– захотелось распахнуть створку пошире. Я открыла окно нараспашку. Как много всего существует рядом со мной, вокруг меня! В последнее время я жила в тесном мирке, где всё было посвящено моему Идеалу. Я оказалась в очерченном круге, в который меня, кстати, никто не звал!
По комнате прогулялся свежий ветер, перевернул листочки с отрывками французских стихов. Звёзды падали с неба на подоконник и превращались в маленькие снежинки. Снежные звёзды таяли в тепле, а ветер утаскивал зашифрованные фразы на бумажных клочках. Я хватала жёлтые шерстяные клубки из своей шкатулки и швыряла их в окно, под фонарь. Они бесшумно падали и таились в снегу маленькими фонариками.
Кто-то вышел из тени и поднял шерстяной фонарик. Я пригляделась. Под большим фонарём стоял Женька.
– Ритка! – крикнул Женька на весь двор.
– А?
– Ща, погоди…
Женька набрал в грудь побольше воздуха и заорал:
– Veux-tu aller au cinéma?
Я засмеялась. Смеялась я долго, не могла успокоиться.
– Чё ты ржёшь-то? – пробасил Женька.
– Долго учил? – спросила я.
– Ага, долго, – признался Женька. – Чуть язык не сломал!
– Ну, в кино так в кино! – согласилась я. – Appelle-moi demain.
– Чё? А, ну завтра так завтра. Позвоню, ага.
Я закрыла окно и легла спать. Если кто-то ради тебя способен хотя бы выучить пару французских фраз – значит, у тебя всё в порядке.
Интересно, Женька уже целовался с кем-нибудь? Я как-то в книге прочитала: «целовался умело». Откуда героиня узнала, что «умело»? Наверное, это сразу чувствуется. Впрочем, до этого ещё далеко, нам с Женькой некуда торопиться…
Кстати, надо спрятать Женькину кружку с меткой от костра. Больше никому не дам из неё пить!
Если дождь затянулся, кажется, что солнце больше не появится. Если ссоришься с лучшим другом, кажется, что ты с ним вовсе не дружил. Дождь никогда не закончится. Дружбу ни за что не вернуть.
Из-за чего мы поругались с Лёвкой – смешно сказать: из-за девчонки! Променять настоящую мужскую дружбу на девчонку – это нормально? Причём с Лёвкой мы друзья с первого класса, а эта Кошкина появилась в нашей жизни только в пятом. Пацаны так и говорят про нас с Лёвкой: «Между ними Кошкина пробежала».
Началось с ерунды. Даже в фильмах катастрофы начинаются с ерунды. Трещинка на асфальте, тучка в небе, разбитая чашка – и на тебе: мир в опасности.
– Кошкина, дай списать, а? – по-хорошему попросил я и потянул на себя её тетрадь. Она сидела прямо передо мной, и у нас был один вариант контрольной.
– Свои мозги надо иметь, – прошипела Кошкина и щёлкнула меня по руке линейкой.
– Ну и коза ты, Кошка! – разозлился я и скинул её учебники на пол. А кто она после этого?
– Кто, я? Я – коза? – озверела Кошкина и треснула меня «Алгеброй» по башке.
Тоже мне, напугала. Моя голова уже класса со второго натренирована учебниками разного веса и содержания. Самым убойным оружием были «Лошади в русском искусстве» и толковый словарь с картинками.
Я выхватил у Кошкиной её бумажное оружие и закинул на шкаф. Это было нетрудно: шкаф как раз за моей спиной.
Кошкина не стала прыгать за учебником. Как же, она у нас гордая! Кошкина округлила глаза, а они у неё и так огромные и круглые. Потом сощурилась. По взгляду, которым она в меня стрельнула, я понял: Кошкина объявила войну.
На перемене ко мне подошёл Лёвка.
– Это… поговорить надо.
Надо так надо. Вышли в коридор. По пути я увидел кошкинскую жёлтую линейку и с размаху ударил по её торчащему краю. Линейка разлетелась на две части.
– Придурок! – взвилась Кошкина.
– Не пищи, у тебя теперь целых две линейки! – усмехнулся я и вышел.
Лёвка барабанил пальцами по подоконнику и хмурился.
– Ты это… – промычал он. – Не цепляйся больше к Маше.
– Чего? – я чуть жвачкой не поперхнулся и не сразу сообразил, кто такая Маша. – А тебе-то что до этой козы – Кошкиной?
– Просто не цепляйся, и всё. Понял?
Я смотрел на лицо своего друга и не узнавал его. Даже веснушки на его скулах побледнели от решимости.
Мой друг Лёвка влюбился?! Да ну, не может быть! Это какая-то ошибка.
– Брось, – хлопнул я Лёвку по плечу. Пошли в кино вечером? На «Росомаху».
– Не могу, – поджал губы Лёвка. – Занят я сегодня.
– Чем? – не отставал я.
– Ко мне это… тётка приезжает… из Алапаевска. В общем, не могу – и всё. Да и не хочу.
Так ответил Лёвка, мой лучший друг, с которым мы забили тысячу голов, замочили тысячу виртуальных монстров, посмотрели тысячу фильмов, вылезли целыми из тысячи драк и слопали чипсов… не тысячу кэгэ, но картофельный мешок – точно.
Эх, Лёвка! Мне остро захотелось дать ему в ухо. Но вместо этого я улыбнулся до ушей: мало ли, настроения нет у человека, надо понимать. Я ведь тогда ещё не знал, что теряю лучшего друга.
После школы мы с Лёвкой всегда шли домой вместе, по пути застревая в подворотнях, пиная пыльный воздух наших дворов или зависая на турниках.
Я подвесил рюкзак на школьный забор и ждал Лёвку. Он хотел сдать книгу в библиотеку вроде. Наконец мой друг вышел на крыльцо… Но не один, а с Кошкиной! Да ещё нёс, как идиот, её розовую сумочку с Hello Kitty. Не обращая ни на кого внимания и хохоча, эта парочка завернула за угол школы. Про меня Лёвка забыл.
Пышка, то есть Настюха Пышкина, которая ждала свою закадычную подружку Кошкину, даже рот раскрыла. Увидев меня, она молча закрыла рот и потопала домой.
Вечером я пошёл бродить под дождём. Захотелось «проветрить мозги», промыть глаза небесной водой, чтобы всё встало на свои места. Хотя у меня с головой всё в порядке, я считаю. Это Лёвке кое-кто запудрил мозг. Кукла Барби, которая на каждой перемене замазывает кремом прыщики на носу, носит сумасшедшие фиолетовые колготки и украшает свою голову несусветными радужными заколками. А ещё… ещё у неё ногти разных кислотных цветов – от ядовито-оранжевого до ярко-зелёного. Мерзость какая. Да при чём тут ногти?! Я просто не знал, кто виноват – Лёвка или Машка. Хотелось непременно это выяснить.
Я с тоской посмотрел на афиши «Росомахи». Одному, что ли, пойти? Так ведь даже и обсудить будет не с кем. Скучно. Я подошёл к кинотеатру, не решаясь войти. Тут я увидел знакомую фигуру. Пышкина, что ли? Точно, это она маячит у входа. Её трудно не заметить. Увидела меня, подошла, кинулась
