пригласить, такую страшную.
Я понимала: то, что мы с Фоксом танцуем сейчас, — вообще ничего не значит. Но всё равно было жутко волнующе. У меня вспотели ладони, хорошо, что у него рубашка была тёмно-серая, а не белая, иначе, наверное, мои лапы бы отпечатались.
Девчонки на меня смотрели с завистью.
— Погоди, — сообразила я, — а ты пригласил меня, потому что она ко мне ревновать не будет?
— В смысле? — не понял он.
— Ну, у меня такая ро… то есть внешность, что… ну как бы… не вызывает ревности? Нет?
— Слушай, я тебя пригласил, потому что ты нормальная, — сказал Фокс.
— Спасибо, — удивилась я.
И медляк кончился. Началась игра в яблочко. Ну, когда яблоко зажимают между подбородком и шеей и передают по кругу. Без помощи рук, конечно.
В принципе, я себя чувствовала гораздо увереннее, чем когда пришла. И на меня как-то смотрели… Как на нормальную.
Но всё же я решила, что игра в яблочко для меня уже слишком. Ту мач, как говорится. И направилась к выходу. А на меня торпедой шла Алиса. Прищурившись, полная решимости. Я испугалась. Но она, обогнув меня, двинулась к играющим в яблочко (Фокс как раз передавал яблоко Наташке).
Фух…
Всё-таки, я считаю, от Алисиного гнева меня рожица страшноватая спасла.
А на следующий день мы поехали на дачу, и впервые дорога не показалась мне мучительной, потому что я думала про дискотеку, Фокса, Алису, остальных.
Мама долго возилась сначала с замком на калитке, потом — в доме.
— Тут, — пыхтела она, — нужна не женская сила…
Грустно мне стало — просто ужас. Это же первый раз, когда мы на дачу без папы приехали. Я подумала, что теперь при каждом деле такие мысли приходить будут. Это папа делал, то папа делал. А вот это без папы — вообще никак. Например, грядку под картошку вскопать.
Я зашла на кухню и увидела её.
…Папа с хитрой улыбкой появился в дверях кухни, упёрся руками о дверной проём и наклонил голову.
— Отгадайте, что я купил?
На локте у него, шурша, покачивался обычный синий пакет. Папино лицо было тёмным от загара, лоб блестел от пота. Он тяжело дышал, жевал жвачку, но взгляд у него был такой задорный, словно он готов вытащить из кармана, посреди июльской жары, палочку с бенгальским огнём.
А у мамы как раз подгорала рыба. Кусочки морского языка, тщательно обвалянные ею в муке и соли, насмерть прилипли к чугунной сковородке, которую она из принципа не хотела менять на новую.
Так что мама стояла распаренная, с красным лицом, и ковыряла рыбу то лопаткой, то вилкой, с грохотом бросала их в раковину и приговаривала:
— Ах, чтоб тебя! Вот зараза! Ну ты подумай! На секунду отвлеклась!
Так что угадывать пришлось мне.
— Новый половник?
— Не-а!
Папа с довольной улыбкой вытащил из пакета какую-то штуковину, похожую на тяпку, только маленькую и пластмассовую.
— Вот! Вот что это такое! Кто угадает, тому приз! А?
Мама бросила на штуку взгляд и хмуро ответила:
— Картофеледавилка!
Папа надул губы и сделал брови домиком.
— Ну вот… Так нечестно. Ты знала? Или угадала?
— Объясните мне, — потребовала я, — зачем давить картофель? Сок из него, что ли, делать?
— Вот именно, — тихо сказала мама, огорчённо выкладывая из сковородки куски морского языка с ободранной спиной, — зачем давить ею картофель, если есть толкушка.
— Толкушка — это толкушка, — заспорил папа, — а тут приспособление. Пюре делать. Люди специально придумали.
Мама молча оттирала сковороду, теперь уже губкой, подставив под струю воды.
— Ну вот, — повторил папа и повернулся вокруг себя, — я так не играю…
Он положил давилку на стол и пошёл к себе в комнату. Мама посмотрела ему вслед и вдруг, словно что-то вспомнив, прошептала:
— Ой… обиделся! Иди скорее за ним, похвали давилку. А то прихватит писательский кризис.
Я пошла к двери.
— Давилку он купил, — услышала я за спиной мамино ворчание, — лучше бы сковородку новую привёз.
Папа сидел за ноутом, который всегда привозил с собой на дачу, чтобы писать рассказы. Сколько бы я новое приспособление ни хвалила, он мне уже не верил.
— Да-да, — рассеянно отвечал он, щёлкая мышкой, — конечно… купил я чушь какую-то… да мама ещё и знала, что это. Нет чтобы притвориться, что не знает… Ладно, сам понимаю, зря купил. Такой день…
В общем, сегодня, когда мы с мамой приехали на дачу без папы, первой нас встретила эта давилка.
Ни разу не использованная, она забилась в угол и гордо торчала там, чёрная и прямая.
— Ну привет, — сказала я ей и достала телефон, чтобы послать эсэмэску.
«Папуля, дорогой! Мы приехали на дачу. Отгадай, кто нас тут ждал? Твоя картофеледавилка! Молодец ты, что тогда её купил».
А потом подумала и послала вторую:
«Но без тебя — никакого пюре».
Прошло полгода. И они приехали.
Они — это Андрюха и Кьяра. Отец Андрюхи перебрался в Москву и попросил Татьяну привезти сына на зимние каникулы.
— Он давно хотел со мной пожить, — сказал Андрюха, — когда ещё разрешение подписывал на мой выезд за границу. Он маме сказал: «Меня позвали в Москву, на складе работать, как перееду — пришлёшь его ко мне».
— Приходите уже, а? — попросила я и повесила трубку.
— Лиза-а! Лиза-а! — этот крик так и стоит у меня в ушах.
