Когда передача закончилась, папа выключил телевизор, повернулся к нам и сказал:
— У нас хорошие новости, мальчики.
— Что, опять? — я опустил глаза на Тутси.
Родители засмеялись.
— Нет, на сей раз кое-что другое, — сказал папа.
— Интересное? — спросил Фадж, разгоняя по полу машинку. — Вруууммм, вруууммм…
— Очень даже интересное, — ответила мама.
— Ещё одна сенсация? — проворчал я. — Выкладывайте.
— Сенсация — это как привилегия? — спросил Фадж.
— Нет, — говорю. — Помолчи. — И поглядел на папу: — Ну? — Наши с ним представления об интересном могли существенно различаться.
— Мы переезжаем в Принстон, — сказал папа.
— Что? — Я чуть не подпрыгнул, но вовремя удержался: лучше не прыгать с младенцем на коленях.
— А Принстон рядом с парком? — Фадж елозил машинкой по маминой ноге.
— Нет, тупица, — говорю, — это город в штате Нью-Джерси.
— А Нью-Джерси рядом с парком?
— Только не с Центральным парком, — осторожно сказала мама.
— Тебе там не нужен будет парк, — добавил папа. — Потому что у тебя будет собственный участок возле дома.
— Что это — участок?
— Примерно как маленький парк, — объяснила мама.
— Мой личный парк?
— Более-менее личный, — сказал папа, чтобы его унять.
— А как же история искусств? — спросил я маму.
— А что история искусств?
— Ты же вроде собиралась её изучать.
— В Принстонском университете есть факультет истории искусств. Я могу туда ходить.
— Это всего на год, — сказал мне папа. — Посмотрим, как нам жизнь вдали от большого города.
— Вдали-вдали-вдали… — пел Фадж. При нём невозможно разговаривать, неужели они не видят.
— Переезд на следующей неделе, — сказал папа.
— А как же Мэн? — спрашиваю. Мы всегда летом ездим на две недели в штат Мэн.
— «Мэн» пишется М-Э-Н, — спел Фадж. — М-Э-Н.
— Откуда он знает, как пишется «Мэн»? — спросила папу мама.
— Понятия не имею.
— Ну так что с Мэном? — напомнил я.
— Вместо Мэна получается Принстон, — ответил папа.
— Вместо-вместо-вместо… — забормотал Фадж.
— Да замолчи ты! — заорал я. И добавил почти так же громко: — Ненавижу Принстон.
— Ты там никогда не был, — возразила мама.
— Нет, был. Мы ездили в гости к каким-то твоим дурацким друзьям, и они нас накормили отвратным ужином: креветки, грибы и шпинат — всё вперемешку. А я был голодный, но они мне ничего другого не дали. Даже лишнего куска хлеба. Я помню.
— A-а, верно, — сказала мама. — Надо же, я и забыла, как мы гостили у Милли с Джорджем.
— Вечно ты забываешь самое важное!
— Послушай, Питер, — сказал папа. — Мы надеялись, ты обрадуешься переезду. Мы уже там дом арендовали. Вообще-то это дом тех самых Милли и Джорджа. Они на год уезжают в Европу.
— Та старая развалюха?
— Никакая не старая развалюха. Красивый старинный особняк. А нашу квартиру мы сдадим. Так что, пожалуйста, попробуй увидеть в переезде хорошее.
— Хорошее-хорошее-хорошее… — запел Фадж.
— Надо было раньше мне сказать. И про Тутси надо было сказать, как только узнали. Никогда мне ничего не говорите. На вот, — я сунул папе свёрток с Тутси. — Сам держи своего дурацкого младенца, у меня своих дел полно.
Я ринулся прочь из гостиной, по пути от души пнув машинку Фаджа. Пока дошёл до своей комнаты, братец уже ревел.
«Вот и хорошо», — подумал я.
Потом заорала Тутси. «Ещё лучше!»
А следом и Черри подхватил её вой. «Так им и надо!»
Я хлопнул дверью, и карта снова спланировала на кровать.
Я, наверное, заснул одетый, потому что проснулся оттого, что мама трясла меня за плечо.
— Давай-ка, Питер, разденься и лезь под одеяло. Поздно уже.
— Слишком жарко, чтобы укрываться, — пробормотал я.
— Ладно. Хочешь спать одетым — спи, но только сегодня. А кеды всё-таки сними.
— А мне так нравится, — сонно сказал я.
— Хорошо. Хочешь спать в кедах — спи, но только сегодня…
— Лучше всегда.
Это мама проигнорировала.
— Питер, что касается Принстона…
Я остановил её жестом.
— Не хочу об этом говорить.
— Говорить и не надо. Просто слушай.
— Я слишком устал.
— Ладно. Завтра поговорим.
— Всё равно я ничего не могу изменить. Как и с Тутси. Меня никто не спрашивал.
— Но теперь ты против неё не возражаешь, правда ведь?
— Просто привык.
— И к Принстону привыкнешь. Вот увидишь.
Тут она принялась расписывать, в какую школу я буду ходить, но я был полусонный и почти не слушал, пока она не произнесла что-то вроде: «…и братишка твой пойдёт в ту же школу».
Тут я сел на кровати, сна ни в одном глазу.
— Что ты сказала?
— О чём?
— Да вот только что — про Фаджа и школу?
— A-а… Мы водили его на собеседование. И хотя он по возрасту маловат, нам разрешили записать его в подготовительный класс. Так что у него будет ещё год перед настоящей учёбой, ты же знаешь, он уже умеет считать десятками, и алфавит шпарит наизусть, и знает месяцы и дни недели, и цвета… к тому же слово «Мэн» может произнести по буквам.
— Да, да, мы все знаем, что он гений. Но ты ещё кое-что сказала… Что он будет ходить в ту же школу, что и я.
— Верно. Ты пойдёшь в шестой класс, а он в подготовительный. Здорово, правда?
— Здорово? — Ну всё. Я выпрыгнул из постели и схватил свою адидасовскую сумку. — Ты думаешь, прийти в новый класс — это здорово? Я там никого не знаю. И уж точно я не хочу заявляться в школу с маленьким чудовищем. Ты, что ли, совсем ничего не понимаешь? — Я открыл ящик комода и стал кидать одежду в сумку. — На этот раз я ухожу по-настоящему!
— Питер, милый… — сказала мама. — Нельзя уходить из дому всякий раз, как услышишь что-то, как тебе кажется, не совсем приятное.
— Мне не кажется. Я знаю!
— И всё же побегом проблемы не решают.
— Ты — нет, а я решаю.
Я запихнул в сумку бейсбольную перчатку, любимые джинсы, журналы комиксов «Мэд», несколько моих самых маленьких карт местности и пару аудиокассет.
— Сделать тебе с собой бутерброд с арахисовым маслом? — с улыбкой предложила мама.
— Нет, это для маленьких! Я на полном серьёзе ухожу!
Мама перестала улыбаться.
— Я понимаю, каково тебе. Но мы с папой думали…
— Вы с папой думаете по-другому, чем я.
— Теперь вижу.
— И если бы вам было не совсем на меня наплевать… Если б я вам был хоть чуточку дорог, вы б не стали этого делать. Не стали бы!
— Питер, ты нам дорог, очень! В частности, поэтому мы и едем в Принстон. А ты нам даже не дал сказать самую важную новость.
— Ах, так это ещё не всё? Жду с нетерпением.
— Папа год не будет работать.
Я перестал паковать вещи.
— Он ушёл из агентства?
— Нет.
— Его уволили?
— Нет.
— А что ж тогда?
— Он берёт годовой отпуск. Погоди, он хотел сам тебе сказать. — Она подошла к двери и крикнула вниз: — Уоррен! Уоррен, можешь на минутку подойти?
— Я переодеваю Тутси! — крикнул в ответ папа. — Минутку.
— Я думал, папа в жизни не сменил ни одного подгузника.
— Так и было, пока Тутси не появилась.
— А что такого особо привлекательного в её подгузниках?
— Ничего. Просто папа осознал, что, когда вы были малышами, он многое пропустил, и не хочет снова совершать такую же ошибку.
— Он так занят Тутси, что на меня у него нет времени!
— Питер, это нечестно, — с укором сказала мама.
— Кто бы говорил о том, что честно, что нет.
В комнату вошёл папа, и пах он детской присыпкой.
— Я сказала Питеру, что у тебя есть для него сюрприз, — сказала мама.
— Я беру годовой отпуск. Так я смогу проводить больше времени с семьёй, потому что буду работать дома. Я собираюсь писать книгу.
— Книгу? — не поверил я.
— Книгу. Об истории рекламы и её воздействии на американцев.
— А ничего поинтересней ты не можешь написать? Скажем, книжку про мальчика, который ушёл из дома, потому что родители решили переехать, не спросив его согласия?
— Хм, неплохой сюжет, — согласился папа. — Может, сам её напишешь?
— Может, и напишу, — сказал я. — Любопытно, что мы будем есть, если ты бросишь работу.
— Мы немного накопили… И мне, может быть, выплатят аванс за книгу.
— Давай попробуем, Питер, — сказала мама.
— Я подумаю. Но если утром меня не будет, не удивляйтесь.
Тут из соседней комнаты до нас донеслось бормотание Фаджа: он пел себе перед сном.
— «Мэн» пишется М-Э-Н. «Фадж» пишется Ф-А-Д-Ы-Ж. «Пита» пишется П-И-Т-А. «Пиво» пишется В-И-С-К-И.
— Только послушайте, — говорю. — В подготовительном классе этот умник всех заткнёт за пояс.
Глава четвёртая
Кое-кто слетает с катушек
