Неправильное воспитание Кэмерон Пост - Эмили М. Дэнфорт

Он мог похвастаться не только ростом, но и длинными мускулами и держался точь-в-точь как премьер из труппы Джоффри [30] – весь грация и скрытая, элегантная мощь. До снегопадов мы время от времени выходили вместе на пробежки, и я с удивлением отметила, что все время смотрю на него с новым для меня интересом. Его отец лишь недавно обратился в христианство по «политическим мотивам». По словам Адама, именно отец отправил его в «Обетование». Мать была против, но родители развелись, она переехала в Северную Дакоту, а опека была у отца. Он принадлежал племени ассинибойнов, которые когда-то торговали на реке с каноэ, являлся членом Племенного совета Форт-Пека с правом голоса и был весьма уважаемым застройщиком в Вульф Пойнте, где он надеялся занять пост мэра. То, что вместо нормального сына у него родилась какая-то феечка, угрожало этому его плану.

Было не трудно говорить преподобному Рику то, что он хотел от меня услышать. Он закрывал дверь своего кабинета, расспрашивал, как прошла неделя, расспрашивал меня об учебе и только потом начинал с того места, на котором мы остановились в прошлый раз. И я сочиняла всякие истории о соревновании с Ирен, о Джейми и других парнях, с которыми я проводила куда больше времени, чем с девочками моего возраста, или что-нибудь о влиянии Линдси на меня. Мы довольно часто о ней вспоминали, рассуждали о соблазнах большого города, тяге ко всему необычному.

Я не лгала Рику. Дело было в другом: он верил в то, что делал, а я нет. Рут оказалась права. Приехав в «Обетование», я не открыла свое сердце истине. Более того, у меня не было ни малейшего представления, что для этого нужно.

Рик мне нравился. Он не злился и не выходил из себя, когда я рассказывала ему истории о том, что меня поощряли и награждали за поступки, свойственные мальчикам. Он ни на секунду не усомнился, что мы действительно куда-то продвигаемся, что эта «работа» идет мне на пользу и что однажды я приму себя как феминную женщину и откроюсь для угодных Богу гетеросексуальных отношений.

А вот Лидия была настоящим жупелом, и я радовалась, что хотя бы сейчас она не присутствует на наших консультациях с Риком. Я слыхала выражение «само совершенство», но никогда раньше мне и в голову не пришло бы использовать его в уничижительном смысле. Во время «библейского часа», когда мы под ее руководством изучали Писание, в столовой (совсем небольшой), в любом месте, где бы я с ней ни столкнулась, меня тут же охватывало чувство вины, как будто сама моя жизнь, то, что я дышу, нахожусь рядом с ней, уже являлось воплощением греха, который она должна была искоренить.

Ко Дню благодарения мой айсберг выглядел так:

Той осенью нас было девятнадцать. На целых шесть человек больше, чем в прошлом году (десять учеников оказались в «Обетовании» повторно). Десять парней, семь девушек плюс преподобный Рик и Лидия Марч, четверо или пятеро воспитателей, которые посменно наблюдали за нашим поведением вне занятий и организовывали всю деятельность вне основной программы. Была еще Бетани Кимблс-Эриксон, не так давно овдовевшая молодая учительница, которая с понедельника по пятницу приезжала к нам из Западного Йеллоустоуна на бордовом порыкивающем пикапе помочь с основными предметами. Она встречалась с Риком. Исключительно целомудренно. Из девятнадцати учеников как минимум десять действительно старались преодолеть грех гомосексуального влечения и избавиться от неподобающего поведения, растопить верхушки своих айсбергов в надежде на вечное спасение. Остальные выбрали мой путь: симулировали положительную динамику на индивидуальных консультациях, привечали персонал, выпуская пар (выдыхая дым, точнее говоря) в компании таких же грешников, с которыми у них установились тайные отношения, так как подобные вещи были у нас под запретом.

Поначалу труднее всего мне давалась дисциплина: установленный распорядок, жизнь по расписанию. Теперь я не могла запираться в своей комнате, вскочить на велосипед и умчаться куда глаза глядят, взять кассету в видеопрокате и посмотреть ее три раза подряд. После нескольких лет вольницы в компании Джейми и других ребят для меня не было наказания хуже. Даже еженедельные беседы с преподобным Риком были лучше.

Если мы не молились, то занимались. У нас было два класса, в каждом россыпь парт на одного, пластиковые стулья, большая доска на стене, обязательные часы, звучно отсчитывавшие время, настенные карты, которые нужно было тянуть вниз, чтобы развернуть. Ничего необычного. Но стоило выглянуть в окно, и ты словно смотрел на открытку: перед тобой вырастали синие с лиловым горы, небо и земля убегали вдаль, и всякий раз, когда я задерживала взгляд слишком долго, мне чудилось, что я растворяюсь в этом пространстве. И мои глаза постоянно были обращены к этим окнам.

Бетани Кимблс-Эриксон не столько учила нас, сколько проверяла наши домашние задания. Если во время самостоятельного чтения или выполнения письменных работ ученик чего-то не понимал, она подходила и объясняла. Безмолвие в классе – таким я представляла себе монастырь. Иногда тишина казалась такой густой и плотной, что я со всей силы шаркала стулом по полу и шла точить карандаши или взять книгу, которая мне и не была вовсе нужна, лишь бы нарушить ее. Такой порядок был заведен из-за того, что ученики съезжались сюда со всей страны, школьные программы во всех штатах были свои, да и учились мы в разных классах, так что у каждого был собственный индивидуальный план. Было практически невозможно организовать работу так, чтобы один учитель одновременно преподавал десяти ученикам десять предметов. Наша программа соответствовала требованиям штата Монтана и христианской школы «Врата жизни» в Бозмене, куда мы ездили в ноябре и мае сдавать выпускные экзамены. Учебные планы разрабатывались отдельно для каждого ученика в соответствии с его целями и задачами. В общем, такое самообразование по всем предметам. Мне это подходило. Мне нравилось как следует «работать в собственном ритме», но многим приходилось тяжко, так что Бетани часами стояла