а в Двинскую.
Жук благодарно посмотрел на тюремного библиотекаря.
— Патерик возьми в камеру. Но будь осторожен, — предупредил Владимир. — С «переодетой» книгой попадаться нельзя.
— «Переодетые» книги! — повторил Жук.
— У нас их немало. Ты познакомишься и с этой запретной библиотекой. Философскую литературу оставим на будущее. Пока прочти Морозова. Читается легко, интересно, как сказка…
Возвратясь в камеру, Иустин подсел поближе к неярко горевшей лампе, раскрыл патерик.
В объемистую духовную книгу были вплетены две работы, написанные Морозовым в заключении: цикл стихов «Звездные песни» и рассказ «В мировом пространстве».
Так, человеческая мысль, родясь здесь, в крепости, через годы сюда же и вернулась сокровенным печатным словом.
Иустин пробежал взглядом обращение к читателю: «Не все эти песни говорят о звездах… Нет! Многие из них были написаны в мраке непроглядной ночи».
Стихами Жук особенно не интересовался. Но сейчас он с интересом читал песни, посвященные Ксане, песни, в которых звучали имена планет и звезд, — Сатурн, Антарес, Дракон…
Иустин видел того, кто написал эти строки, сначала безусого юнца, каким его бросили в Шлиссельбургскую крепость, потом старика, каким он здесь стал после многих лет заточения. Вот он у окна своей одиночки поднял к звездному небу нестарящиеся глаза…
Всего же более увлекся Жук не стихами, а рассказом «В мировом пространстве».
Рассказ казался не только связанным с песнями, но служил как бы продолжением их, а может быть, и началом.
Это было фантастическое повествование о полете на Луну.
Нет, Иустин не читал его. Просто он вместе с Морозовым и его друзьями отправился в путь.
────
Они летели в чудовищном снаряде. Где, в какой точке путешественники оторвались от земного шара? Старт дан несомненно на маленьком острове в истоке Невы.
Вместе с Морозовым — товарищи по каторге, шлиссельбуржцы — Вера Фигнер, Людмила Волькенштейн, Петр Поливанов, Людвиг Янович.
Снаряд сотрясался от работы могучих цилиндров. Прошло немного времени, и «мы уже вышли за пределы доступного для наших чувств земного притяжения».
Это было изумительно и непривычно. Путешественники плавали по воздуху, как рыбы в воде. Ударялись о стенки. Чтобы повернуться, приходилось изгибаться всем телом, и думалось о том, какая удобная штука — рыбий хвост.
Вера Фигнер протянула руку к стакану с водой. Неосторожно толкнула его, и вода пролилась. Но случилось это также самым необычным образом. Слово «пролилась» тут явно оказалось неуместным. Должно быть, в мировом пространстве не только предметы, но и слова обретали новое значение.
Вода совсем не лилась. Она сплотилась в светлый шар и принялась летать по кабине. Шар не давался в руки, обтекал пальцы, плющился меж ними и снова вырывался.
Морозов выглянул в иллюминатор. «Небо было черно, как в глубокую ночь, и все горело миллионами вечных огней».
Лучились созвездия Ориона и Близнецов. Покинутая Земля виднелась широким светло-зеленым серпом. На нем отчетливо проступали материки и снега полюсов.
Но Земля становилась все меньше, ее очертания заволакивало дымкой. Зато сияющий диск Луны разрастался под ногами. Вот уже отчетливо видны ее равнины и цирки.
Снаряд падал на Луну. Цилиндры во всю силу были переключены на обратный ход, чтобы противостоять тяготению извечного земного спутника. Путешественники теперь не плавали в воздухе. Их прижало к потолку кабины.
Космический снаряд-корабль летел над поверхностью Луны. Внизу — желтовато-зеленое плоскогорье и цирк Тихо-Браге. Дно у него широкое, плоское, с полосами бело-серой пыли. Вот горный хребет лунных Апеннин. Вот темная впадина, которая называется Морем Дождей.
У астронавтов-шлиссельбуржцев мало времени, чтобы любоваться фантастическим пейзажем. Они заняты исследованиями, которые должны раскрыть людям мировые загадки Луны. Снаряд оснащен железными щупальцами. Щупальцы захватывают внешние пробы и по каналу доставляют их внутрь кабины. Такая проба взята над Морем Дождей.
— Как странно! — восклицает один из шлиссельбуржцев, — значит, это действительно моря, только не водяные, а газообразные.
Над цирком Платона корабль замедлил полет. Здесь видны нагромождения пыли. Казалось, поверхность Луны обращена в пыль солнечным зноем долгого дня, «не умеряемым воздушным покровом». Снизились, пытаясь захватить пробу почвы.
Вдруг на всем пространстве, какое мог охватить глаз, разгорелось зарево. Огромный огненный шар врезался в Луну.
— Метеорит! — успел крикнуть Морозов.
Смерч пыли окутал снаряд. Все кинулись к люку проверить, нет ли пробоины. Потеря воздуха грозила астронавтам гибелью.
Корабль снова набрал высоту. Когда пыль рассеялась, шлиссельбуржцы увидели, что на том месте, где ударился и сгорел метеорит, образовалась круглая впадина.
«Значит, — размышлял Морозов, — эти цирки, возбуждающие столько гипотез, не что иное, как следы ударов тысяч маленьких комет и больших метеоритов, встречавшихся с Луной в продолжение миллионов лет ее существования… Не то же ли самое планета без атмосферы, что дерево без коры?..»
В кабине возник спор о происхождении цирков, о том, что представляет собою обратная, невидимая сторона Луны. На этот счет высказывались самые невероятные догадки, полусны, полулегенды.
Астронавты-шлиссельбуржцы собирались направить свой корабль к обратной стороне Луны.
Но обнаружилось, что при сотрясении люк все же опасно прогнулся.
Приходилось срочно возвращаться на родную, многострадальную планету.
Через некоторое время полета от сильнейшего толчка заскрипела железная обшивка. Снаряд вошел в земную атомосферу. Внизу, по сизо-голубому окутанному облаками гигантскому шару, двигалась широкая сумеречная полоса.
Космический корабль летел к Земле. В эти минуты шлиссельбуржцы раздумывали о том, есть ли жизнь на других планетах? Да, они убеждены, что на некоторых из новых солнц с их планетами и спутниками есть мыслящие существа. Они смотрят на Землю и желают «нам и всем нашим братьям по человечеству скоро и счастливо пройти сквозь окружающий нас мрак к новой, высшей жизни на земле, к чудному чувству свободы, любви и братства…»
────
Иустин Жук дочитал последнюю страницу и закрыл книгу. Он встал. На грязный, заплеванный пол упала его тень. Светила луна. В камере все спали. С нар свешивалось тряпье, дырявые онучи. Кто-то вскрикивал во сне. Кто-то стонал, надсадно и тягуче, не переставая.
Иустин закинул руки за голову, сжал их, хрустнули пальцы. Он подошел к стене и ухватился за прутья решетки.
За двойным окном было видно небо с плывущими по нему тучами. Звезды то появлялись, то исчезали. Как зовут эту серебряную россыпь? Дракон? Кассиопея?
Каторжанин не отрываясь смотрел на сияющее небо.
«Придет время, — говорил он себе, — люди станут по-настоящему свободными. И тогда, — спрашивал Иустин, чувствуя, как колотится сердце, — неужели тогда люди и впрямь поднимутся к звездам?»
«Вчера — первый теплый дождь. Давно уже ждут его наши цветы».
«Список, заказанных семян: флокс многолетний, бархатцы, портулак крупноцветный, лафатера древовидная, левкои…»
«Нет,
