осталось.
— Вот бы сын родился, — вздохнула Алатана. — Тогда бы Кощей от нас отстал и больше не стал бы девиц похищать.
— Дык куда там! — Анисья фыркнула. — Как таскал, так и будет таскать. Нешто ты его не знаешь? Все блага мира ему подавай, всё золото, все колдовские книги, всех красавиц. Ух, и жадина!
— Книги? — Василиса оживилась. — А тут что, есть библиотека?
— Громадная, — кивнула Алатана, осторожно шагая по мраморному полу. — Там всё чары да заклятия разные. А ты никак читать умеешь?
— Умею, конечно, — Василиса гордо вскинула голову.
Анисья восхищённо ахнула, а вот Алатану это признание совсем не впечатлило. Прищурившись, она елейным голосом спросила:
— Что, и даже на навьем?
Тут уж Василисе пришлось повесить нос. Чужих языков она не знала — особенно волшебных.
Девушки вошли в одну из комнат за зеркальными дверями. Та выглядела… жилой. Будто бы прежняя хозяйка совсем недавно вышла и вот-вот вернётся. Нет, вы не подумайте, всё было вычищено до блеска: ни пылиночки, ни сориночки — слуги постарались. Но в воздухе витал стойкий запах сладких цветочных духов, перебивший даже травяные благовония Алатаны.
— Разувайтесь, — скомандовала та, и Василиса, поспешно скинув черевички, ступила на пушистый ковёр. Ух и тёплый! Будто солнышком нагретый.
Прямо по центру комнаты стоял низкий столик с блюдом… похоже, что фруктов. Но, кроме яблок, Василиса ничего не узнала. Незнакомые красные и оранжевые плоды выглядели весьма маняще. Как их есть-то? В маленьких плошках лежали орешки, сухофрукты и… что-то ещё.
— Это щербет, — пояснила Анисья, проследив за её взглядом. — Лукум, козинаки, халва. Попробуй, тебе понравится.
Но, несмотря на то что у Василисы во рту с самого утра и маковой росинки не было, она не спешила набрасываться на угощение. Вот Марьяна — та цапнула засахаренный орешек и расплылась в улыбке:
— Ух и вкуснотища!
Из-за бархатных портьер в комнате царил приятный полумрак. По полу были разбросаны вышитые маками подушки. Ну, спасибо, что не гадами ползучими! (Впрочем, на одной из подушек свернулась маленькая змейка-кощейка: спала, а может, притворялась.) Стены комнаты тоже были обиты бархатом, отчего все голоса звучали глухо и даже звуков шагов было не слыхать. Что же, по крайней мере, можно будет болтать с Марьяной, не боясь, что кто-то пройдёт мимо и случайно услышит их разговор. Да и ночью тишина не повредит: небось, спится в таких покоях сладко.
— Там дальше ещё спальня, умывальня и цельная комната с нарядами, — Анисья махнула рукой, указывая на дальние двери. — Можно хоть кажный день платья менять. Я, например, так и делаю.
— Мы здесь вдвоём будем жить? — Марьяна стащила ещё один орешек и задрала голову вверх, разглядывая медные светильники на стенах. Те, казалось, сияли сами собой — не коптили, не дымили, похоже, в них вообще не было живого огня.
— Нет, что ты, — брови Алатаны удивлённо взметнулись вверх. — У каждой Кощеевой жены свои собственные покои. Уж на что — на что, а на тесноту мы не жалуемся. Эти — Василисины. А твои я тебе покажу, коли подсобишь мне немного.
Она протянула руку, и Марьяна спешно подхватила её под локоток.
Когда они ушли, Анисья сладко потянулась, хрустнув плечами, опустилась на одну из подушек возле столика и потянула руки к щербету.
— Ежели ты есть не хочешь, я сама отведаю. Сласти тут у них отменные. В моей-то семье ничего такого отродясь не было. Бедно мы жили: каша, суп да компот. Летом — огород. Никаких тебе платьев, украшений, музыки. Это Алатана с Гордеевной у нас к роскоши привычные, а я вот кажной брошечке, кажному колечку радуюсь. А уж апельсины как люблю! Это вот те, которые оранжевые. Возьму один?
— Бери, конечно, — кивнула Василиса.
Ей подумалось, что Анисья с Марьяной в чем-то даже похожи. Не внешне, а нравом. Обе улыбчивые, непосредственные (иногда до невоспитанности, но чего уж там — у всех свои недостатки), обе те ещё сладкоежки. И, кажется, Анисья тоже любила посплетничать. Этим Василиса и решила воспользоваться.
— Скажи, а это чьё? — она взяла с туалетного столика резной черепаховый гребень (удивительной красоты, надо сказать, его так и хотелось пристроить в косы).
Там же рядышком стояла раскрытая шкатулка со шпильками (у каждой навершие из самоцветного камушка), жемчужными нитями для вплетения и ещё какими-то бусинами.
— Дык теперь твоё, — Анисья засучила рукава, высыпала орешки в плошку с янтарно-тягучим мёдом и, облизнувшись, запустила туда ложку. — Ты примерь, не стесняйся. А ежели самой сложно понять, что к чему пристроить, трижды хлопни в ладоши — тогда придёт служанка. Только мы их стараемся звать лишь в самом крайнем случае. Страшные оне. Мёртвые…
— Бр-р, — Василиса передёрнула плечами. — Правда что ли упырицы?
— Дык! И злыдницы. Не знаешь, кто хуже. Но ты не бойся — Кощей им строго-настрого запретил нас жрать. Сказал, мол, хоть один волосок упадёт с жониных голов — всем шкуру наизнанку вывернет, — Анисья облизала палец. — Я знаешь как навострилась? Сперва попросила энтих меня приодеть-причесать, а сама примечала, как они это делают. Теперь в какой хошь наряд завернусь. Даже с энтим… со шлейфом, вот. Хочешь, тебя к свадьбе наряжу, как куколку?
— Да, я была бы очень признательна, — Василиса уселась рядом, взяла с блюда небольшое красное яблочко и надкусила. Ух, и сочное — аж по губам потекло.
— Кушай, кушай, — Анисья наворачивала мёд. — Вот ещё винограду попробуй. Кощей наш тощих не любит. Сам-то вон какой костлявый, как только душа держится? Ах да, у него же нет души!
Она рассмеялась, и Василиса тоже фыркнула в ответ — скорее из вежливости. Больше, чем шутки новой знакомой, её волновало зрелище за окном. Там высилась огромная башня — похожая на воронёные стрельчатые зубцы замковых башен, а всё же не совсем такая. Во-первых, камень её был не чёрный, а серый. Во-вторых, в башне было всего одно окошко — высоко-высоко, близко к остроконечной крыше (уже начало смеркаться, и в нём горел
