скоро стемнеет, надо идти. Последний раз зашёл в воду и подобрал камень — и даже вздрогнул: оказался всё тот же, с японским деревом. Надо же, второй раз попался. Значит — мой. Сунул в карман.
Ночью Кирилл проснулся: за стенкой заплакал кто-то из близнецов. Четыре часа — небо светлеет. Кирилл встал, подошёл к окну. И тут ясно-ясно увидел Васькиного героя. Не детали — рукав, капюшон, — а полностью, всю картинку целиком. Он открыл планшет и начал рисовать.
Да, вот такой серый рассвет, и тут крыша, антенна… низкое небо, провисшие провода.
А потом остановка, дождь, нет — потом чердак. Сейчас как раз про чердак. Тут всё ясно, как вот герой сидит, вжавшись в стену, вот отсюда свет…
Дело пошло, и Кирилл очнулся, только когда его позвали на завтрак.
— Я сейчас! — откликнулся он и добавил ещё трещину на штукатурке. Трещину в виде японского дерева — срисовал с морского камешка. Вышло хорошо.
…Всю поездку Кирилл рисовал Васькину книгу. Смотрел на море, потом строил с близнецами туннели, купался, ходил один — и потом рисовал Васильевский остров, рисовал и рисовал, как псих.
Как будто в голове перещёлкнул какой-то тумблер, и стало отчётливо видно, как это будет. Оставалось только сделать руками — перенести из головы в рисунок.
Рамиль попросил показать, удивился: здорово как. Потом добавил: а я думал, ты море рисуешь.
Нет, ответил Кирилл, это заказ.
Рамиль кивнул, как будто ничего в этом нет удивительного: вот, у мальчика заказ, работает человек, ничего особенного.
И всё-таки ещё раз спросил:
— А море совсем нет, не рисовал?
Кирилл пожал плечами — чего тут рисовать. Море, небо… слишком красиво, слишком просто.
* * *
Потом, в ноябре, казалось — что этого не было, не могло быть. Казалось, нет никакого моря, во всём мире идёт дождь, даже не дождь, а мелкая противная морось, из-за которой течёт нос, пальцы не сгибаются от холода. Кирилл только что завалил очередной пробник ЕГЭ, бежал к репетитору. Васькина книга так и не вышла на бумаге, но в интернете были хорошие отзывы, и несколько комментаторов хвалили именно картинки. Сначала Кирилл жадно читал каждый новый коммент, а потом надоело, отпустило. Всё нормально, сделал и сделал, сейчас не до того.
Из-под носа ушёл автобус, руки замёрзли. Забежал под козырёк — написать, что опаздывает, телефон не реагирует на холодные пальцы… сейчас… И тут сообщение: репетитор спрашивает, может ли Кирилл на час позже.
Ура. Ещё час, можно погреться прямо сейчас — козырёк оказался булочной Вольчека.
Конечно, вот и дешёвый кофе, пирожок, розетка… ура.
Надо повторить тему… а, нет. Не надо.
Кирилл вместо планшета достал скетчбук. И быстрыми штрихами стал набрасывать. Волны набегают слева направо, как строчки. В небе облака многоэтажными слоями, на берегу — выбеленная морем коряга, скелет дерева. Дальше — бесконечные сосны, вышка сотовой связи. И ещё добавил маленькую точку — бабочка летит над волнами.
Потом перевернул страницу и нарисовал её уже крупно. Маленькая бабочка-лаймница летит к огромному морю. Волны и ветер, но она всё равно летит к заходящему солнцу. Непонятно, зачем ей туда, но она летит.
Бабочка Хофмана
Моему учителю столярного дела С. А. Клейну
— Камиль, а ты садись с Агатой, — сказала Диди.
Я вздрогнул. Почему я, за что? Но Агата среагировала мгновенно:
— Я с ним не сяду.
— Я с ней тоже, — тут же отозвался я, жалея, что не отказался первым.
— Дети, — беспомощно сказала Диди. — Сколько же это будет продолжаться?
— Всегда, — отрезала Агата.
Я на этот раз промолчал.
Хуже всех, конечно, было новенькому. Он моргал через свои очки и не мог понять, что происходит.
— Вообще мне необязательно, — сказал он тихо, — я могу и назад сесть.
— Ну что ты, Борис, зрение — это серьёзно, — ответила Диди, постукивая пальцем по столу. Она всегда так делает, когда волнуется. А я пытаюсь прочесть эту шифровку: три коротких — три длинных… азбука Морзе.
У новенького было имя как будто из книги прошлого века — Борис Хейфец; а ещё у него были очки, и ему «было рекомендовано» сидеть не дальше второй парты. А все эти места были заняты, вот и пришлось устраивать цирк с пересадкой.
Диди предприняла ещё пару попыток: Таню или Олега посадить с Амиром. Но, конечно, в нашем классе это не пройдёт. Никогда никто из наших не сядет с гимназией. Ну и они с нами, тридцать девятыми, тоже.
Я думал — интересно, с кем он теперь будет, этот Борис, с нами или с ними? Лучше бы с нами. Он мне в целом понравился; хотя и мелкий, выглядит даже младше меня. Может, это из-за дурацкой стрижки — постригли, видимо, «перед новой школой», и уши торчат. Уши у него зачётные.
Да, это глупо — сразу говорить, что у новенького большие уши. Но они и правда у него такие. Локаторы.
В итоге он пошёл на последнюю парту и сел там один. У парты этой плохая слава — однажды на неё свалилась форточка. Там обычно сидел Амир, хорошо, что тогда он как раз вышел в туалет. Вернулся — вся парта в осколках, и Диди вся белая — «что было бы, если…»
Но новенький об этом не знал и сел туда спокойно.
Он, конечно, ещё много чего не знает. Узнает.
* *
