Нет, Кошкина красивее.
Я смотрел на Лёвку, жующего бутеры, и даже не знал, что ему сказать.
– Лёв, ты чё? Там же вода… Потоп, понимаешь? Вашу квартиру когда-нибудь заливало? Это жесть!
– А я что, сантехник ей, что ли?
– Она же там одна. Ты же с ней вроде как… встречался! Пошли, сходим вместе. Я возьму гаечный ключ, я умею…
Лёвка на секунду оторвался от монитора, чтобы взглянуть на меня.
– Слушай, тебе это надо? Ты и иди, понял! Видишь, я перехожу на другой уро… эх, зараза! Отвлёкся.
Я ещё секунду ошарашенно пялился на него, потом схватил ветровку и выбежал из квартиры. Лёвка за мной не пошёл.
«Никогда ты, Лёвка, не перейдёшь на новый уровень», – подумал я.
К Машкиному подъезду я бежал изо всех сил, по дороге представляя потоп до потолка и гигантскую волну, как в детском фильме про мишку Паддингтона. Однажды у нас в ванной сорвался кран, и я не мог дозвониться ни до родителей, ни до диспетчера. Я просто сидел какое-то время на диване, схватившись за голову, и не мог сообразить, что делать. Помогли соседи снизу, они даже не ругались.
Ещё немного добежать… На моём пути оказалась кошка. Это меня даже не удивило.
Пробегая мимо неё, я погрозил ей пальцем.
– Ты это… сиди тут, поняла? Никуда не уходи! Я за тобой приду.
Машка распахнула дверь, напуганная, замученная и мокрая. Она сразу же унеслась в кухню. Воды набралось уже по щиколотку. Из крана хлестала разбушевавшаяся струя. От её напора фонтан брызг отскакивал до самых стен. В кухне стоял пар, как в бане. Фонтан оказался кипятком. Машка безостановочно бросала тряпки на пол, выжимала в ведро, снова бросала, выливала ведро в ванную. По всей кухне валялись полотенца, халаты, простыни, чтобы впитать воду.
– Я не смогла закрыть! – кричала Машка, задыхаясь. – У меня не получается. Горячо!
Вообще-то я тоже с кранами дел не имел, но любил смотреть, как отец налаживает что-нибудь в доме. Я попытался закрутить вентиль, но чуть не ошпарился.
– В аварийку звонила? – крикнул я сквозь шум, чтобы как-то собраться с мыслями.
– Они на выезде. В нашем районе авария.
– А где у вас общий кран?
– В ванной. Он не крутится, заело!
И тут во мне проснулся какой-то древний инстинкт, что ли. Я деловито залез под мойку, отыскал там инструменты и принялся что-то крутить и завинчивать, представляя себя героем. Прямо тринадцатый подвиг Геракла!
Кран послушался, перестал рычать и притих, как дрессированный хищник. Машка судорожно всхлипнула и застыла. В её глазах читалось, что я – супермен, бэтмен, человек-паук и Джеймс Бонд в одном флаконе. В её глазах я перешёл на такой уровень, что у меня самого голова закружилась от высоты.
Лёвка засмеялся бы и сказал, что я – Аркадий Паровозов. Тот самый, что спешит на помощь и приговаривает: «Потому что всё возможно, всё бывает, так сказать. Потому что мимо, дети, я могу не пролетать!»
Машка спохватилась и отвела от меня слишком восхищённый взгляд. Она то вытирала слёзы, то выжимала тряпку. И до меня дошло, что это ещё не конец фильма: теперь надо устранять последствия катастрофы.
Мы вместе ползали по полу на коленях, собирая воду. У меня все джинсы промокли, а футболка и так была хоть выжимай.
Наконец Машка встала и победно бросила тряпку. Тряпка шмякнулась и чавкнула. Я мог бы пойти домой или к Лёвке, но чего-то ждал. Не благодарности, нет. Наоборот, я бы засмущался от её благодарности и мог набубнить в ответ какую-нибудь глупость. Я хотел убедиться, что Машка успокоилась и её можно оставить одну. Моей старшей сестре, например, нужно время, чтобы прийти себя. И тут могло помочь хотя бы молчаливое присутствие.
– Ты… ты… – начала Машка, но губы её задрожали. – Ты вообще. Я не знаю, что бы я… как бы я…
Что-то она ещё пыталась сказать, но это уже было неважно. Она была такая красивая! Интересно, почему? Потому что мокрые волосы? Потому что плакала? Без макияжа? Нет, не то, не то, что-то другое. Она была без своей гордой маски, вот!
Я хотел сказать, что она сейчас гораздо красивее, чем всегда, но вместо этого взял и поцеловал её в щёку. Притянулся, как намагниченный прямо. И по голове погладил, чтобы не плакала.
Взрослый мокрый халат, размера на два больше, чем надо, облепил её, как драпировка на греческой статуе. Я боялся её обнять, потому что она – статуя, а я всё-таки обычный человек.
Она вытерла моё лицо ладонями и провела по щеке кончиками пальцев. Прикосновения были лёгкие, будто меня обмахнули крылья бабочки. Не помню, поцеловала она меня или мне показалось. Это всё из-за пара, похожего на туман. В первый раз я целовался с девочкой в детском саду. В первый и в последний.
Машка ненадолго исчезла в другой комнате, переоделась в спортивный костюм.
– Давай я поставлю чай, надо согреться, – сказала Машка, включила чайник и вдруг застыла, глядя в окно.
Я тоже посмотрел на улицу. Что она там увидела?
На мокром асфальте, задрав голову вверх, сидела та самая дождливая кошка. Могу поклясться, кошка глядела прямо на Машкино окно!
– Вот она!
– Держи её! – закричали мы одновременно и бросились на улицу, обгоняя друг друга. Я мимоходом сорвал с вешалки и свою куртку, и Машкину.
Когда мы выскочили во двор, кошка уже исчезла. Но шёл тёплый кошкин дождь, и можно было пройтись под этим дождём, взявшись за руки. Я искоса смотрел на Машку и думал: «Как двое узнают, в какой момент можно поцеловаться? Ведь так просто не начнёшь… Вдруг не вовремя?» Я пытался притянуть её к себе за руку, но вдруг спотыкался. Она приближалась ко мне, но внезапно отворачивалась. Как это всё трудно!
Вдруг небо посветлело. Мне показалось, что из-за угла девятиэтажки за нами подглядывает солнце. Откуда взялось? Ведь уже вечер.
Солнце намекало, что появится завтра. Дождь не может лить бесконечно.
Мы летим, мы поём. В самолёте играю на гитаре. Звук словно обложен ватой. Весело орём «Восьмиклассницу», перекрикивая шум двигателей и гул в ушах. Замечаний никто не делает. Пассажиры задумчиво слушают. Но это пока… Всегда найдётся тот, кто любит повоспитывать. Вот мужчина уже выглядывает из-за кресла.
– Ребята, ну что вы делаете? Что вы де-ла-е-те? – перевешивается он через подлокотник.
– А что такого? – мы готовы обороняться и перейти в наступление.
– Ну кто
