не мой сын и не сын тетушки Селики. Мы сами это прекрасно знаем, но разве мы когда-нибудь делали различие между тобой и нашими детьми? Ты просто скверный мальчишка!.. Убирайтесь! Оставьте меня в покое, и чтобы я никогда больше не слышал этих глупостей! — добавил он и пошел к хижине.
В этот момент он вспомнил то, что ему довелось однажды видеть в доме своего шурина Экуэффи, у которого было несколько жен. Латифу́, один из сыновей Экуэффи, высказался примерно в том же духе, что и сейчас Ассани. «Ты меня подозреваешь, потому что мы родственники лишь по отцу», — сказал он своему сводному брату Идоу́. И между детьми произошла такая же безобразная драка. А когда вмешались их матери, то дело кончилось тем, что Экуэффи вынужден был наказать обеих женщин так, чтобы навсегда отбить у них охоту ссориться между собой.
При этом воспоминании Киланко задумался. В памяти всплыли и другие сцены из жизни тех, у кого было по нескольку жен. До сих пор он никогда не задавал себе вопроса, почему предпочел иметь только одну жену. Теперь, войдя в хижину, он сказал:
— Бедняжка моя Селики. представляешь, что творилось бы у нас в доме, если у меня была бы не одна жена!
Счастливая Селики улыбнулась: ведь она была единственной женой Киланко и матерью всех его детей.
«Какой скверный сегодня день», — подумал Айао. Незаметно для всех он скрылся в хижине своей бабушки. Никогда еще ему не приходилось видеть подобных ссор между старшими братьями, и сегодняшняя драка потрясла его до глубины души.
8. НОЧЬ ПЕРЕД БАЗАРНЫМ ДНЕМ
Итак, Киланко решил купить детям матрацы. Накануне большого базарного дня в Афежу он объявил им, что берет их всех с собой на рынок.
— И меня тоже? — взволнованно и растерянно спросил Айао, не поверив своим ушам.
— Ну конечно, и тебя тоже, Малышка, — ответил отец, ласково потрепав его по бритой головке.
Радость вспыхнула в широко раскрытых глазах Айао. Она заполнила все его существо, и весь он засиял от восторга. Айао был предпоследним ребенком в семье Киланко, и хотя он очень гордился тем, что его называли «старшим», пусть даже по отношению к одному только маленькому Мумуни, он до сих пор для всех остальных был всего лишь «Малышкой». Старшие ребята не посвящали его в свои дела. И вот теперь он вместе со всеми пойдет на базар в Афежу, а это в двенадцати километрах от их деревни!
Айао не спал почти всю ночь. Три раза просыпался. Осторожно, стараясь не разбудить остальных, пробрался он к двери хижины (в ней дети спали все вместе: мальчики в одной стороне, девочки — в другой), улегся на полу и, прикрыв один глаз, как охотник, когда целится в дичь, заглянул под дверь — не рассвело ли? В этот час, по рассказам бабушки Алайи, колдуны сбрасывают человеческую кожу и оборачиваются разными животными. Они бродят по всей округе и даже заходят в дома, стараясь чем-нибудь досадить людям.
При одной мысли об этом легкая дрожь пробежала по телу Айао. Боясь пошевелиться, он застыл на месте, да так и заснул. И проспал час или два. Во сне ему показалось, будто циновка под ним стала мокрой... Ой, что скажет отец? Наверное, не возьмет с собой на базар. А может быть, даже не купит для него матрац. И тогда ему, самому младшему из «больших ребят», придется спать на циновке, на голом полу, в то время как у остальных детей будут подложены под циновки толстые тростниковые матрацы.
Еще не проснувшись как следует, Айао нащупал то место на циновке где, как ему показалось во сне, он намочил. Нет! Слава богу, на сей раз все обошлось благополучно. Уже несколько последних месяцев с ним ничего подобного не случалось. Надо бы выйти на улицу, но как решиться на это одному, в три часа утра? Как отважиться? А вдруг колдуны из сказок нам Алайи, превратившись в разных зверей, бродят сейчас вокруг их дома?
«Может, разбудить Бурайму? Нет, это рискованно. Он еще побьет меня».
Малышка долго колебался и наконец решился. Медленно пополз он на четвереньках в другой конец хижины, где спали девочки. Проделанный им путь показался ему бесконечно долгим. Но он преодолел его. Мальчик точно знал, где спала Фива. Он осторожно ощупал ее голову с заплетенными в тонкие косички волосами, потом лицо. Это действительно была Фива, он не ошибся. Какой-то внутренний голос говорил ему, что он трогает не Ситу и не Ньеко, а именно свою сестричку Фиву, которая никогда и ни в чем ему не отказывала. Он присел рядом с ней, прильнул к ее уху губами и умоляюще прошептал:
— Фива... Фива... Фива... Родненькая моя Фивочка, мне надо на двор, а я боюсь один...
Фиве казалось, что это ей снится: звуки, идущие откуда-то издалека, доносились до нее так, как это часто бывает, когда крепко спишь и никак не можешь проснуться. Она зашевелилась, повернулась на другой бок и легла спиной к брату. Тогда тот снова повторил своим нежным голоском, но уже более настойчиво и требовательно, будто произносил заклинание:
— Фива... Фива... Фива... Сестричка, слышишь? Я хочу на двор, я боюсь...
— Это ты, Айао? Что тебе? — пробормотала Фива, наполовину проснувшись.
— Я. Ты проводишь меня во двор, в кустики?
— Ну конечно, мой Малышка. А почему ты не разбудил Бурайму?
— Я побоялся.
— Подожди, я сейчас позову Исдина. Он добрый и всегда мне все делает, что я его ни попрошу.
Окончательно придя в себя, она встала, подошла к циновке Исдина и разбудила его, пощекотав ему пальцем кончик носа.
— Что такое, а? — спросил Исдин.
— Ничего, это я, Фива. Ты не можешь проводить меня во двор? Мне очень нужно выйти.
— Пойдем.
— И я с вами, — послышался тихий голосок Айао.
— Что за шум? — проворчал Бурайма, тоже проснувшись.
— Я иду проводить Фиву и Айао во двор, — ответил Исдин.
— В такой час? Вы что, заболели?
— А какой такой особенный час? — поинтересовался Исдин.
— У меня часы есть, что ли?
— Ну... раз ты говоришь о часе!
— Мы идем по нашим делам, — вставила Фива.
— Я тоже, — сказал Исдин.
