своего боуги? Я вам сейчас расскажу.
Он отправился к папаше Граймзу, который жил в хижине возле вересковой пустоши и знал толк в колдовстве и травах. «Папаша Граймз, – спросил его фермер, – как мне отделаться от моего боуги?»
И папаша Граймз велел ему купить то и это, а потом поступить с покупками так и эдак, и посмотреть, что будет. Фермер Григгс пошёл к портняжке Хью и попросил его сшить хорошенький красный кафтанчик и красивые голубые штаны. А потом он пошёл к шляпнику Уильяму и заказал ему нарядный маленький бархатный колпачок с серебряным бубенцом. А потом пошёл к сапожнику Томасу и попросил сделать пару отличных маленьких башмаков. Они выполнили заказы, и когда вещи были готовы, фермер Григгс отнёс их домой. Там он положил их на тёплое место возле очага, куда боуги обычно приходил спать. А сам с хозяйкой вместе спрятался в кладовку и стал подглядывать, что будет.
И вот пришёл боуги, шныряя туда-сюда и пританцовывая, но фермер Григгс и тётушка Григгс видели его не лучше, чем можно увидеть порыв ветра.
– Хей-хо, – вскричал боуги, – отличные вещи, что да, то да.
С этими словами он надел колпачок, и колпачок пришёлся точно впору. Потом он примерил кафтан, и кафтан сидел на нём как влитой. Тогда он влез в штаны, и можно было подумать, что он в них родился. Потом зашнуровал башмаки, и они оказались – удобнее не бывает. Так что теперь он был одет во всё новое с головы до ног, и от радости он начал плясать так буйно, что пепел из очага завертелся вокруг него, как будто сошёл с ума; боуги плясал и пел:
Колпачок на голове – как же быть?
И кафтанчик на спине – как же быть?
И штанины на ногах – как же быть?
С башмаками на ступнях – как мне быть?
Ну, если всё это отныне моё,
Я честного Григгса покину жильё.
И вот так, распевая и приплясывая, прыгая то вверх, то в стороны, он перемахнул через порог и исчез. И ни Джорджи Григгс, ни его жена больше ни звука ни разу в жизни от него не слыхали.
Таким способом фермер Григгс избавился от своего боуги. Всё, что я могу добавить: если бы я мог так же просто избавиться от своего (потому что у меня в доме боуги тоже живёт), я бы заказал ему одежду из лучшего атласа и бархата, и повесил бы колокольчик из чистого серебра ему на колпак. Но – увы! – уже не осталось в наши дни таких мудрых людей, как папаша Граймз, и некому подсказать мне, как можно легко избавиться от моего боуги.
Рассказ на старинной тарелке
Жил-был китаец расписной
По имени Ах-Ли,
Он был умеренно косой
С косою до земли.
Он был силён, он был богат,
Ему и рыбу, и салат,
И рис ему с цикорием несли.
Его дочурка Мей-Ри-Ан
(Прелестная девица)
И Вонг-бедняк серьёзный план
Имели – пожениться.
«Ах, никогда! – вскричал отец. –
Он голодранец, твой юнец,
И мне в зятья нисколько не годится!»
Тогда сбежали Мей и Вонг
Любви своей во имя,
А гадкий Ах ударил в гонг:
«В погоню! Вскачь! За ними!»
Богиня Лу сказала: «Цыц!
Я превращу влюблённых в птиц.
Пусть быстро машут крыльями своими!»
Ах-Ли! К нам может подступить
Беда такая злая,
Что хочется остановить
Её, за хвост хватая;
Но с нею так не поступить:
Она способна воспарить,
От нас на крыльях в дали улетая.
Откуда взялся мой рассказ?
Секрет откроется сейчас:
Я просто видел как-то раз
Старинную тарелку из Китая.
У дороги на Тракстон жила одна
Старушка – так говорят,
И только гуся имела она
Из всех житейских отрад.
Его не любили и стар и мал:
Гусь, где вздумает, там и гулял,
И гоготал, и всех задирал,
Вот именно: всех подряд.
Другая старушка, не краше той,
У дороги на Тракстон жила,
Она не имела отрады иной,
Кроме злого козла.
Был её чёрный козёл рогат,
Всегда он был пободаться рад,
Его боялись и стар и млад
(Пусть даже и ночь была).
Однажды сказала одна из этих старух:
«Козёл твой – всеобщий враг».
В ответ – вторая из этих двух:
«Да чтоб издох твой гусак!»
И с той поры, повстречавшись днём,
Они честили гуся с козлом,
Уж так бранились, что дым столбом
(Под вечер – ещё и не так).
А народ всё равно страдал без вины
Что от гуся, что от козла.
Мораль: чужие грехи видны,
В своих же не видишь зла.
Павлин на стене, ограждающей сад,
Сидел, довольный собою,
И людям потешить диковинкой взгляд
Конечно, хотелось: и стар и млад
К ограде сбегались гурьбою.
И ежели вы оказались бы там,
Смогли бы расслышать сквозь шум и гам:
– Вот это даёт!
Ах-ах! Ой-ой-ой!
– Не видел народ
Раскраски такой
С тех пор, как спустились по сходням ковчега
Звери и птицы для лёта и бега.
– Нет, ты погляди
На хвост позади!
– Потратить бы мог и последнее пенни я,
Чтоб только услышать павлинье пение!
«Ну что же, – подумал павлин, – запою!
Возрадуйтесь, слушая песню мою!»
(Поёт.)
– О боже! О боже!
– Скорей перестань!
– Морозом по коже
Подобная дрянь!
– Так пилы скрежещут, вгрызаясь в доску!
– Так кошки вопят, нагоняя тоску!
– Помилосердствуй!
– Поменьше усердствуй!
«Потише! – взмолилась толпа. – Караул!»
И каждый два пальца в два уха воткнул.
Мне жалко павлина. Пустая затея
Мир радовать пением, петь не умея.
