Эпизод XXIII: ДОЖДЬ
Странник проснулся от дождя. Некоторое время он неподвижно лежал с открытыми глазами, глядя в темноту, в голове плыл дождевой шорох, сквозь который угадывалось теплое дыхание Эвелин — где-то под левым плечом. Странник очень осторожно поднялся, бесшумно вышел из спальни и остановился у окна.
За окном было очень темно, только тяжелые частые капли с шумом бились о густую темно-зеленую листву. Постояв так с минуту, Странник провел рукой по стене, надавил кнопку. Ночной сад, задрожав, исчез, остался шум дождя, который теперь падал в многометровую пропасть проспекта далеко внизу. Капли плющились о стекло, длинные разноцветные блики неоновых огней стекали по стенам тяжелых небоскребов. Странник бездумно смотрел вниз.
…Эвелин неслышно выглянула из спальни. Она, конечно же, проснулась сразу, но сперва тактично не показала виду, а теперь ее насторожила тишина.
Ринальдо стоял у окна, глядя на город, и совершенно отсутствовал. Его фигура казалась вклеенной в картинку ночного мегаполиса, и все это вместе было так красиво и странно, что Эвелин невольно придержала дыхание, словно боясь спугнуть видение…
Чуть помедлив, она тихонько вернулась под одеяло.
…Страннику было невероятно легко. Он и впрямь был в тот момент где угодно, только не здесь. И дождь заливал не бетон и автострады, а мягко шлепался в густую золотистую пыль, в траву, расплескивался по булыжной мостовой, шуршал по поверхности реки, шипел, падая в костер… Страннику показалось, что он снова стал прозрачным, и где-то в нем привычно зазвучали голоса, кусочки песен, запах мокрой травы, вкус железа, терпкий дым костра; он вспоминал лица, осторожно прикасаясь к ним, но не называя по именам.
Огромный неоновый город плыл в дожде, и сквозь его бетонную тушу Странник видел, как, отлистывая назад, время возвращало ему долги, и постепенно он словно распрямлялся, впервые за безумно долгое время по-настоящему дыша и чувствуя. Странник беззвучно засмеялся. В нем бурлила почти забытая жажда жить, он ощущал свое абсолютное, нереальное всесилие… В этот миг Странник понял, что уйдет.
Собственно, он и не зарекался в обратном. Было время, когда ему казалось, что ужасно здорово в один прекрасный момент вдруг понять, что все нужное уже сделано, и можно наконец перестать бороться и начать жить… Впрочем, еще раньше, когда-то, непомерно давно, он думал совсем по-другому, по мере сил лишая покоя все, что только мог… Странник усмехнулся. Сколько он уже здесь? Полгода, год? На самом-то деле не больше двух месяцев, просто совсем забыл о времени…
Дождь вымывал из него город, усталость, остатки тоски… Он снова становился теплым ветром, который везде, и по-другому быть не могло…
Нажатием клавиши Странник вернул на место любимую картинку Эвелин, постоял еще немного, невидяще глядя в ночь, потом вернулся в комнату.
Когда Ринальдо окончательно проснулся, было позднее утро. Эвелин что-то напевала на кухне. Он быстро оделся. В кухне пахло горячими бутербродами, сквозь густую листву за окном пробивались солнечные лучи. Эвелин увлеченно возилась у микроволновки. Ринальдо улыбнулся: настроение было абсолютно деревенское.
— Выспался? — Эвелин не обернулась, но по тону чувствовалось, что она улыбается.
— Издеваешься?
— Разгреби на столе, сейчас есть будем.
— Угу…
Эвелин ловко побросала на стол чашки, кофейник, большую тарелку с бутербродами. Расплавленный сыр шипел, застывая, на золотистой корочке. Ринальдо схватился за бутерброд, обжигаясь и дуя на пальцы, быстро его уничтожил и потянулся за вторым.
— Возьми молоко, оно холодное, — посоветовала Эвелин. Она уютно умостилась на табуретке напротив и задумчиво поглядывала на Ринальдо, положив подбородок на кулачки.
— Альд…
— Аушки?
— Ты сегодня разговаривал во сне…
Ринальдо на секунду прекратил жевать.
— Ну… Бывает. И что?..
Эвелин помолчала.
— А почему ты Странник?
Ринальдо отложил бутерброд, потом снова взял. Отпил глоток молока. Спокойно ответил:
— Было дело, меня так называли…
— Судя по твоему тону, далее должно последовать «очень давно и очень далеко».
— Да не то чтобы… — Ринальдо поморщился. — И не очень давно, и не сказать, чтобы сильно далеко… А какая разница?..
Эвелин пожала плечами.
— Да нет, просто занятно… Если бы я тебя не знала, я бы подумала, что ты… не то глава наркомафии, не то еще похлеще… — Ринальдо поднял брови. — Ну, если уж ты дрался с самим Шерифом полиции…
Ринальдо фыркнул и тут же подавился очередным бутербродом. Эвелин слетела с табуретки и принялась колотить его по спине. Ринальдо хватал ртом воздух, как вытащенная из воды рыба, пытаясь одновременно отсмеяться и отдышаться. Наконец ему удалось перевести дух.
— Уф-ф… Ну да, то-то меня в вашем комиссариате регистрировать не хотели. Как там зовут вашего шерифа?.. Ну, вчера еще по видику выступал. Не иначе, старые обиды припомнил!..
Эвелин вернулась на свою табуретку. Молча сжевала бутерброд. Ринальдо видел, что она очень внимательно разглядывает его, словно решая, задавать или не задавать очередной вопрос.
— Альд… А кто такой Шер?
— Шер? Был у меня такой друг… То есть, почему был, он и сейчас есть. А это что, тоже во сне?
Эвелин кивнула. Посмотрела на Ринальдо в упор.
— Ты сказал, что Шер умер…
Какой идиотский бред, подумал Странник. Не может быть. Шер… Нет.
Лицо Эвелин перед глазами вдруг поплыло, и в возникшей гулкой пустоте, эхом раздробясь о стены, грохнул пистолетный выстрел.
…Потом, когда милиция осматривала номер, там не нашлось ничего, что надолго задержало бы их внимание. Пистолет со сточенными номерами, не слишком дорогая антикварная шпага, да горсть стершихся до неузнаваемости монет в кошельке, то ли доставшиеся постояльцу по наследству, то ли украденные с каких-то раскопок. Никаких документов, свидетельствующих о связи постояльца с криминальным миром или хотя бы просто удостоверяющих личность самоубийцы они не нашли.
…Они с трудом выбрались оттуда. Мир не выпускал их — мир, ставший бесконечно чужим и опасным. А когда выбрались, Элен ушла, на прощание оставив ему Ключ — невзрачный блеклый кулон на темной цепочке…
Он возвратился в гостиницу и, не найдя лучшего места, оставил его лежать на зеркальной полочке в ванной. И когда в один прекрасный день кулон исчез, он почти не удивился.
И снова шло время, и собеседниками его были лишь горничная да несколько постояльцев, которых он видел ежедневно, спускаясь к обеду. Завтрак и ужин горничная приносила ему в номер.
В своем пистолете он, вернувшись, обнаружил только две пули. Три из семи были выпущены на его глазах, а куда исчезли еще две, он не знал. Да, надо сказать, и не интересовался.
Так и жил он почти полгода, изредка выбираясь побродить в парк.
Администрация гостиницы его не трогала — видимо, он пришелся по душе немногочисленной обслуге. Тем более, что плату за номер вносил аккуратно и регулярно.
Кипевшие в городке страсти — выборы мэра, убийство двух сотрудников банка, открытие театра и тому подобное, его не затрагивали, он просто не интересовался этим.
Дважды к нему приходили гости.
Один раз — Шериф, который долго и непонятно расспрашивал его о каких-то людях, о которых он не имел ни малейшего представления. И второй раз — незнакомец, назвавшийся эльгаэр, вроде бы даже знакомый Эльдиса. Он пытался обвинить Шера в том, что уйдя из Эннорэ и уведя за собой Беглецов, тот обрек на смерть целый остров к западу от Гаваней, где остались живые эльдалиэ, люди, и вроде бы даже драконы. Он спокойно выслушал гостя, и, когда тот закончил, спросил, пожав плечами: «Ну и что?». Незнакомец наградил его возмущенным взглядом, и выскочил за дверь…
С тех пор его не трогали.
Друзей или знакомых в городе у него не было, за исключением, пожалуй, собаки сторожа, молодой наглой дворняги, сопровождавшей его в тех редких случаях, когда он покидал номер.
Дневника он не вел. Горничная лишь однажды видела в его номере стопку исписанных листов, но бумага была потрепана, а чернила слегка выцвели, и она решила, что это было написано очень давно…
«…Таким образом, пострадавший никак не может являться жертвой преступного замысла. В момент выстрела он находился в комнате один; дверь была заперта изнутри, а раскрытое окно выходило во двор гостиницы, где в это время находилась горничная Алла Лайнис (см. личное дело в картотеке мэрии), которая и вызвала милицию. Она оставалась там до прибытия опергруппы, и утверждает, что через окно комнату никто не покидал.
На пистолете, из которого был произведен выстрел (согласно заключению экспертизы — «Зеггер-М», номер предположительно 7-22-15, по картотеке не проходит), никаких следов, кроме отпечатков пальцев потерпевшего, обнаружено не было… После осмотра тела врач группы, доктор М.Найчик, констатировала самоубийство…»
