— По крайней мере, Кощей до них не добрался. Мы бы знали, — утешил её Лис.
Сам он, конечно, не был в этом уверен. Отец наверняка очень разгневался, обнаружив Марьянин подлог, — так что запросто мог полететь и спалить дом, где жили обманщики. И не только дом — всю деревню, с него станется. Но как утопающий хватается за соломинку, так и мать ухватилась за свою надежду:
— Да, ты прав. Многих жён привозили Кощею после меня, но Даринки среди них точно не было. Значит, не споймали её.
А Лис подумал — даже если он узнает, что это не так и на самом деле для Даринки и прочих домочадцев всё обернулось бедой, он всё равно не расскажет об этом матери. Обманет, если понадобится. Сочинит всем погибшим новую счастливую жизнь. Только чтобы Василиса не плакала, думая, что её жертва была напрасной.
— Я пойду, — он осторожно высвободил свой рукав из цепких материнских пальцев. — После подземелий умыться надо. Чувствую, что слишком пропах всем… этим. — Он не стал вдаваться в подробности, чем именно. Да и Василиса, к счастью, не спрашивала.
— Иди, конечно. Отдохни. А коли птичка-весточка прилетит, я позову.
Только оказавшись в своих покоях — вдали от суеты, Лис понял, как сильно он устал. Ноги подкашивались, но он нашёл в себе силы для ещё одного обыденного дела: насыпал на подоконник зерён для птиц, посвистел призывно и только потом опустился на кровать. За окном слышался птичий гвалт, порой переходящий в возмущённое чириканье, когда какая-нибудь особенно проворная пичужка выхватывала корм прямо из-под носа у другой. Прежде Лис всегда улыбался, глядя на птичьи уловки, порой разговаривал с крылатыми приятелями (некоторых даже узнавал в лицо — точнее, в оперение — и давал им имена), но сегодня его не радовал даже привычный весёлый щебет. Он зарылся пальцами в волосы, взлохматил их и шумно выдохнул. Игра, в которую он ввязался, была весьма опасной. С одной стороны, это пугало, с другой — будоражило кровь. Мысли скакали с одного на другое: ни успокоиться, ни задремать не получалось — а стоило бы. Ему ведь предстояла та ещё ночка — после колдовских снов ни один чародей не чувствовал себя отдохнувшим, а уж после кошмаров — особенно.
Иметь на своей стороне мару было весьма удобно — те, конечно, не в каждый сон могли сами пролезть да ещё и привести кого-то со стороны (к тому же Кощею, например, таким способом не подберёшься), но почти в каждый. А узнать потайные страхи своего врага — означало получить власть над ним. К сожалению, это правило работало и в обратную сторону: если бы кто-то проник в сны самого Лиса… ох, многое можно было бы там рассмотреть. К счастью, мары редко пособничали чародеям — Лису просто повезло, что он нравился Маржане. И всё же стоило себя обезопасить: попросить у неё амулет от её же собственных чар. А то мало ли? Ведь заставить мару помогать можно и против воли. Тот же Кощей точно не погнушался бы…
Неожиданно раздался негромкий, но настойчивый стук в стекло, и Лис, погружённый в свои тревожные мысли, вздрогнул — кого там ещё принесло? Стук повторился. Пришлось встать и подойти к окну. Прямо на подоконнике сидела маленькая невзрачная птичка — размером с воробья или даже чуть меньше. Её совсем не заинтересовали остатки недоеденных зёрен — она была занята другим: упорно барабанила клювом в стекло. «Весточка», — догадался Лис, скорее распахивая ставни. Хоть они и ждали послания от узников, но его всё равно обдало жаром, а на висках выступил пот. Птичка доверчиво впорхнула в его ладони, и Лис кубарем скатился по лестнице.
— Мам! Она прилетела! Иди сюда, скорее!
Василиса встретила его в дверях. Дыхание у неё тоже сбилось, шаль сползла с одного плеча. Она огляделась — никого из немых прислужниц, к счастью, не было рядом — и шепнула:
— Свирель.
Лису не нужно было объяснять дважды. Он передал птичку-весточку Василисе и, достав из кармана окарину, заиграл. Змейки-кощейки — вездесущие соглядатаи — не должны были ничего увидеть и тем более услышать.
Матушка пересадила птичку на шесток и предложила кусочек хлебного мякиша, но весточка на угощение даже не взглянула. Она встряхнулась, распушив пёрышки, несколько раз щёлкнула клювом и вдруг заговорила приглушённым и вкрадчивым голосом Весьмира:
— Ну здравствуй, родная, сколько лет, сколько зим! Видишь, я слово своё держу, хоть и не сразу вышло вернуться. Прости, что пришлось так долго ждать, но, поверь, не было и дня, чтобы я не засыпал с мыслью о тебе и твоих злоключениях. Ты здорово придумала сына своего к нам послать. Да, не удивляйся — я его сразу узнал. Похож ведь на тебя как две капли воды — твоя кровиночка, не Кощеева. А за холодный приём пусть простит нас: не ведали мы, на чьей стороне княжеские дети, проверить пришлось. Но перейду к главному — я здесь, чтобы вытащить тебя из плена. Ты, наверное, удивишься этим речам: ведь сейчас я и сам узник. Только это ненадолго. Средь Кощеевых прислужников есть верный человек, который только и ждёт знака, чтобы отворить двери нашей темницы. И этот знак подашь ты. В день, когда решишься, после обеда вывеси на окне белый платок. А под покровом ночи дождись нас на стене — там, где мы прощались и я поцеловал тебя, помнишь? В этот раз всё получится, душа моя. Свобода ждёт!
Только закончив говорить, птичка склевала хлебный мякиш и уставилась на Василису немигающими бусинками глаз, словно спрашивала, мол, ну что? Ответ будет?
А мать спрятала лицо в ладонях. Плечи её затряслись, но рыданий не было слышно. Когда же она убрала руки, Лис увидел, что её глаза так и остались сухими. Похоже, за прошедшие годы Василиса уже выплакала все слёзы.
— Слушай и запоминай, вот что нужно передать, — дрогнувшим голосом сказала она птице и вдруг заговорила тепло-тепло: — Здравствуй и ты, ненаглядный мой. Рада была получить твою весточку. Главное, что ты жив-здоров, что же до всего прочего… не след тебе извиняться — ты предо мной не виноват. Сама я решила остаться,
