третьему уроку, на это тестирование по русскому. Надо успеть. Спине было тепло, потому что рюкзак грел. А ноги довольно быстро стали мокрыми. Но в кроссовках ещё было тепло внутри, а вот над коленями джинсы уже промокли насквозь, холодно. Зато голова уже не кружилась, совсем!
Я бежал через мост и вдруг… вдруг посмотрел на реку.
И увидел, как это красиво. Когда дождь.
Он шёл такими волнами, это было видно на воде. И домов почти не видно. И стало казаться, что на берегу стоят не просто пятиэтажки, а какой-то волшебный город.
И я остановился. И понял, что ни на какой русский я не пойду. Потому что… потому что не так-то это и важно.
Мама любит говорить, что бывают такие дни, которые начинаются как ужасный ужас, а потом всё заканчивается хорошо. Она так с папой познакомилась — опоздала на поезд. И тоже был дождь, и она стояла вся несчастная, смотрела, как уносится последний вагон.
А потом развернулась и пошла на вокзал, и навстречу ей шёл прекрасный принц в мокрых очках.
Но сейчас ничего такого не было. День обещал быть ужасным: кровь, потом тестирование. И вечером ещё музыка, которую я уже не знаю, как дотянуть.
И тут ещё троллейбус сломался. И дождь.
Но мне неожиданно стало хорошо и ясно в голове. Потому что… я понял, что на русский уже опоздал, нечего и бежать. И вечером в музыкалку тоже не пойду.
Достал телефон, согнулся, чтобы на него не капало. И написал: «Всё ок, я в школе».
И потом добавил: «На музыку я больше не пойду, я решил».
Как-то вдруг оказалось всё легко и свободно. Хотя ничего такого не случилось — просто дождь.
* * *
Я дошёл до школы только через час. И не очень понимал, зачем мне вообще туда идти в таком виде. Вот… куртку повешу сушиться, обувь, предположим, тоже… а джинсы как?…
Дождь кончился.
И тут из школы вышла Майка. А я стоял, как кот после душа — и смотрел на неё. Издалека. Хотя она шла совсем близко, но я смотрел — издалека. А потом опустил глаза на свои хлюпающие кроссовки и увидел на них бурые капли. Поднёс руку к носу — да, точно. Это из носа кровь капает.
А Майка взяла и подошла ко мне.
— Яш, что случилось? — сказала она. Вот так просто взяла и сказала.
— Ничего, — сказал я и закрыл рукой нос.
— Подожди, я сейчас… — и она стала искать в рюкзаке салфетки.
А потом она вытирала моё лицо.
А я стоял и смотрел на неё. Просто — стоял и смотрел, опустив руки, как дурак. А потом засмеялся.
— Ты чего? — испугалась она.
— Помнишь, Ирина сказала… на русском кровь из носу быть.
И она поняла и тоже засмеялась. И всё стало очень просто. Просто-просто.
И опять пошёл дождь.
Первое мая
— Я поеду в Барселону, — сказала Полина.
Артём — в Питер на майские. Близнецы Птичко — в лес, «на природу», с палаткой. Ваня, конечно, в городе: у него родители актёры, на выходных самая работа. И Ваня вечером к ним в театр, а так весь день — свободен.
— А ты куда, Варь? — спросила меня Полина. Куда-куда. Уж не в Барселону, конечно.
— На дачу.
И только другой Ваня, Кузьмичев, сочувственно хлопнул меня по плечу: понимаю, бро.
Кузя, значит, тоже на дачу.
Ваня, который не Кузя, ещё предложил:
— Может, я тебя в театр пригласил? Давай? Отпустят?
— Нет, Вань, спасибо. Должен же туда кто-то ехать.
Хорошие у меня одноклассники всё-таки, добрые. Полина ещё пыталась шоколадкой угостить. А я гордо не взяла. И зря: Полина хотела как лучше, она же не виновата, что у неё нет дачи.
Хотя в детстве я дачу очень любила. Трава, деревья, рядом пруд и глины сколько хочешь; можно носиться где угодно — на велосипедах до станции, а то и до водонапорной башни — меня с братьями везде отпускали. Петя мне сделал качели, а Андрей — воздушного змея. Гриша находил залежи хорошей глины, и мы лепили, лепили, а потом пытались обжечь наше творчество на костре. Петя с Андрюхой иногда ещё ныли, что им приходится меня с собой везде таскать, а Гриша — никогда, он же двоюродный, только дачный брат.
А потом внезапно дача превратилась в место бесконечной непеределанной работы. В прошлом году я даже велосипед не доставала ни разу. Мальчишки стали слишком взрослыми для прополки клубники — и я осталась со своими грядками в одиночестве. И ещё посуду за всеми мыть холодной водой, и полностью не отмоешь… Я бы лучше вообще не ела там, так не люблю посуду эту дачную!
И если летом можно, скажем, схватить клубнику, потом смородину или малину и собирать с Андреем яблоки, с Гришкой вишни или просто спрятаться в зелёных кустах и тихонечко рисовать (я в прошлом году открыла для себя ботаническое рисование вот этой разной травы, со всеми подробностями) — то сейчас на даче голая земля. Вернее, грязь. На дороге грязь, на участке грязь и в домике тоже… ужас. И разгребать это всё мне с тётей Галей, Гришиной мамой. Да-да, наверняка — всё мыть. Что там ещё сейчас делать? Полоть ведь нечего ещё.
Самое ужасное, что я первый год еду на дачу одна. Самый старший мой
