Испуганно обернувшись, комета волнуясь сказала: «Клянусь поясом Ориона, я очень глупа. Это позабыть! Ну, да! Ведь вы задыхаетесь. Мы уже подходим к границам воздушного слоя, который окружает вашу землю. Воздух здесь все реже, и скоро его совсем не станет. И тогда вы оба могли бы совершенно задохнуться. Ну вот, берите и пейте! Это бутылка с воздушным соком. Хороший глоток из бутылки вас обеспечит воздухом на многие недели. И ваше дыхание в безвоздушном пространстве будет так же свободно совершаться, как и внизу, у вас на земле».
Комета подала сейчас же детям бутылку. После первого глотка дышать стало легко. Сделалось веселее, и путешествие им снова стало нравиться. А небо становилось чернее и на темном бархате его обозначалось все больше звезд и звездочек, многочисленные звездные стаи, такое множество, какого никогда не приходилось им наблюдать с земли даже в самые темные безлунные ночи.
Мальчик было представил себе будущее, когда эта великолепная поездка уже будет для него только воспоминанием, и позавидовал комете. «Да, дорогая комета, сказал он, у тебя чудесно сложилась жизнь. Как это хорошо, когда можно летать, куда угодно, взад и вперед, куда хочется, через весь мир! По правде сказать, я бы хотел быть кометой».
Комета печально покачала головой. «Нет, милый мальчик, ты не знаешь, что говоришь. Если бы тебе была известна наша жизнь, ты бы нам, бедным блуждающим звездам, не позавидовал. Лететь куда хочешь! О, если бы это было так!
Но такой отпуск, как теперь, мы получаем только раз в 200–300 лет. А до него приходится без перерывов, без передышки, не зная отдыха и покоя, бегать и бегать по тому пути, который указан нам солнцем. Да, вы не знаете солнца. Вам там внизу оно дружески смеется, для вас оно источник света и тепла, у вас оно помогает распускаться цветам, дает созревать плодам и ягодам. Со мною же оно обходится далеко не так.
Направляю ли я свой путь в далекие мировые пространства, оно бросает мне вслед свои колючие взгляды, и я слышу его брань: „не так вяло, старая бездельница! Тебе предстоит большая дорога. Поторапливайся, а то я тебя пришпорю“. О, небо, ведь я уже стала совсем стара. Но на это солнце не обращает никакого внимания. Всегда вперед! приказывает оно и велит все быстрее устремляться и спешить, только бы не опоздать.
И хотя бы по крайней мере товарищи, которых встречаешь в пути, хорошо бы относились. Ведь планеты находятся в таком же рабстве у солнца, как и мы, кометы. Они также принуждены вечно вращаться вокруг этого тирана — солнца. Но ждать от них дружеских родственных отношений не приходится. Напротив! Где только можно, они готовы ножку подставить. Больше всего им нравится сбрасывать меня с моего пути. Особенно этот толстопузый Юпитер и его братец с дырявым ошейником — Сатурн, это самые злые. Без тумаков никогда не обходится, когда я пробегаю мимо них. Один дергает меня справа, другой слева, стараясь сдвинуть меня с пути. И при этом они вырывают из моего плаща целые куски величиной в несколько квадратных километров, делая из них падающие звезды. Хорошие товарищи, нечего сказать!
Да, детки! как видите, далеко не розами усеян путь, но которому проходят кометы.
Я еще и теперь волнуюсь, когда вспоминаю о своей последней поездке к солнцу, хотя этому минуло почти 70 лет. Слушайте, как было дело! Я спокойно поднималась по своему пути в мировые пространства, страшно отдаленные от солнца. Вдруг я услыхала его ворчливый голос и сразу почувствовала знакомое подергивание и притяжение но всех своих членах.
Здесь уже всякое сопротивление напрасно, необходимо повиноваться и поворачивать к солнцу. И чем я ближе к нему, тем быстрее делаются мои движения. Так это бывает, когда бросают камень: чем ближе к земле, тем стремительнее его падение. Если вы только представите себе огромное расстояние от солнца, вы поймете этот сумасшедший бег, все ускоряющийся, делающийся все бешенее. В конце-концов движение делается в тысячу раз быстрее движения пушечного ядра. А к тому же представьте себе мой постоянный страх: ведь летишь прямо в огненную пасть солнца. Я пытаюсь держаться возможно дальше, напрягаю все силы, в то время, как волосы от ужаса у меня становятся дыбом. И, благодарение небу! Мне все же с невероятным трудом удалось тогда обойти по тесно примыкающей дуге и не сгореть. Три часа продолжался этот страшный бег вокруг солнца. Оно ведь имеет огромную поверхность.
Только постепенно, по мере удаления от него, я себя стала лучше чувствовать. Мой плащ, который был сильно изодран в поездках, снова сросся и был приведен в порядок. Ужасное солнце делает нам иногда и нечто доброе. Как у вас на земле оно способствует росту травы и хлеба, так каждый раз при приближении нашем ж нему оно действует так, что мы обрастаем новым сверкающим и лучистым одеянием.
Я тогда считалась небесною знаменитостью первого ранга. Все улицы, когда я проносилась, были переполнены народом, который на меня глядел с изумлением. Сознаюсь, мне это нравилось. Немного славы даже льстит! Но что люди вообще про меня тогда насочинили. Даже поверить трудно. Особенно в те века, когда люди не были еще так умны и просвещенны, как теперь. Они обычно стояли, вытаращив на меня глаза, и горестно выли: они меня называли „бичом божиим“, и видели во мне причину всего дурного, что с ними приключалось. Это я, жаловались они, приносила войну, чуму и голод, неурожаи и смерть. А в Вестфалии, где люди, повидимому, были еще глупее, меня обвиняли в большом море на кошек. Как же люди, однако, были глупы! Как будто меня могла занимать их печальная земная участь! Точно другого дела у меня не было!
Да, люди! Это самое замечательное, что имеется в мире. И как они за последние две тысячи лет и особенно за последние столетия развились. Это поистине удивительно. Вначале они немногим отличались от животных. Так же, как те, они были вынуждены в тяжкой борьбе с другими сильными и злыми зверями добывать себе пищу и утолять жажду. Нас, звезды, луну и солнце, они почитали за страшные силы, которые можно умилостивить и задобрить только жертвами. Робкие взгляды, полные боязни и страха, устремляли люди к нам ввысь. А если солнце или луна затмевались, если из-за туч сверкали молнии, если я делалась видимой земле, тогда боязливое человеческое племя начинало вопить и забиралось в ямы и пещеры.
А зато теперь! Как только в еле видимой дали я приближаюсь к земле, на меня направляются сотни, тысячи малых больших и гигантских подзорных труб. Астрономы, эти ученейшие среди ученых люди, пребывают в лихорадочном напряжении. И ни на один момент меня не оставляют без наблюдения. Они хотят точно знать, по какому пути я буду следовать. Они смотрят на меня и считают, считают и смотрят до тех пор, пока не определят точно моего пути. О, они очень умны, чрезвычайно умны. Из этой небольшой части пути, которую я делаю на их глазах, они в состоянии определить направление моего движения, весь мой жизненный путь, все это точно вычислить. И даже, когда они меня не видят, они знают в какой точке пространства я нахожусь. Это мне иногда даже неприятно, когда я на миллионных расстояниях от земли блуждаю в мировом пространстве. Господа ученые, бывает, меня здорово поругивают и бранят мой жизненный путь. „Ну, и мудреная комета — говорят они тогда — пока подсчитаешь ее путь, можно покрыться седыми волосами“. Ха! Ха! Да, человече, помучай свою черепную коробку основательно! Со мною повозишься! Но теперь я, по крайней мере, свободна от всех любопытных взоров. На этих отпускных поездках, которые я совершаю с вами, я могу быть совсем невидимой для всего мира!»
Так болтала седая мировая странница.
Последняя часть речи кометы произвела на Рейнгарда особенно сильное впечатление. «Госпожа комета», начал он немного робко, «суметь стать невидимым, ведь, это очень хорошо. Вообще мне бы сильно хотелось уметь немного колдовать. Может быть, вы были бы так любезны, дорогая комета, и рассказали бы как это собственно делается?»
Как только он кончил свою просьбу, произошел внезапный толчек. Комета от страха чуть было не стала, а мальчик покатился вперед. Он уже был на волосок от падения.
«Ради неба, дитя, молчи!» крикнула комета, «ни слова больше об этих вещах! Иначе нам друзьями не быть. Мне наистрожайшим образом, запрещено кому бы то ни было сказать даже самое ничтожное словечко об этих сверхтайнах. Если бы я тебе проговорилась, я подлежала бы смерти, а ты, разлученный с сестрой, носился бы по мировому пространству в глубоком одиночестве».
Рейнгард был сильно напуган. Он ведь ничего плохого не предполагал. «Милая комета», произнес он дрожащими губами, «не сердитесь, пожалуйста, на меня. Я думал, что… Но нет, если это так, тогда, конечно…» Особенно напугала его мысль, что Лотточке за благополучие которой он считал себя ответственным, это может повредить. Невольно он посмотрел в сторону сестры.
