В гости
Сенька свесился с балкона и кричит:
— Витька-а-а! Иди сюда! Я тебе дверь открою!
— Зачем? — кричит Витька.
— Низачем! — кричит Сенька. — Просто так иди! Ногами!
— Зачем идти просто так? — кричит снизу Витька. — Просто так я могу и здесь постоять! Просто так я много чего могу!
— Я что-нибудь придумаю! — кричит Сенька. — Чтобы не просто так!
— Придумывай!
Сенька думал на балконе, а Витька стоял внизу и ждал.
— Придумал? — кричит Витька.
— Пока не придумал! Почему не хочешь идти просто так? Раньше ходил!
Витька задумался, кричать или не кричать это на всю улицу, и решился:
— Меня мама ругает! За бессмысленное хождение по гостям! Если будет смысл, я пойду!
— У меня варенье есть! — крикнул Сенька.
— Так бы и сказал! — сказал Витька и пошёл к Сеньке в гости.
И весь двор пошёл.
Потому что смысл — хорошая штука!
Этой ночью я поверил в них.
Было слишком рано, я спал, но даже сквозь сон чувствовал их полупрозрачное присутствие. Они не забрали ничего, просто молча побыли и исчезли. Иногда я на секунду просыпался, но видел только, как горит маленький ночник, воткнутый в розетку.
Это их не испугало.
На улицах пустынно и холодно.
Ещё рано — шесть утра. Я дышу паром, а папа говорит:
— Не отставай.
Я стараюсь бежать быстрее, но сворачиваю на траву. Она покрыта инеем. Если оглянуться назад, будут видны мои следы. Но я не оглядываюсь. Я закрываю глаза и вдыхаю морозный воздух.
В кармане спортивных брюк звенят монеты и ключи. Я стараюсь придерживать их рукой, но так бежать неудобно. Папа недовольно оглядывается на меня и машет рукой:
— Давай, давай.
Папа замедляет шаг, чтобы я смог догнать. Я приближаюсь, осторожно смотрю на него и думаю — говорить или нет? Папа сосредоточен и смотрит только вперёд. Конечно, не нужно. Одной ногой я бегу по асфальтовой дороге, а другой делаю одноногие следы на заиндевевшей траве. Скоро взойдёт солнце, растопит иней, и никто ничего не увидит — ну и пусть.
— Они приходили ночью, — всё-таки говорю я.
— Глупости, — говорит папа.
— Ты даже не хочешь узнать, кто?
— Не выдумывай.
— И всё-таки они были, — не унимаюсь я.
Мы бежим мимо дворника, который сметает с чистого асфальта воздух.
— Дверь на двух замках, — говорит папа. — Никто не может пробраться. Они что-нибудь забрали?
— Меня, — почему-то говорю я.
Дальше мы бежим в тяжёлом молчании. Забегаем в парк, я подпрыгиваю до высоких веток. Папа недоволен, но ничего не говорит.
На обратном пути я стараюсь бежать по своим следам, но их уже не видно.
— Мы можем не бегать, — слегка задыхаясь, говорю я. — Мамы не будет ещё месяц. Никто не проверит.
— Нужно уметь убегать, — говорит папа.
Наверное, шутит. Он хорошо умеет скрывать шутки за серьёзностью.
В классе на уроке я увидел звезду. Размером с мою ладонь, не больше. Она приближалась ко мне по воздуху — медленно, будто стараясь не напугать. Больше никто её не видел. Звезда пролетела прямо сквозь Машу Слинкину, но та даже не шелохнулась. Я подтолкнул звезду плечом, и на рубашке остался выгоревший, будто от летнего солнца, след. Я приподнялся и подтолкнул звезду головой.
Маме нравится, когда летом у меня светлеют волосы.
— Ильцев! — крикнула учительница, и спокойно, почти ласково добавила: — Выйди из класса.
Я вышел, а звезда осталась там, внутри.
Наверное, теперь так будет всегда — я буду где-то ещё.
Я потоптался перед дверью и вышел на улицу.
На самых последних ступеньках длинной лестницы в парке стоял мальчик. Он был так далеко, что казался тонким, почти прозрачным. Я почему-то кивнул ему, а он улыбнулся. Не знаю, как я смог разглядеть это. Небо было затянуто облаками, одни выше, другие ниже — и все плыли в разные стороны. Я зачерпнул немного песка, поднял высоко руку и, зажмурившись, рассеивал его по ветру.
— Ты видел звезду и теперь должен уйти, — сказал мальчик.
Он стоял рядом, непонятно радостный, с хитрым прищуром глаз. Он присел, зачерпнул немного песка и высыпал его в карман.
Я внезапно чихнул и потёр кулаком нос.
Мальчик улыбнулся и сказал:
— Будь здоров. Ты пойдёшь со мной.
Я шмыгнул носом и спросил:
— Можно будет вернуться?
— Нет, — сказал мальчик.
— Но мне бы хотелось, — признался я.
— Мне тоже. Ты можешь остаться.
Я могу остаться, но у меня нет выбора. Мы помолчали, я неразборчиво огляделся.
— Они приходили этой ночью, — доверчиво сказал я.
— Так всегда бывает, — ответил мальчик.
Морозное утро, и мы бежим.
По бокам нашей дороги, узкой беговой тропинки — бетонные плиты, но скоро дорога закончится.
— Вперёд, вперёд! — кричит мальчик, и я мчу как можно скорее.
Я подпрыгиваю, пытаясь дотянуться до верхушки бетонной плиты, но мне не достать.
— Нужно уметь убегать? — усмехаюсь я.
Мальчик беспокойно смотрит на меня.
— Дурак, — говорит он. — Нужно уметь приближаться.
В кармане моих брюк звенят монеты и ключи. Ключи — от дома, монеты — на обед в столовой. Я придерживаю их рукой, но так бежать неудобно. Тогда я вытаскиваю их из кармана и бросаю в стену. Она тут же исчезает. Мальчик останавливается, переводит дыхание и как-то завистливо смотрит на меня.
Вокруг нас — необитаемая пустота. Мне кажется, что теперь я могу всё. Бежать со скоростью света. Уходить и возвращаться. Сколько угодно.
— Мы должны найти тех, кто приходил ночью? — спрашиваю я.
— Это был я, — говорит мальчик. — Куда ты хочешь пойти?
— А куда можно?
— Всюду.
Я присаживаюсь на корточки, беру небольшую ветку и вывожу на земле непонятные мне знаки.
Мальчик молчит и смотрит, как я рисую.
— Значит, мы можем проходить сквозь закрытые двери? — говорю я.
— Конечно.
Я поднимаюсь, мальчик превращается в звезду и садится мне на выгоревшее плечо.
Но мы не идём назад.
Мы снова бежим вперёд, вокруг планеты, чтобы вернуться с другой стороны.
Димка ненавидел сочинения. И Славка ненавидел. И Лена с первой парты их тоже терпеть не могла. И Лена со второй парты сочинения на дух не переносила. Весь класс был против сочинения, и только одна жалкая училка — за.
Двадцать пять против одной.
— Извините, я опоздал…
Двадцать шесть против одной.
Учительница выводила на доске тему, а все двадцать шесть умножить на два глаз прожигали её со спины.
«Как я…» — написала учительница, и хвост от буквы я пополз вниз, и сама учительница медленно съехала на пол.
— Круто, — сказал Димка. — В этот раз она до буквы «Я» добралась.
Учительница была стойкая. В первый раз класс её выключили ещё на слове «сочинение». Через месяц она добралась до доски. Потом выводила по полбуквы. Все боялись, что скоро она совсем натренируется и напишет тему запросто, одной левой. И жги её — не жги, всё будет без толку.
А пока что — выключили на сорок минут, и радуйтесь себе.
Кто-то запел, а кто-то влез на парту.
Но раздался непонятный шорох, и учительница сначала села, а потом медленно поднялась, опираясь о стену.
Она сглотнула и сказала замогильным голосом:
— Помогаю по дому.
— Чего? — переспросил класс.
Учительница кивнула, с трудом повернулась к доске и стала дописывать: «помогаю по дому».
— Псих-атака! Псих-атака! — кричали наперебой ученики.
Для псих-атаки надо было троим ученикам выползти к доске, ещё троим присесть, остальным стоять.
Трое мальчишек плюхнулись на пол и поползли.
Двадцать шесть против одной.
Вторая четверть.
Первый урок.
Век, год, день недели.
— Аааа!!! — вдруг закричал с пола Женька. — Я сдвинуться не могу! Я не могу… — он замолчал и только жалко дёргался.
Когда перед ним возник листочек и ручка, он попытался отключить своё сознание, но кто-то поставил блокировку.
— Помогаю по дому! — величественно крикнула учительница. — Как я помогаю по дому!
Двадцать шесть рук помимо воли записали тему сочинения в тетради.
В двадцати шести головах включился мыслительный процесс. Он оказался таким неожиданным для заряженной атмосферы класса, что задрожали стёкла.
Двадцать шесть…
— Извините, я опоздал, меня мама заставила по дому помогать…
Двадцать шесть учеников опомнились и посмотрели вперёд, на учительницу.
Двадцать семь умножить на два глаз прожигали её сознание вплоть до позавчерашней памяти.
Учительница стала стирать тему с доски, а потом аккуратно села на пол и отключилась.
