— Ти-ха!
Даже Иван Захарыч оцепенел, который сданные уже листки проверял.
— Нет, — Витя говорит, — не то!
Иван Захарыч, на наручные часы посмотрев, говорит:
— Спешить не надо — поторапливаться надо!
Эту фразу он всегда говорит, когда до звонка секунд так двадцать осталось.
И действительно, скоро зазвенело. Сдал я наполовину пустой листок.
Следующая география была. Григорьев дежурил в тот день — в учительскую примчался, принёс карты, стал вешать. Уже звонок на урок, а он всё вешает. Отойдёт, вдаль посмотрит, потом головой потрясёт: «Нет, не то!» — и снова перевешивает.
Учитель географии Вадим Борисович довольно долго его ждал, потом говорит:
— Ну, всё, Григорьев! Блестяще! Можешь садиться! Витя с сожалением на место побрёл. Вадим Борисович над журналом склонился:
— О климате и природе Австралии нам расскажет…
Долгая пауза.
Вдруг с громким шелестом карты упали. Григорьев радостно так бросился, стал снова тщательно вешать.
Тут Вадим Борисович, потеряв терпение, говорит:
— Слушай, Григорьев, всё равно до конца урока тебе не протянуть! Расскажи лучше…
— Что?!
— …о климате и природе Австралии.
Виктор оцепенел даже от такой неожиданности:
— А разве дежурных вызывают?!
— Бывает! — Вадим Борисович ему говорит. Григорьев взял со стула указку, подошёл, карту потрогал…
Висит, не падает!
Прокашлялся Витя, потом начал:
— Территория Австралии — огромная!.. Можно даже сказать, бескрайняя! — Помолчал немного, потом повторил: — Бескрайняя просто, можно сказать!
— Но края-то, наверно, все-таки есть? — Вадим Борисович спрашивает.
— Есть! — Витя кивает. — С севера (указкой показал), с запада (показал), с востока, но и, понятно, с юга.
Умолк.
— Так, — Вадим Борисович посмотрел, — с краями разобрались. Теперь — что там у них с климатом?
— Сухо! — Витя говорит. — Очень сухо!
Строго так сказал: мол, и не надейтесь, ни капли воды! От сухости у него в горле даже запершило, налил себе из графина воды, выпил.
— Всё? — Вадим Борисович спрашивает.
— Всё, — засохшим своим голосом Витя говорит.
— Ну, — Вадим Борисович к столу подошёл, — думаю, насчёт отметки бурной дискуссии у нас не будет. Два. Можешь сесть.
Григорьев вернулся, сел, но долго ещё горло прочищал, сипел.
— Так как эта тема отнюдь не исчерпана, — Вадим Борисович опять над журналом пригнулся, — …о климате и природе Австралии расскажет нам… Горохов.
Вот это новость.
Вызывал же он меня на той неделе!
По тонким расчётам моим, не раньше следующей среды должен был он вызвать меня — и вдруг!.. Начал-то я довольно бойко:
— Австралия — часть света, материк южного полушария. Площадь — семь тысяч шестьсот квадратных метров (засмеялись в классе)… то есть километров! Северные берега Австралии омывают Арафурское и Тиморское моря, на востоке — залив Карпентария, на юге — Большой Австралийский залив. Из возвышенностей имеем в Австралии нагорье, состоящее из ряда хребтов, с высшей точкой… Таунсенд.
И всё! Как раз до этого места вчера дочитал.
— Всё? — Вадим Борисович спрашивает.
— Пока всё.
— Ну что, — Вадим Борисович говорит, — пока три.
— Но почему?
— Климатических зон не выделил, растительных зон не выделил… самого главного не сказал. Тройка. От тебя, мне кажется, можно большего ждать.
Так получили мы: я — тройку, Григорьев — два.
«Да ещё за контрольную, — вспомнил, — больше трояка мне не получить!» Что же за полоса такая пошла в моей жизни?
Вечером — отцу рассказывать, я вообще почти всё ему рассказываю, представляю, что он скажет! Наказания, конечно, никакого не будет — не тот человек. Просто скажет что-нибудь насмешливо, и всё!
Тройка — это «посредственно», насколько я помню, а папа недавно совсем мне сказал: «Посредственность — помни, сын, — только посредственность не оставляет после себя следов! Уж лучше быть безумцем, чем посредственностью!»
И вот — пожалуйста!.. Не знаю, как насчет безумства, но дважды «посредственным» за сегодня я стал!
После уроков вышли мы из школы с Григорьевым. Честно говоря, специально я так постарался. Нравится он мне оптимизмом своим и уверенностью. Другие страдают все, мучаются, обещают исправиться по восемь раз в день, а Григорьеву — хоть бы что! Бодрый человек!
Недавно у нас кросс проходил по пересечённой местности, и мы с Григорьевым вдвоём опоздали, все без нас на электричке уехали. Прихожу на платформу, из всего класса только Григорьев. Поехали с ним вдвоём, — в тот раз он мне и понравился.
— Опоздали, — говорю ему в вагоне. — Обидно.
— Чего ж обидного? — Витя мне говорит. — Нормально! И дальше, что с нами ни случалось, на всё он своё «нормально» говорил.
Автобус от станции ушёл, пешком топать десять километров.
— Это ничего!
Кросс, пока дошли, уже кончился, нам незачёт по кроссу поставили — ну, ничего!
Даже когда тапочки на обратном пути в автобусе забыл:
— Ничего!
Очень мне понравился тогда его оптимизм. Поэтому я с ним сейчас из школы и вышел. Другие бы начали сразу нудить или жаловаться на свои сложности, а Витя — он не такой!
— Нормально! — мне говорит. — Многие великие люди, хочешь знать, в школе на круглых двойках шли! Эйнштейн, великий физик, почти на одни двойки учился! А Колумб, великий путешественник! Вообще географии не знал! Думал, Америка — это Индия! — захохотал. — И ничего, крупнейший мореплаватель был! А Сократ, великий философ, знаешь что говорил: «Я знаю только то, что ничего не знаю!» Понятно?!
— С ними всё ясно, — говорю. — Не знаю только, как папе я в глаза буду смотреть.
— А ты не смотри!
Вот как неожиданно легко всё оказалось!
— Да, — говорю, — но что говорить?
— А ты ничего не говори! Вообще домой пока не ходи!
— А как?
— А так, пойдём со мной! Пойдём, куда нам захочется, делать будем, что захотим!
— Давай!
— Вот правильно, — Витя обрадовался. — Вообще, скажу, повезло тебе. Со мной не пропадёшь!.. Знаешь, например, как можно опытного каратиста победить?
— Кого?
— Ну, каратиста! Который каратэ владеет в совершенстве.
— Ну, как?
— Надо сказать ему, когда он к тебе пристанет: «Давай, я буду в зимнюю шапку складывать пятаки, пока ты не скажешь «хватит». А потом ты эту шапку должен будешь поймать на голову с пятого этажа! Он скажет: «Давай!»
— Думаешь?
— Конечно!.. Что же ещё он может сказать? И вот — сбрасываешь эту шапку, и он побеждён!
— Да-а… здорово!
— Я сказал же: со мной не пропадёшь!
— Ну хорошо. — Я вдруг обрадовался.
— Сначала, значит, на вокзал идём.
— За билетами? — испугался я.
— Да не за билетами, не бойся! Портфели свои в камеру хранения положим, чтоб не мешали!
— Ясно! Действительно, поживём, как хотим!
— Подожди! — вдруг Витя мне быстро говорит.
Рядом с нами человек в брезентовой робе, с сумкой через плечо остановился. Вынул из сумки какой-то прибор, вставил трубочку в дырку в люке и смотрит на какой-то циферблат.
— Вы что делаете, а? — Витя подскочил.
— Смотрю, — говорит, — как с люком дела. А что, хотите помочь?
— Хотим.
— Тогда ты иди, — Вите говорит, — там за кустами люк, открой его и крикни что-нибудь! А ты, — мне говорит, — этот люк открой, слушай!
— Есть! — Витя говорит.
Виктор убежал, а я открыл этот люк… сначала тихо всё было, потом крик:
— Эй, Саня! Эй!
— Григорьев? — кричу.
— Эй, Горохов! — гулко так слышится оттуда, с эхом. — Ты почему так плохо учишься?
Хохот.
— А ты почему плохо так учишься? — кричу.
Специалист этот по люкам говорит:
— Ну, всё. Можно закрывать.
Вдруг слышится гулкий Витькин голос:
— Подождите, мне ещё надо что-то сказать этому типу!
Тот говорит:
— Вы, артисты!.. Ну ладно, потом закроете!
Ушёл.
Склонился я к люку, Витя орёт:
— Эй, Горохов! Ты почему сегодня тройку по географии получил?
Хохот. Восторг… Потом вдруг зловещая тишина наступила.
— Эй! — испугался я. — Ты чего?
Тишина. Потом уже другим тоном:
— Да фуражка, понимаешь, в люк упала.
— Так ищи! Там лесенка должна вниз идти. Лезь.
— Нет, — сопит. — Нету тут лесенки. И темно.
Закрыл я свой люк, подбежал к его. Действительно, бездна какая-то, тьма.
Какая там фуражка! Самому можно исчезнуть и не найдут!
Не понравилось мне что-то, как странствия наши начались. Почувствовал я, что вместо радостей нас несчастья, наоборот, ждут! Но не сказал ничего. Раз договорились уж вместе ходить, — значит, так и надо.
Приехали на вокзал, пришли к камерам хранения — длинными рядами в огромном зале стоят серые автоматические камеры хранения.
