дали бы отрезать себе уши, будь он даже с горошину. Так что когда она взяла коробочку, то потёрла только один глаз – левый. Она просто притворилась, что втёрла красную мазь в правый глаз, хотя на самом деле к нему даже не притронулась.
А человечек опять вскочил на коня и поскакал к своему дому в глубине холма.
Когда он исчез вдалеке, тётушка Марджери подумала, что надо бы выкинуть головешки из сумки. Она перевернула её вверх тормашками, потрясла над очагом и оттуда посыпались – что вы подумали, чёрные уголья? Нет, большие слитки чистейшего жёлтого золота, которые при свете свечи горели как огонь. Почтенная дама не могла поверить своим глазам, потому что такого богатства ей хватило бы, чтобы весьма достойно и с удовольствием прожить остаток дней.
Но её правый глаз! Хотел бы я видеть то, что тётушка Марджери видела своим правым глазом. Вы спросите: что это было? О, я вам сейчас расскажу.
В следующую ночь наступило полнолуние, и тётушка Марджери вышла посмотреть на свою дивную клумбу с тюльпанами, которой очень гордилась. «Нет, ну надо же!» – воскликнула она, протирая глаза, потому что не знала, во сне она всё это видит или наяву: на клумбе кишмя кишел маленький народец.
Но она не спала, и она их видела, уж это точно. Да, там они и собрались – крошечные мужчины, женщины, дети, младенцы, и клумба была усеяна ими так же густо, как лужайка – гостями на человеческой свадьбе. Мужчины покуривали трубки и разговаривали, женщины хлопотали вокруг младенцев: кому-то пели, кого-то укачивали в колыбелях из цветков; дети играли в прятки среди тюльпановых стеблей. Наша тётушка высунулась из окна и стала с удовольствием на них смотреть, потому что следить, как маленький народец занимается своими делами, всегда приятно.
Вскоре она заметила, что один крошечный мальчик-фейри прячется под большим листом, а остальные малыши из тех, кто играл в прятки, ищут там, ищут сям, и никак не могут его найти. Старушка хихикала и хихикала, глядя, как вся эта мелюзга суетится и лезет из кожи вон, стараясь найти маленького хитреца, но – без толку. Наконец она не выдержала и воскликнула: «Эй, Воробей, посмотри-ка вон под тем листиком».
Едва эти слова вылетели у неё изо рта, как – шорх! фьюить! – фейри словно ветром сдуло; крошечные отцы, дети, матери с младенцами со всех ног бросились из сада и прочь от дома, и все они пронзительно верещали: «Она нас видит! Она нас видит!» Дело в том, что фейри очень пугливы и больше всего боятся, когда смертные видят их настоящий облик.
Поэтому они навсегда покинули тётушкин сад, и с этого дня тюльпаны у неё стали такие же, как у всех людей, не лучше и не хуже. И кроме того, все фейри знали, что её заколдованный глаз их видит, и поэтому, куда бы она ни пошла, разбегались у неё из-под ног врассыпную, как мыши. Это, как вы понимаете, не очень радовало тётушку, но на том её неприятности могли бы кончиться, если бы она после первого случая набралась ума и поняла, сколько бед приносит длинный язык. Но, увы, для неё, как и для многих пожилых дам, с которыми я знаком, не было приятнее звука, чем звук собственного голоса.
Ну вот, с тех пор, как тётушка лечила крошечную прекрасную даму, прошло около года, и в Тавистоке открылась большая летняя ярмарка. Там был весь свет и ещё кое-кто, и конечно, без тётушки Марджери там не обошлось. На эту ярмарку и вправду стоило пойти, скажу я вам. Ларьки выстроились в длинный ряд на ярко-жёлтом солнечном свету, они были украшены длинными шестами с разноцветными флажками и лентами, которые развевались на ветру. Эль лился рекой, а на лугу плясали, потому что туда пришёл дудочник Питер Уикс и все его дудки были при нём. И как же приятно было посмотреть на приодетых юношей и нарядных девушек с розовыми и голубыми лентами, когда они, взявшись за руки, танцевали под его музыку. В большом шатре сельские жители разложили свои товары: масло, сыр, яйца, мёд, и всё это было такое свежее и хорошее, что посмотришь – сердце радуется. Тётушка Марджери купалась в блаженстве, потому что куда ни ступи, она везде могла с кем-нибудь поболтать. Вот она и прохаживалась туда-сюда, и под конец зашла в большой шатёр, где были разложены те товары, про которые я уже говорил и которые так радовали глаз.
И – надо же! – кого, вы думаете, она заметила, кто же ещё шнырял туда-сюда среди толпы людей, как не маленький человечек в зелёном, с которым она встретилась год назад. И тётушка Марджери вытаращила глаза, так как делал он нечто странное: в руке у него был маленький деревянный скребок, которым он проводил по комкам масла, а на боку висел глиняный горшок, куда он отправлял соскобленное. Когда тётушка Марджери заглянула в горшок и увидела, что он почти полон, сдержаться она уже не смогла.
– Ба, сосед, надо же! – вскричала она. – Хорошеньким делом ты занят! Стыд и срам – отнимать у людей сливочное масло и честное имя! У них же из-за тебя веса не хватит! Давай-ка, проваливай отсюда, да поскорее!
Когда маленький человечек в зелёном услышал эти слова, он так удивился, что чуть не выронил скребок. «Хм, тётушка Марджери! Выходит, вы меня видите?»
– Ещё бы мне тебя не видеть! И что ты делаешь, тоже вижу! Сказано же тебе – уходи отсюда, и чтобы духу твоего тут не было!
– Выходит, вы не потёрли глаза красной мазью?
– Один глаз – потёрла, второй – так оставила, – отвечала тётушка.
– А каким глазом вы меня видите? – спросил фейри.
– Вот этим, дружище, и очень хорошо вижу, чтобы ты знал. – И она ткнула пальцем в свой правый глаз.
Тут маленький человечек начал надувать щёки, надувал-надувал и надул так сильно, что они стали похожи на два крошечных коричневых яблока в тесте. Пу-ф-ф! – это он дунул, и в глазу у тётушки потемнело, словно он загасил свечу в полночь.
Никакой боли тётушка не почувствовала, но сколько бы она ни мигала, а мигала она без конца, зрения в том глазу, куда дунул маленький человечек, у неё не прибавилось, глаз оставался слепым, как камень за мельницей, где лудильщик Том целовал мельникову дочку.
Тётушка Марджери Твист никогда по этому глазу особенно не страдала, но я бы отдал два своих за один такой, как он.
В славном городе Тавистоке эту историю рассказывают по сей день, и если вы туда поедете, то сможете выслушать её сами.
Но я повторю ещё раз то, что уже говорил: если бы мы не болтали языком о том, что видим, нам было бы лучше.
Раз – старая дева,
Два – старая дева,
Плюс старая дева (а в сумме – втроём),
Усевшись кто в центре, кто справа, кто слева,
Мусолили сплетни за чайным
