– Ты сегодня вообще вставала? – спрашиваю я.
Мама внимательно изучает трещины на потолке и слегка качает головой. Она расстроена, и я расстроен оттого, что расстроена она. Я кусаю нижнюю губу и думаю, что сказать.
– Был у меня одноклассник, – неожиданно произносит она. – Паша. Павел Владимирович. Так меня любил, не за стихи, – просто. Искал меня потом, уже когда ты родился. Замуж звал. Почему все так жестоко? – спрашивает она, глядя мне в глаза.
Мне становится страшно от этого взгляда.
В дверь звонят. Я вижу в глазок незнакомого мужика двухметрового роста, вид у него самый решительный.
– Вам кого? – спрашиваю я, не открывая на всякий случай дверь.
– Лизавета Белых здесь живет? – спрашивает он.
– Ну, да, – признаю я.
– Мне ее надо.
– Зачем?
– По делу.
– По какому?
Мужик, видимо, думает, что я издеваюсь, и начинает сердиться.
– По поводу собаки.
– У нас нет собаки.
– У меня зато есть! И ее муж мою собаку травмировал! Теперь нужны деньги на лечение!
– У нее нет мужа.
– Так, мальчик, позови немедленно Лизавету Белых!
Лариса Дмитриевна, хоть и пожилая, а слух у нее отменный. Она уже тут как тут, стоит рядом со мной и негодует.
– Открой дверь! – возмущается она.
Таким образом мужик все же прорывается в нашу квартиру. Лариса Дмитриевна заинтересованно смотрит на него.
– Ее нет дома, – говорю я.
В этот же момент мама подает голос из комнаты:
– Кеш, кто там?
– А это не она! – поспешно говорю я.
Какой же я все-таки врун.
Выясняется, что папа, пребывая последнее время в глубоком запое, при помощи друзей оказался накануне вечером у лифта в подъезде, где жила Рита. Заботливые друзья прислонили папу к лифту и ушли по своим делам. Папа поднатужился, нажал кнопку вызова, но, когда лифт открылся, силы покинули папу, и он упал. Половина папы оказалась в кабине лифта, половина – в подъезде.
В таком положении он и заснул. Проснулся папа рано, оттого что сосед по лестничной клетке, который теперь стоял перед нами, возвращался со своей собакой с утренней прогулки. Высказав все, что он думал о моем отце, и понимая, что в лифт ему не зайти, сосед стал подниматься по лестнице. Собака шла за ним и радостно виляла хвостом, – именно хвост и привлек папино внимание. Прикинув, что подняться на пятый этаж самостоятельно вряд ли получится, папа ухватил собаку за задние лапы и скомандовал:
– Вези, Полкан!
Сосед тянул собаку вверх, а папа вниз. Собака визжала, папа сопел, сосед орал на папу. Кончилось все тем, что сосед упал с лестницы, затем, с трудом отцепив сильные папины руки от задних лап собаки, отвесил папе затрещину, на руках донес собаку до своей квартиры, а потом пошел к Рите с требованием принять меры, а также выплатить ему деньги «на лечение собаки».
Рита деньги платить отказалась и послала соседа сначала в баню, а потом к папиной «жене Лизе». Я очень испугался, что мама сейчас выйдет к нам и все это расстроит ее еще больше. Поэтому моя первая зарплата за работу курицей перекочевала в карман возмущенного Ритиного соседа. Хотя я уверен – с его собакой все в порядке.
* * *
На работе мне скучно, и от нечего делать я тихонько читаю вслух мамины стихи. Я знаю их наизусть. Параллельно я раздаю листовки. Мимо проходит пожилая дама.
По березам рябь, утром – вещий сон,
Маленький «Варяг» – старенький балкон.
Небо все темней, днем пойдут дожди.
Здравствуй, пена дней. Жизнь не пережди, —
говорю я и протягиваю ей листовку.
Она отскакивает от меня, как от сумасшедшего, и даже оглядывается, сжимая листовку в руках.
Нет, не пережди, да, не переждать,
Жизнь не пережить, слов не переврать.
Голоса ворон в шелесте ветвей.
Утром слышен звон тысячи смертей.
Я так забываюсь, представляя себе то, что описывается в стихе, что не сразу понимаю, что передо мной стоит Женя с двумя незнакомыми девочками.
Днем нам снова в бой, днем нас ждут бои…
Я испуганно замолкаю.
– А дальше? – просит Женя. Она меня не узнает.
Со своей бедой да с гнильем внутри, —
заканчиваю я, стараясь говорить басом. Женины подружки хихикают, но Жене стих явно понравился.
– А кто автор? – спрашивает она.
– Не помню… забыл, – машу я.
– Видишь – здесь все стихи читают, – обращается Женя к подружке. – Курочка, а можно с тобой сфотографироваться? – Это уже мне.
Я пытаюсь кивнуть, куриная голова-каска заваливается вперед и чуть не слетает с меня. Женя просит прохожего нас сфотографировать, и девочки обступают меня со всех сторон.
Они всё смеются и смеются и идут себе дальше, а я остаюсь стоять со своими листовками, в дурацком костюме и глубокой задумчивости по поводу того, почему у меня в жизни все так глупо происходит?
* * *
Я варю сосиски под руководством Ларисы Дмитриевны. Она сидит за столом у меня за спиной. Я уже смирился с тем, что хитрая старуха ест нашу с мамой еду, и теперь мы с ней устраиваем что-то вроде обычного человеческого обеда. Пока вода закипает, Лариса Дмитриевна рассказывает о своем муже-профессоре, который умер почти десять лет назад. И о том, что у них не было детей. И о том, что у них с мужем осталась двухкомнатная квартира с балконом и высокими потолками почти в три метра, но она эту квартиру сдает и на вырученные деньги снимает комнату у нас, а на оставшиеся покупает себе еду и лекарства. Насчет еды – это, конечно, неправда, но я молчу.
– Чего, мамашка твоя болеет? – спрашивает Лариса Дмитриевна.
Я киваю. В последнее время мама совсем перестала что-либо делать, в том числе есть и выходить из комнаты.
Хлопает входная дверь. Это Эдик. Он прямо в одежде проходит к нам на кухню. Настроение у него отличное, он побрился и выглядит не таким удивленным и ничего не соображающим, как обычно. Эдик достает из нагрудного кармана небольшую пачку денег – купюры по тысяче и пятисот рублей – и протягивает их Ларисе Дмитриевне.
– Вам! За оказание помощи и поддержки! – говорит он.
Мы с Ларисой Дмитриевной недоумеваем: какая-такая помощь?
– За удобрения. И советы. Ну, рассада класс пошла! – поясняет Эдик. – Все продал. Это – деньги!
Он поворачивается ко мне и протягивает вторую пачку, перетянутую резиночкой.
– За комнату! На! – говорит он.
Лариса Дмитриевна убирает деньги в кармашек халата дрожащими руками.
– Эдинька, покушай с нами, – говорит она.
Эдик сияет так, как будто он супергерой и только что спас кучу невинных жизней. Он садится за стол с видом именинника, которому сейчас будут вручать подарки. Лариса Дмитриевна велит ему помыть руки.
* * *
Мы с Женей стоим перед витриной «Евросети» и смотрим на мобильные телефоны. Мне неудобно смотреть на витрину, так как в руках у меня два больших букета цветов.
– Смотри, вот этот вот! Там вай-фай есть, сможешь «ВКонтакте» сидеть! – советует Женя.
Мне толком не видно, на какой именно телефон показывает Женя, – букеты мешают обзору. Я решаюсь. Протягиваю один букет ей.
– Вот, – говорю я, – это тебе. Спасибо тебе за то, что ты есть.
У меня все как всегда вышло глупо – поскольку появились деньги, я решил купить Жене и маме цветов. Но так как после школы я должен был работать курицей, купить цветы заранее, до встречи с Женей, я не успел. Пришлось покупать прямо при ней. А потом как-то глупо уже было дарить.
Женя почему-то смущена. Оказывается, ей еще никто никогда не дарил цветы.
Я захожу в магазин. Я настроен решительно.
* * *
Посреди улицы стоит огромная желтая курица, из глубин куриного живота доносится звук «динь-динь-динь-динь». Это звонит мой новый мобильный в кармане. Курица запускает руку себе в горло и вытаскивает оттуда телефон. Зрелище не для слабонервных.
– Мам, я же просил. Я на работе, – начинаю я. – Мам, что случилось? Успокойся, все в поря… Звонит в дверь? Не открывай! Позови Эдика!! Его нет?! Я щас буду! Мам, успокойся!!
Огромная желтая курица бежит по улице. Вбегает во двор. Дергает дверь в подъезд, дверь не открывается, потому что курица ввела не тот код в домофоне. Курица в панике.
Возвращающийся с прогулки Эдик тоже хотел зайти в подъезд. Эдик видит курицу и застывает в недоумении.
– Жесть, – говорит Эдик.
Зажмуривается. Открывает глаза. Все тот же родной двор и желтая курица приплясывает перед дверью.
– Надо завязывать… – задумчиво говорит Эдик, обращаясь к самому себе.
В костюме я не влезаю в лифт, поэтому бегу на наш этаж по лестнице. В костюме это очень тяжело. Еще не добежав до квартиры, я слышу настойчивые звонки в дверь, сердитые возгласы:
