Заблудился
В один год Новый Год заблудился в лесу.
— Куда идти? — растерялся он. — Направо или налево? Налево или направо? Взад или вперёд?
Неизвестно!
Тут он вспомнил, что север и юг по мху можно определить, и стал разглядывать деревья. Стало ясно, где север, а где юг! Только куда идти? На север или на юг? На юг или на север? На запад или на восток?
Непонятно!
Новый Год задумчиво постоял посреди леса, а потом решил: какая разница, куда идти, если всё равно прийдёшь ВСЮДУ!
И пошёл к одинокому лесному домику, в котором светилось окно.
Гришка задумчиво водил влажной кисточкой по носу. Кисточка пахла мёдом и ещё чем-то непонятным. Ещё Гришка рассматривал свой локоть. К нему пристало конфетти, и Гришка мысленно его отцарапывал.
— Гришунь, ну ты что застыл? — спросила мама. — Докрашивай. У меня вот фонарик готов. Я даже окошки нарисовала, пусть будет, как дом. Ты чего?
Гришка опомнился, растерянно посмотрел на маму и закивал:
— А. Ага. Щас, — обмакнул кисточку в краску и стал поспешно разрисовывать гирлянду. — Вот смотри, тут я, для тебя специально, паука нарисую, а тут — жука и гориллу. Ну, и трактор. И многоэтажку. Ну, если поместится. И барана какого-то нарисую. Ещё не знаю, что.
— Подожди-подожди, — сказала мама. — Посмотри-ка на меня. Чего весь нос оранжевый? Смешно, конечно. Но давай, сбегай, умойся.
— Раз смешно, то можно и не умываться, — хихикнул Гришка и стёр футболкой с носа краску. Мама посмотрела недовольно, а он добавил: — А что, футболка у меня тоже оранжевая. Всё нормально.
Гришка снял с локтя конфетти и положил его на мамину голову.
— Украшения начинаются! — весело крикнул он.
— Гришунь, хватит баловаться, — попросила мама. — Давай дораскрашиваем, потом украшать.
К новому году они с мамой всегда готовились основательно. Разукрашивали окна, развешивали снежинки, гирлянды, лепили снеговиков из пластика. Вот только с ёлкой была проблема. Точнее — ёлки не было совсем! Ни настоящей, ни пластмассовой. Вместо неё была сансевьера. Они как-то специально с мамой отыскали настоящее название этого растения, и оно оказалось живым, весёлым, каким-то итальянским — как раз для нового года! Сансевьера длинными тонкими перьями тянулась прямо до потолка. На нее вешался дождик и бумажные игрушки, и она была как будто ёлка.
Кто знает, может, этот цветок и был ёлкой в душе, но на вид это была сансевьера сансевьерой. И хвоей не пахла. И дед Мороз у цветочного горшка смотрелся нелепо. И Снегурочка была этому как-то не рада. Но маме нравилось. Гришке тоже нравилось — раньше. Но вот в этом году… В этом году хотелось настоящего нового года!
— Мам, — сказал Гришка, перекладывая гирлянды с места на место. — Может ну её, сансевьеру. Всё сансевьера и сансевьера, растёт и растёт. А её украшаем и украшаем.
— Замечательно, — невесело сказала мама. — И что ты предлагаешь?
— Догадайся с трёх раз, — хитро прищурился Гришка.
— Не украшать сансевьеру? — спросила мама.
— Украшать ёлку, — кивнул Гришка. — Молодец, ты почти угадала.
— Ну, Гриш, — огорчилась мама. Я уже к сансевьере привыкла.
— Ну, мам…
— Гришунь. Не капризничай. Ты что, маленький, что ли?
Гришка ничего не сказал, а только выпятил нижнюю губу и отвернулся. Что тут скажешь? Разве что можно ногтём в обоях процарапывать обиду. Но что это изменит?
Мама посмотрела на него и вздохнула. Из открытой форточки дул ветер, покачивал перья сансевьеры, шевелил бумажные украшения на полу. В окно заглядывали предновогодние снежинки и тут же исчезали. Мама достала большой пакет.
— Гришунь, — сказала она. — Собирай сюда украшения.
— Зачем? — обиженно спросил Гришка.
— Подождёт наша сансевьера. Для неё завтра украшения сделаем. Давай, без разговоров. Собирай и сам собирайся. На улицу. Только мигом, ладно?
— Хорошо…
Он поспешно оделся, надвинул на глаза шапку и постучал варежкой о варежку. Мама осторожно взяла шуршащий пакет и открыла двери.
Гришка шёл, аккуратно оставляя свежие следы на нехоженом снеге и время от времени оглядывался на маму. Мама шла следом и наступала на Гришкины следы.
— Мам! — возмутился Гришка. — Не порть!
— Какой капризный, посмотрите на него, — усмехнулась мама и послушно пошла рядом.
Людей почти не было. А те, которые попадались на пути — были какими-то предпраздничными и почти ненастоящими. Некоторые из них несли ёлки. С ёлок сыпалась хвоя и тонула в глубоком снеге.
В парке было пустынно. Они с мамой уходили вглубь, продираясь через заросли. Вдруг на их пути появился мужчина в камуфляже.
— Ёлку рубить? — гаркнул он.
— Руками, что ли? — удивилась мама. — Гуляем.
— Ну, гуляйте, — согласился мужчина.
Начинало темнеть, и мама включила яркий фонарик. Гришка смотрел по сторонам и стряхивал с веток снег. На варежках налипли снежные комки, снег забивался в сапоги и Гришка его время от времени выковыривал.
— Запомнил, как мы шли? — спросила мама, и Гришка кивнул. — Теперь выбирай себе ёлку.
— Рубить? — удивился Гришка.
— Украшать, — сказала мама. — Дома будет сансевьера. А в парке — твоя собственная ёлка.
— Понятно, — недоверчиво сказал Гришка и осмотрелся.
Он не понимал, что было не так. И мысль украсить ёлку здесь была хорошая. И мама молодец. Но… Он вспомнил, что дома осталась сансевьера. Обычная, непраздничная. И вспомнил, как она превращалась каждый новый год…
Ёлки были красивые, пушистые, невысокие — как раз новогодние. Гришка обошёл их. Небольшая группа ёлок росла по кругу, а в центре, как будто внутри хоровода, рос куст. Обычный куст, невысокий, ничего такого особенного. Голые ветки и несколько не отвалившихся листьев — как будто бумажные игрушки.
— Мам! — звонко крикнул Гришка. — А давай этот куст нарядим! Ну, пожалуйста!
Мама подошла поближе и посмотрела на куст.
— Смешно, конечно, — пожала плечами мама. — Давай.
Да, дома у них была сансевьера, и сансевьера была ёлкой. А в парке у них был куст, и он тоже становился ёлкой… Вниз веток Гришка воткнул фонарик, и он освещал разукрашенные акварелью гирлянды, игрушки, самолётики, снежинки… Гришке хотелось петь и прыгать, но он молчал, улыбался, иногда счастливо поднимал вверх голову и ловил лицом снежинки.
— Лови! — весело сказала мама.
Гришка подпрыгнул, но случайно отбил игрушку рукой, и та улетела дальше, в еловые заросли…
Он вылез из-под ёлок, держа в руке игрушку. Гришка весь был усыпан колючими иголками и пах хвоей. Мама улыбнулась и намотала на него последнюю гирлянду.
Мужчина и женщина в раздумьях стояли над кроватью, на которой кто-то спал. Только не было видно, кто. Потому что он одеялом с головой укрылся.
— Две недели уже спит, — сказала женщина. — Не много ли?
— Две недели — это что! — бодро сказал мужчина. — Я, бывало, месяцами спал.
— Это ты, — грустно сказала женщина. — А ему восемь стукнуло.
И совсем уж печальным голосом добавила:
— Неделю назад…
— Что ты переживаешь, — успокоил её мужчина. — Мы ведь принесли торт, и свечи погасли.
— Когда догорели! — всплакнула женщина.
— Тоже способ, — сказал мужчина. — А может, там нет никого, под одеялом?
— А кто тогда сопит? — плаксиво спросила женщина.
— Ты сопишь, — сказал мужчина.
— Тогда я сейчас перестану сопеть, а ты послушай.
Кто-то действительно сопел. Тут раздался звонок в дверь, и мужчина с женщиной побежали открывать.
На пороге стоял мальчик лет восьми.
— Я тут на другую планету летал, — буркнул он. — Надо было срочно. Извините.
— А кто тогда сопел? — спросила женщина.
— Это я сопел, — признался мужчина. — Чтобы тебя успокоить.
Виталик подошёл к кухонному столу и посмотрел на маму.
— Мам, — окликнул он её. — А по мне разве не видно, что меня инопланетяне похищали?
— По тебе видно, что ты яичницу ел, — спокойно сказала мама. — Весь рот в желтке.
— Это мне инопланетяне рот желтком вымазали. Такие у них были опыты.
Мама внимательно осмотрела Виталика.
— А потом все пуговицы поотрывали?
— Да, мама, поотрывали зачем-то…
— И сделали дырку в рубашке на локте?
— Сделали. И знаешь, мам, что я думаю?
— Что? — поинтересовалась мама.
— Недружественная это планета.
— Наверное, Виталик, ты прав, — сказала мама. — Кстати, они и папу похитили.
— Папу?! — вскрикнул Виталик. — Как это похитили?!
— Ерунда! — сказала мама. — Стоит ли волноваться? Измажут рот желтком, оторвут все пуговицы, сделают дырку в рубашке на локте и вернут!
