— Чем-чем… Насекомыми. Каких знал, тех и назвал.
Хома склонился над скворчонком, выбрал в горшке самого маленького червячка и, раздув щёки, подул на него.
— А это зачем? — снова спросил Суслик.
— Червяк — холодный. Не мог потеплее набрать? — проворчал Хома.
Он ловко уронил червячка прямо в раскрытый клюв птенца.
Червяк исчез, как верёвка в колодце. А скворчонок так и остался с раскрытым клювом.
Хома и Суслик переглянулись.
— Ещё хочет, — удивлённо сказал Суслик.
Хома выпустил в клюв другого червяка, побольше. И этот исчез бесследно.
— Может, хватит? — обернулся к Суслику Хома, держа над птенцом третьего червяка.
Птенец встал на цыпочки и со свистом выдернул червяка из его лапы.
— Весь в меня! — восхитился Суслик.
А Хома растерянно уставился на пустую ладонь.
— Всё! — Хома отставил горшок в сторону.
Но Скворушка требовательно задёргал шеей, по-прежнему раскрывая клюв.
— Не прокормим, — озабоченно сказал Суслик. — Я слышал, что скворцы кормят птенцов по триста раз в день!
— Что? — ахнул Хома. — А ты сколько червей набрал? — заглянул он в горшок.
— Не считал. Но много.
— Так… А сколько детей у скворцов обычно бывает? — И Хома сам себе ответил: — По-моему, пять или семь. А у нас один. Прокормим, если ты постараешься.
— Постараюсь — что? — осторожно поинтересовался Суслик.
— Постараешься, чтобы наш горшок никогда не пустовал.
И Хома резко вырвал у Суслика из бока щепотку шерсти.
— Ой-ёй-ёй! — взвыл Суслик.
— Тихо! Это для гнезда. Себя я уже ощипывал, — поспешно сказал Хома.
— Лучше его родителям вернуть, — погладил свой бок Суслик.
— Какие тут родители после такого урагана! — вздохнул Хома. — Теперь мы — его родители.
Сколько забот доставил им маленький Скворушка — не счесть! Сколько седых волос он им прибавил! Сколько долгоносиков он проглотил, пока у самого нос ещё больше не удлинился! И всего-то за одну неделю.
Как не всем известно, в двухнедельном возрасте птенцы скворцов оставляют гнездо и начинают перепархивать с дерева на дерево.
Деревьев в норе не было, и поэтому он, оставив гнездо, выстланное, в основном, шерстью Суслика, перепархивал с головы на голову своих приёмных родителей.
В конце концов Хома и Суслик догадались выводить его на прогулку. Иначе бы облысели.
Хома терпеливо учил Скворушку искать пищу, да ещё и Суслик его подкармливал всякими изысканными яствами вроде жужелиц и щелкунов.
Птенец рос не по дням, а по часам.
Как же беспокоились Хома и Суслик, когда ещё через неделю Скворушка стал вполне самостоятельным!
Он наотрез отказался жить в их норе и переселился к береговым ласточкам. Расширил себе брошенную норку в обрыве над ручьём. Всё же недалеко — почти по соседству с Хомой и Сусликом.
Говорил Скворушка мало. Только: «Привет!» и «Пока!»
Но зато как он пел!
Залетит к ним в гости и давай выводить рулады. В его песнях слышались и напевы других птиц, и кваканье лягушек, и мяуканье кошек, и лай собак, и даже резкое щёлканье кнута.
Он был неистощимый пересмешник. Хома до упаду хохотал, когда Скворушка передразнивал капризный голос Суслика. А Суслик катался по земле от смеха, когда Скворушка подражал ворчанию Хомы.
— Вот только голосок у него слегка скрипучий, — сокрушался Суслик. — Надо бы ему горло конопляным маслицем смазать.
— Не вздумай, — защищал Хома своего любимца. — А то я тебе так смажу!
Скворушка не только их весёлыми песнями баловал, но и гостинцы приносил: раздвоенные серёжки спелых вишен.
Ах, как он в стремительной туче своих собратьев налетал на вишнёвые сады в дальней деревне!
Иногда оттуда доносилось буханье выстрелов, и Хома с Сусликом тряслись от страха за своего питомца.
Но каждый раз Скворушка возвращался целым и невредимым.
— Моё воспитание, — гордился Хома.
— И моё питание, — гордился Суслик.
Приближалась осень. Все скворцы собирались улетать в Африку. Причём, в Северную.
Вот этого Суслик никак не мог понять. Он боялся, что Скворушка замёрзнет в той Северной Африке.
Слава Богу, знакомый Дятел ему разъяснил, что на африканском севере теплее, чем на нашем юге. Только тогда Суслик успокоился.
А перед самым отлётом скворцов чуть не случилась беда.
Убегая от коварной Лисы, Хома вывихнул ногу и спрятался в густой траве. Лиса бы его, понятно, нашла, если бы не Скворушка.
Вовремя он всё это углядел. Упал прямо с неба перед самым носом Лисы и, приволакивая крыло, побежал в сторону.
Лиса сразу позабыла про Хому. Тут более лёгкая добыча — явный подранок.
Скворушка, тяжело вспархивая, уводил её всё дальше и дальше от Хомы.
А тем временем Хома ковылял всё дальше и дальше от Лисы.
Всё ближе и ближе подкрадывалась Лиса к Скворушке.
Всё ближе и ближе подбирался Хома к своему дому.
И когда Хома нырнул наконец в нору, Скворушка взмыл в небо, оставив Лису в дураках. Вернее, в дурах!..
Наутро всплакнули Хома и Суслик, друг у друга слёзы вытерли, провожая сынка в далёкий полёт на юг.
Скрылась, переливаясь на солнце синим, чсрпым и фиолетовым цветом, стая скворцов вдали. И до последнего мига Хоме и Суслику качалось, что они различают в ней свою родную точку.
— Ничего, всхлипывал Суслик. — И в Африке жить можно. Даже в Северной.
И стали они мечтать о том, как пройдёт время, наступит новая весна, и уже в марте раздастся над ними милый скрипучий голосок:
— Привет, лежебоки!
Как Хома и Суслик Коршуна огорчили
Дни бывают разные. Весёлые и хмурые. Ясные и дождливые. Счастливые и несчастные. А ещё — ужасные!
В один такой ужасный день быстрый Коршун застал Суслика врасплох на лугу. Схватил за шкирку и в своё неприступное гнездо унёс. Хорошо, что Коршун сытый был. Не съел Суслика сразу. Про запас оставил.
Гнездо у Коршуна — на высоченной липе в роще. Хоть оно и из колючих веток сделано, зато всяким мягким тряпьём выстлано. Суслику в нём, конечно, удобно и мягко. Но это слабое утешение. Проголодается Коршун, и поминай как звали!
Удрать нельзя. Коршун рядом сидит. Чутко дремлет. Аппетит, отдыхая, нагуливает.
Плохо Суслику. Да и Хоме не лучше. Друга потерял. Он от мимолётной ласточки узнал, что с бедным Сусликом стряслось. Как его спасти? Как?..
Можно, правда, себя Коршуну взамен предложить. Но и себя жаль. Очень!
«Всё-таки Суслик сам виноват, — тягостно размышлял Хома. — Сам попался. Почему он, Хома, должен за него отвечать?»
Но, кроме себя, пожалуй, некого больше для обмена найти. Можно было бы, конечно, беднягу на старину Ежа успешно обменять. Ёж уже старый, пожил вроде достаточно. Созрел для обмена. Только вот коршуны ежей избегают. Всем это понятно, даже Ежу. Ёж-то, наверняка, ради Суслика согласился бы, потому что Коршун не согласился бы. А впрочем, и Ежа, само собой, жаль было бы отдать. Нет, не подходит Ёж!
Бесспорно, Заяц-толстун для этого лучше годится. На него охотников много. На него любого обменять легко. Одно препятствие — откажется Заяц. Увильнёт, Заверещит сразу: «Я ему не близкий друг! Сам и меняйся!»
Так ведь нельзя самому. Но разве Зайцу докажешь, что без него, Хомы, Суслик всё равно пропадёт? Без Хоминых советов ему не прожить!.. Зайца нипочём не убедить. Лишь о себе думает. Да, собственно, и Зайца тоже жаль посылать к лютому Коршуну!
Придётся всё-таки самому идти. Глядишь, что-то на ходу или с ходу придумается.
И Хома направился в рощу. Плёлся и мрачно укорял себя: «Наверно, пока доберусь, уже поздно будет спасать Суслика. А быстрее идти не могу, ноги подкашиваются».
Но шёл. Хотя и медленно. Возможно, поэтому ничего путного на ходу и не приходило в голову.
Хома даже не подумал о том, что и его самого, вдобавок к Суслику, Коршун вдруг захватит. Хома в каком-то затмении от горя был. Ему такое дикое коварство и не снилось!
Коршун прямо-таки опешил, когда Хома внезапно появился под липой. Глазам своим не поверил, когда этот хомячишко жалобно провопил:
— Слышишь, Коршун, ты ещё Суслика не съел? А?
— Собираюсь, — гаркнул Коршун.
И с ходу Хома тоже ничего умного придумать не смог.
— Тогда давай… меняться! — предложил он, чувствуя, что сердце в пятки уходит.
— На что? — с усмешкой спросил Коршун.
Ему даже понравилось невиданное нахальство: уже пойманную добычу на что-то обменять хотят. Ведь неспроста говорится, что у волка из пасти не вырвешь. А у Коршуна из клюва — и подавно!
— Не знаю, на что, — замялся Хома. — А ты… на что хочешь?
— На тебя, — недолго раздумывал, забавляясь, Коршун.
Тут и у Суслика, видать, совесть проснулась. Перегнулся он через край гнезда и кричит:
— Не соглашайся!
