ногами, толкаясь вверх, к этому звуку, но Роза-Мэй тянула меня вниз. Я стала лягаться сильнее, стремясь навстречу голосу, и мы всплыли, прорвав поверхность воды. Свет был ослепительным. Воздух хлынул в мои лёгкие. Я увидела маму – она стояла у края воды, выкрикивая моё имя. Этот звук, казалось, наполнял весь Сад. Голос её был слышен отчётливо, но её лицо расплывалось у меня перед глазами. Я пыталась позвать на помощь, но прежде чем сумела произнести хоть слово, снова оказалась под водой.
Паника заполнила каждый уголок моего мозга; картины исчезли. Теперь мы с Розой-Мэй висели в толще воды лицом к лицу. Я снова ударила ногами, сильнее, чем прежде, изворачиваясь всем телом. Мои руки были свободны. Я оттолкнулась от неё, дёргаясь в воде. Мы снова всплыли наверх. Я глотнула воздух, высматривая маму, но она исчезла. Меня охватил ужас. Я попыталась повернуться, чтобы охватить взглядом берег, но хватка Розы-Мэй была похожа на стальные кандалы, и спустя секунду я снова оказалась под водой.
Теперь в голове у меня было совершенно пусто. Руки Розы-Мэй крепче обвились вокруг меня, и спустя несколько беспомощных рывков ногами я сдалась. Было спокойно, тихо. Вода была полна пузырей. Что-то было такое насчёт пузырей – что-то, что говорил Мак, – но я не могла вспомнить, что именно, и эта мысль растворилась в воде, уплыла прочь. Мне хотелось спать, я погружалась в воду, как в сон. У меня не осталось сил, чтобы достичь света, пробивавшегося сверху.
Я услышала что-то. Вода вокруг меня задвигалась, сначала мягко, потом с силой. Издали донеслись другие звуки – слишком смутные, чтобы что-то значить. Но потом меня схватили чьи-то руки; отчаянные, цепкие руки, которые тащили меня к свету.
– Бекки!
Это была мама. Она держала меня. Тянула меня.
– Бекки, посмотри на меня. Я тебя держу. Бекки, открой глаза. Очнись, Бекки! Очнись!
Мама? В воде? Трясёт меня? Я силилась собраться с мыслями.
– Держись за меня, Бекки. Помоги мне. Здесь неглубоко. Давай, Бекки. Мы почти выбрались. Давай!
Ещё больше рук. Волокут меня наверх. Переворачивают меня.
Свет. Холод. Воздух.
Я хрипела, отчаянно втягивая воздух. Большими глотками. Глубокими, судорожными вдохами.
– Ох, Бекки! – Мама уткнулась лицом мне в грудь, всхлипывая. – Прости меня! Мне так жаль, ужасно жаль!
– Мам… – хриплым шёпотом отозвалась я. – Мам, мне холодно…
Мой рот был наполнен водой, и я перекатилась на бок, откашливаясь.
– Бекки! О, слава богу! Я думала, что потеряла тебя. Я не смогла бы выдержать. Я не смогла бы жить с этим. Только не снова!
Я цеплялась за неё, продолжая кашлять. Она тоже была мокрой и дрожала от холода. Она прыгнула в воду? Она спасла меня? Вокруг толпились другие люди, склонившись над нами.
– Всё в порядке, – сказала мама. – Спасибо вам за помощь, но теперь всё в порядке.
Она крепко прижала меня к себе, раскачиваясь туда-сюда. Люди начали расходиться.
Моё тело казалось тяжёлым, словно придавленное чем-то. Я пыталась сделать глубокий вдох, но у меня не было сил. Мы сидели там, раскачиваясь, слишком потрясённые, чтобы говорить.
– Что ты сделала, Бекки? – спросила в конце концов мама. – О чём ты думала?
– Это была Роза-Мэй, мам, – прохрипела я, горло у меня всё ещё саднило. – Она хотела, чтобы я вместе с ней оказалась в воде. Она всё лето умоляла меня пойти плавать с ней, практически каждый день, но я слишком боялась. Мак начал учить меня плаванию, но я не осмеливалась плавать с Розой-Мэй. Она была просто бешеной, мам. Она ныряла в озеро и оставалась под водой целую вечность. Я это ненавидела. – Я попыталась сесть, неожиданно придя в ужас. – Где она сейчас? Всё ещё в озере?
– Нет, Бекки, – всхлипнула мама. – Прошу тебя. Здесь нет никакой Розы-Мэй. Роза-Мэй умерла давным-давно.
– Я тоже не понимаю этого, мам, но она здесь, я клянусь. Я знаю, что она умерла, я это осознала, но она по-прежнему в озере. Как долго я пробыла в воде? Две минуты? Три? Ты можешь увидеть её в любую секунду.
Я окинула взглядом поверхность озера. Она была совершенно неподвижной, но я знала трюки Розы-Мэй.
– Я серьёзно, мам. – Я не знала, как заставить её поверить мне. – Она тащила меня в воду. Ты должна была видеть её. Мы провели вместе всё лето, гуляли по Саду, искали голубянку-аргуса. Роза-Мэй рассказала мне древний миф: если первой за лето увидеть голубянку-аргуса, то человек, которого ты любишь больше всего, придёт к тебе на встречу, но, если она сядет на плечо, значит, этот человек придёт только для того, чтобы попрощаться навсегда…
– Перестань, Бекки! Ты бредишь…
– Нет, это не бред, это правда. Мы с ней подружились, но она не хотела, чтобы я общалась с Маком. Она ревновала. Она хотела меня только для себя. – Я пыталась подняться, отчаянно рвалась из маминых рук, но она удерживала меня. – Отпусти меня. Отпусти! Мы должны найти её!
– Нет, Бекки! – Мама обняла меня ещё крепче, так, что я не могла пошевелиться. – «Скорая помощь» уже едет сюда. Тебе нужен покой. Роза-Мэй не в воде. Она умерла давным-давно. Её здесь нет. Ты в безопасности.
Я помотала головой, силясь увидеть озеро. Мама ошибалась. Я чувствовала, что Роза-Мэй смотрит и ждёт.
– Но я не понимаю, – произнесла я. – Я ничего не понимаю.
Мама гладила меня по голове.
– Это я во всём виновата, я должна была с самого начала рассказать тебе правду. Я совершила ужасную ошибку. Твой отец хотел, чтобы я рассказала тебе, и Стелла тоже – они говорили, что ты имеешь право знать, что это нужно сделать, – но я не могла заставить себя заговорить об этом. Я хранила всё это, чтобы показать тебе, все вырезки, все фотографии, но каждый раз, когда я пыталась найти слова, у меня начинала раскалываться голова. Я хотела рассказать тебе, но просто не могла.
– Расскажи сейчас, – слабо сказала я. – Расскажи мне всё. Но пожалуйста, мам, просто поверь мне. Она здесь.
Я прижалась к ней, на какое-то время почувствовав себя в безопасности, и мама начала рассказывать.
– Роза-Мэй всегда была неординарной, – начала мама. – Она так сильно отличалась от твоего отца и меня, что мы когда-то шутили: должно быть, её подменили в больнице и выдали нам не того ребёнка. Она пыталась бегать ещё до того, как научилась ходить. Честно говоря, нам трудно было поспевать за ней. Мы были очень молоды – мне было восемнадцать, когда я родила её, – но
