брат Петя уже давно уехал в другой город, а потом и в другую страну. Андрей в армии. А Гриша — мой Гриша! — укатил на какие-то сборы, в Крым. На море!!!
Мои родители на майских работают, так что я еду на дачу помогать тёте Гале, мы с ней там будем вдвоём.
В электричке я смотрю на одну женщину. У неё ярко-оранжевые лаковые туфли — и совсем не подходящее к ним усталое лицо. Как она собирается по нашей грязи пробираться?
Начинаю её рисовать. Сначала ноги, потом лицо. У меня раньше все скетчбуки были про ноги; лица боялась разглядывать, неудобно. И рисовала обувь во всех ракурсах. Сейчас научилась: смотришь сначала в окно, а потом будто бы мельком — на человека. Схватываешь главное — и рисуешь.
Перед моей станцией женщина вынула из сумки кроссовки и стала переобуваться. Конечно! Оранжевые завернула в пакет, убрала. Вышли мы с ней вместе, но пошли в разные стороны — она свернула к Парамонову, там вообще непролазная грязь, и кроссовки не помогут. Да, понимаю теперь её лицо.
…Вот сейчас приду, надо будет тоже переодеться в это всё старое, дачное. Терпеть не могу. И пить чай из треснутой кружки. Нет уж, лучше безо всякого чая. Я иду осторожно, по самому краю глинистой лужи. Из жухлой прошлогодней травы торчат на длинных стебельках жёлтые головки мать-и-мачехи. Спасибо тебе, мать-и-мачеха, за поддержку, отправлю тебя Ване, который не Кузя, пока интернет ещё ловит.
Тётя Галя мне обрадовалась:
— Варя, наконец-то! А то я тут одна с самого утра… чай будешь?
— Нет, спасибо. Вы мне лучше скажите, что делать нужно.
Чего уж теперь, лучше сразу.
— Хочешь, Гришкину рубашку надевай — я всё перестирала.
Вот это сюрприз! Вместо грязной замызганной одежды — чистая клетчатая рубашка, мягкая от многих стирок. Гришина! Я даже обрадовалась. И тут второй сюрприз: на крыльце тётя Галя ждала меня с лопатой.
— Надо бы перекопать, а я спину потянула… тяжело, конечно, но ты, может, попробуешь?
— Копать? А как?
— Ты что, Варвара, лопату в руках не держала?
— Тёть Галь, у меня три брата! Мне никогда не давали копать!
…Я нажала сапогом на лопату — и она легко ушла в землю, я-то думала, будет трудно! А ведь не так и тяжело, земля разноцветная — серая и рыжая, таких нежных оттенков… иногда выходит пласт коричневой глинистой почвы, а иногда — рассыпается… Червяки! Ух ты, мы с Гришей всегда их любили! Собирали, кормили травкой, строили им шалаш… Два червяка вместе! А этот какой толстый!
Я аккуратно переношу их в другое место, чтобы не разрубить своей лопатой. Хотя Андрей и говорил, что им это не вредит — голова живёт себе дальше, а хвост новый отрастает… ещё Андрей рассказывал, что у них жидкий скелет… Как выглядит скелет червяка?…
Я переворачиваю пласт земли, разрубаю его — и он распадается, крошится, вытягиваются светлые корни, длинные, цепкие. Я в детстве любила корни одуванчика — копаешь, копаешь и никак не вытянешь целиком, такие крепкие, как морковки! Гриша говорит, их можно есть, если правильно приготовить.
— Как ты хорошо копаешь! — вдруг говорит мне тётя Галя. — Да у тебя талант!
— Да, во мне был скрыт копатель все эти годы! А вы мне не давали никогда!
— Смотри, не увлекайся — спину береги, отдыхай вовремя.
А чего — спину? Легко же! Это раньше скрывали от меня, что есть такая радость — копать! Говорил и — это мужское трудное дело, а мне подсовывали скучную прополку. Я нажимаю ногой на лопату, она входит в землю — и я переворачиваю ком земли, ещё… Вышло солнце, жарко! Совсем жарко! Пришлось снять тришкину рубашку, остаюсь в майке. Быстро идёт, уже целая грядка готова!
…Я не думаю о том, что тётя Галя посадит тут картошку, которая потом вырастет, и мы будем её есть. Всё равно дачная картошка вырастает мелкая и неинтересная, она вкусная только в самые первые дни, а как полежит — портится, становится хуже магазинной. Мне не нужна никакая картошка. Мне просто нравится копать.
И кажется, что земле тоже это нравится, моё копание. Что земле от этого хорошо — я наполняю её воздухом, разбиваю спекшиеся, залежавшиеся комки… Вот для Андрея любая работа была — борьба, он бы и сейчас брал землю приступом, кричал бы особо трудным комьям — на, получи! Вот тебе! — ну, не сейчас, конечно, а много лет назад.
А мне кажется — я не враг земле, а помощник, она же не может сама себя перекопать… а ей хочется. Как мне хочется после долгого дня расчесать волосы, освободить голову — так и ей. Освободить после зимы, разворошить, чтобы земле было свободно, и в ней потом будет расти всё — и картошка, и сорняки, мне не жалко — пусть всё растёт!
Я только сейчас начинаю уставать — совсем чуть-чуть. Сколько, оказывается, скопилось во мне силы — во время долгой зимы, спячки, когда лишь бы добежать до троллейбуса и опять замереть, и потом сидеть над рефератами, над задачами, над телефоном, над скетчбуком… Я так люблю рисовать и всегда только и жду — когда можно будет взять в руки ручку, карандаш или маркер. Но сейчас — не хочется! Хочется только копать, переводить свою силу в землю, надо же, какая бывает простая вещь — радость движения!
Пытаюсь понять — чего это мне вдруг стало так хорошо. И почему стало так жаль Ваню, сидит в квартире со своим телефоном целый день… И ещё жаль, что я не смогу перекопать весь огород: скоро начнутся экзамены, будет не до дачи. Как так вышло — экзамены? Ведь мои предки вот так копали всю жизнь безо всяких экзаменов, без алгебры, без согласования времён глаголов, без беготни за троллейбусом… им, наверное, было хорошо! Просто копали… нет, это,
