— К Орлу, так к Орлу, — говорит Волк. — Все равно, Еж, ты от меня не отвертишься.
Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, шли они день до вечера, красного солнышка до заката. Видят: Орел на дубу сидит.
— Орел-мудрец, горных вершин жилец, — обратился к нему еж, — рассуди нас с Волком по чести, по совести: старая хлеб-соль забывается?
— Расскажи-ка толком, еж, — говорит Орел.
Рассказал Еж, как дело было.
Заклекотал Орел.
— Идемте к горе вместе, рассудим на месте.
Пришли они к горе. Орел и говорит:
— Садись, Волк.
Волк сел.
— Распуши хвост!
Волк распушил.
— Вали, Еж, камень ему на хвост.
Поморщился Волк, но сделал, как Орел приказал.
— Ну вот, — говорит Орел, — вы и квиты. Иди-ка, еж, спокойно домой, а ты, Волк, как надоест сидеть, тоже вставай и уходи.
Зашли они за гору, а Орел и говорит Ежу:
— Что же ты, Иглыч, и умен, и в лесных науках умудрен, а впросак попал? Пора бы знать, что за зверь наш Волк: за добро он злом платит.
Почему рак задом пятится
егодня Николка пришел из школы особенно возбужденным.
— Опять футбол? — строго спросила бабушка Василиса. — Давно ли купили ботинки, а уже все носы постесал… И обед простыл.
— А пусть его холодный ест, — сказал дедушка Матвей. — Кто поздно пришел — тому обглоданный мосол.
— Дедушка! Ну, бабушка! У меня же день сегодня такой, что… — Николка хотел надуть губы, но радость так и прорывалась наружу. — Ох, если бы вы только знали! У нас такой сбор был! Я теперь, дедушка, начальник! Председатель совета отряда! А Костя — звеньевой! Старый председатель бездельничал, всю работу развалил, вот его и сняли.
Дедушка Матвей, усаживаясь на скамью, взглянул на внука поверх очков и проговорил словно про себя: «Начальником быть не напасть, в начальниках бы не пропасть…»
Николка недоуменно посмотрел на деда. В это время к ним пришел и Костя, дружок Николки.
— Садитесь-ка, ребятишки, посумерничаем.
Вспыхнула спичка, осветив желтые от табаку усы деда, запыхтела трубочка, дед Матвей кашлянул, крякнул.
— Ох, и крепок же табачок! Ну что, Сверчка послушаем? Вы его язык разбираете?
Костя засмеялся: и выдумает же дедушка!..
— Не разбираете? А еще следопыты. Да, у каждой травки, птички, зверька — свой язык. И его понимать надо. Знаете, о чем стрекочет Сверчок?
Ребята переглянулись: ну, не хитрый ли дед!
— Давным-давно эта история приключилась, — стрекочет Сверчок, — и давным-давно забылась, однако следы ее и по сегодня остались.
Был я тогда совсем молодым, прыгал километра по три в длину, до луны в высоту и перестрекотать мог целое поле кузнечиков. Рассказала мне эту историю божья коровка, а божьей коровке — стрекоза-коромысло, а стрекозе-коромыслу — комар-водомер, а комару-водомеру — жук-плавунец, а так как жук-плавунец все это видел собственными глазами, то правдива эта история от слова до слова.
Как очистилась ото льда Чагра и вошла в берега, подоспело тут время рыбам на нерест идти, икру метать. Собрались они, как всегда, на совет к омуту, где жил головастый судья — Сом с большим усом.
Толстобрюхий Налим чинно на коряге расселся. Вокруг него увивается Язь-подхалим. Чуть поодаль, у тальников, хлопает глазами Карась-молчун. Шустрые Красноперки пересмеиваются с бравыми Окунями. Добродушного Леща задирает забияка-Ерш. Темнолобой Сазанихе что-то тайное на ухо шепчет Линь, а ее Сазан с Судаком к Сому судье поплыли, чтобы совет открывать шел.
Поднялся из синей пучины Сом, пошевелил усом.
Притихли все.
— По старинному нашему обычаю, — обратился Сом к рыбам, — следует нам выбрать на лето речного старосту, чтоб за икрой и мальками следил, о неводах, бреднях и удочках предупреждал, щукам не позволял выше меры плодиться, и вообще, чтоб речное хозяйство вел и за порядком следил. Ну, кого желаете?
— Из своих не хотим! не хотим! не хотим! — хором запищали Уклейки.
— Молчать, мелюзга! — стукнул Язь о корягу хвостом. — Ишь, гай подняли!
— Со-ом! — заверещали Уклейки. — Кто дал право нас голоса лишать?
Поморщился Сом:
— Кто вас лишает? Хотите высказаться, пусть одна за всех выступит. А то вопите все сразу — ушам больно. Ну?
Мнутся Уклейки, подталкивают одна другую.
— Пусть уж Язь говорит, раз не терпится…
— Я, судья Сом, — говорит Язь, — так мыслю: не взять ли тебе и должность старосты на себя?
— Ох и хитрец! — сказал Сазану старик Жерех. — Знает ведь, что у Сома и без того дела по горло Не иначе, как под Налима подводит.
— Не-ет, что вы! Скоро уж я и судьей откажусь быть. Старым костям на покой пора.
— Ну, раз так — никого нам не надо.
— Как не надо?! Как не надо? — закричали Уклейки.
— А так и не надо. Был у нас Голавль, только и знал, что наушничал, перессорил всех. Карася выбрали. А он прост-прост, а себе на уме: сам весь озолотился — вон так и горит чешуя на солнце — и его родственнику Сазану кое-что перепало.
— Эй, ты, не суй носа, в чужое просо. — проворчал Карась.
— Ох, и врать! — вильнула хвостом Сазаниха. — Это ж у нас от природы!
А Язь разошелся, не остановишь.
— В прошлом году Ерша выбрали. И что же? — среди лета пришлось менять. Недаром он в Ростовском озере в пословицу вошел: «Кто Ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает». Вор оказался и плут… С щуками сдружился…
— Ну, ты! — закричал Ерш и навел щетинки на бока Язя.
— Уж если кого и выбрать, так это Линя, — предложила Сазаниха.
— Линя? А на что способен твой Линь? — набросился на Сазаниху Язь. — По закоулкам шептаться? Нет, судья Сом, лучше Налима не найти. Всеми статьями взял: и телом виден, и неглуп, и учен.
— Так и знал, — проговорил Жерех. — Недаром Налим его все прикармливал.
Долго продолжалось собрание. Солнце уже с полудня свернуло, тени от ив побежали, а рыбы все перебирают: и тот негож, и другой нехорош, хоть впору из-за тридевяти земель выписывай старосту.
— Лягушку! Давайте пригласим Лягушку! — В первый раз за весь вечер сказал свое слово Угорь.
— Ну и высказался! — прошепелявил Жерех. — Она только и умеет, что песни свои дурацкие: ква-ква да ква-ква, а что — ква-ква — и сама, поди, не знает. Уж если вам никто из своих не по душе — пригласите Рака.
— Рака! Рака! — тут закричали все разом. Ой, что было! Все за него. Он и грозен, говорили, он и умен, говорили, он всем старостам староста будет. И старостой единогласно избрали Рака.
— Воля ваша, — согласился Сом. — Рака, так Рака. Ну-ка, Угорь и Линь, марш на дно за Раком!
Плывет Рак, клешней воду впереди себя разгребает.
— Добро пожаловать! — приветствуют Рака рыбы.
А Сом расправил усы и говорит:
— Избрали мы тебя, Рак, самым что ни на есть большим начальником. Только, чтоб нам исправно служить. Тебе и в ответе быть.
Выпучил Рак глаза, щелкнул хвостом.
— Зря не люблю болтать! На деле увидите. Ты — Сазан, ты — Линь, ты — Окунь, моими помощниками будете. Завтра, чуть свет, чтоб не терять времени, здесь у Сома собираемся. Расскажите мне, как ваше хозяйство вести. Остальные р-расходись по домам!
И, не теряя времени, поплыл Рак свои владения осматривать. А жук-плавунец впереди него мчится, все речное население оповещает:
— Радуйтесь, рыбы, радуйтесь! Рака избрали!
Услышала Утка, выплыла навстречу.
— Кря-кря-кря, добрый вечер, Рак Ракович. Как поживаешь?
— Жизнь, Утка, во сне такой не приснится. Начальник я теперь над всеми рыбами.
— Кря-кря-кря! Вот так диво! Эх, Рак, — вздохнула Утка и стала перебирать на груди перышки, охорашиваться, — эх, Рак, знал бы ты, как я дружить с тобой хочу. Приходи-ка ты завтра ко мне под вечер, да пригони десяточек — два плотвичек. Вот повеселимся на славу. Ты же теперь начальник, тебе все позволительно.
