Мисс Полли раздражённо вскинула голову:
– И что вы за странный ребёнок, Поллианна! Разумеется, вам будет предоставлено достаточно времени для игр. Однако у меня складывается такое впечатление, как будто в то время, когда я, всеми силами стремясь выполнить свой долг, проявляю заботу о том, чтобы вы получили надлежащее воспитание и образование, вы, в свою очередь, не имеете ни малейшего желания выполнять свой, который заключается вовсе не в том, чтобы платить за мои усилия нерадивостью и неблагодарностью!
Поллианна была потрясена.
– Но, тётя Полли, неужели вы и вправду думаете, что я могу платить вам неблагодарностью? Вам! Ведь я вас люблю, потому что вы… потому что вы не какая-нибудь там чужая дама из благотворительного комитета, а моя родная тётя!
– Очень хорошо; смотрите же, чтобы ваши поступки не свидетельствовали об обратном! – смягчилась Мисс Полли, направляясь к двери.
Уже на полпути вниз она вдруг услышала за своей спиной тоненький дрожащий голосок:
– Простите, тётя Полли, а можно у вас спросить? Какие из моих вещей мне следует отложить… ну, чтобы отдать?
Тётя Полли испустила утомлённый вздох, который не ускользнул от внимания Поллианны.
– Ах да, Поллианна, я позабыла вам сообщить. Сегодня в половине второго Тимоти отвезёт нас в город. Ни одно из ваших платьев не достойно моей племянницы. Разумеется, я была бы очень далека от исполнения своего долга, если бы позволила вам появляться на людях в этих обносках.
На этот раз вздохнула Поллианна. Она поняла, что отныне до конца своих дней будет ненавидеть слово «долг».
– Скажите, тётя Полли, – задумчиво произнесла она, – а ему можно радоваться, этому самому… долгу?
– Что?! – Мисс Полли бросила на неё изумлённый взгляд; затем вдруг, густо покраснев, отвернулась и как фурия понеслась вниз. – Как вы смеете мне дерзить, Поллианна?!
Вернувшись в свою душную комнатушку на чердаке, бедняжка присела на стул и задумалась. Она размышляла о том, что отныне и вовеки вот этот самый долг будет отравлять каждую секунду её существования.
– И всё-таки я не понимаю, чем же я так обидела тётю Полли, – вздохнула она. – Я ведь всего лишь хотела, чтобы она подсказала мне, как радоваться долгу…
Несколько минут Поллианна сидела молча, уныло глядя на свои разбросанные платья. Затем она медленно встала и принялась убирать их обратно в шкаф.
– Нет, самой мне, похоже, никогда не догадаться, как можно радоваться долгу, – произнесла она вслух. – Ну, разве только… Разве только когда долг исполнен!
И вдруг звонко рассмеялась.
Глава 7
Поллианна наказана
В половине второго Тимоти отвёз Мисс Полли и её племянницу в город, где они посетили пять или шесть лучших модных лавок.
Подбор нового гардероба Поллианны оказался занятием более или менее увлекательным для всех, кто в нём участвовал. И только Мисс Полли по его окончании чувствовала одновременно и огромное облегчение и невыносимую усталость, как будто, пройдя по канату над бездной, ступила, наконец, на твёрдую землю. Продавцы и продавщицы смеялись до слёз и потом ещё долго не могли забыть эту забавную маленькую девочку, рассказов о которой им хватило, чтобы смешить друзей и знакомых целый месяц. Сама же Поллианна была совершенно счастлива.
– Ах, скажите, ну разве может быть что-нибудь прекраснее, чем, раз и навсегда забыв обо всех этих церковных пожертвованиях и помощи благотворительного комитета, просто взять и купить себе всё новое, чтобы не нужно было его ушивать да укорачивать из-за того, что оно тебе великовато! – лучезарно улыбаясь, призналась она одной из продавщиц.
Домой добрались только к вечеру; затем был ужин и чудесная беседа со стариком Томом в саду, а потом и с Нэнси на заднем крыльце, ибо вся посуда была вымыта, а тётя Полли ушла в гости.
Старик Том рассказал Поллианне, каким ангелом была её мамочка, и от этого бедная сиротка была по-настоящему счастлива. Нэнси же поведала ей о своей семье и родном доме. Она пообещала, что когда-нибудь, с разрешения Мисс Полли, обязательно возьмёт Поллианну с собой в Перепутье и познакомит её со своей мамой, сестрёнками и братишкой.
– Кстати, у них у всех необыкновенные имена. Да, их имена тебе понравятся, – вздохнула Нэнси. – Их зовут Алжернон, Флорабелль и Эстелла! А я – я просто ненавижу своё имя!
– Ах, Нэнси, разве можно такое говорить?! И почему же?
– Потому что оно совсем не такое красивое, как у них. Понимаешь, ведь я родилась первой, а в то время мама ещё не читала романов, в которых попадаются красивые имена.
– А мне нравится твоё имя просто потому, что оно – твоё, – призналась Поллианна.
– Хм! А если бы меня звали, скажем, Кларисса Мабель, ты что, хуже бы ко мне относилась? – возразила Нэнси. – Я думаю, что с этим именем я была бы в сто раз счастливее! Это моё любимое имя!
Поллианна расхохоталась.
– Но, по-моему, ты можешь радоваться, что тебя не назвали Гипзиба! – смеясь, сказала она.
– Гипзиба?
– Ну да. Так зовут Миссис Уайт. А муж называет её Гип, и ей это не нравится. Она говорит, что каждый раз, когда он её зовёт – «Гип, Гип!» – ей кажется, что он вот-вот завопит «ура!» А ей не хочется, чтобы ей кричали «ура!»
Хмурое лицо Нэнси расплылось в широкой улыбке.
– Ну, ты даёшь! А знаешь что? Ведь теперь каждый раз, когда я буду слышать «Нэнси!», я буду вспоминать «Гип, Гип!» и смеяться. Пожалуй, мне ещё надо радоваться, что…
Она вдруг замолчала и изумлённо посмотрела на Поллианну.
– Послушайте, Мисс, вы хотите сказать… Вы, похоже, как всегда, играете в эту свою игру и потому предлагаете мне радоваться, что я не Гипзиба?
Поллианна нахмурилась, но затем рассмеялась.
– А ведь выходит, что так оно и есть, Нэнси! Я и сама не заметила, что играю. Со мной такое часто бывает. Просто когда привыкаешь к этой игре, то начинаешь всё время искать во всём что-нибудь такое, чему можно радоваться. А найти чему радоваться можно почти всегда, если только как следует поискать.
– Ну… может быть, – нехотя согласилась Нэнси.
В половине девятого Поллианна отправилась спать. Сеток на окнах всё ещё не было, и в крохотной комнатушке было как в печке. С тоской в глазах посмотрела она на два плотно закрытых окна, но открывать их не стала. Она разделась, аккуратно сложила свою одежду, прочла молитвы, задула свечу и легла в постель.
Сколько времени она промучилась без сна, изнемогая от жары на своей узкой кровати, Поллианна не знала; но ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем наконец она встала и, наощупь пробравшись в темноте, открыла дверь.
На чердаке царила кромешная тьма, и лишь там, где в восточное слуховое окно смотрела луна, на полу лежала полоска серебристого света. И хотя Поллианна боялась обступившей её со всех сторон темноты, она сделала глубокий вдох и решительно залопотала своими маленькими ножками сперва к этой серебряной полоске, а затем и к окну.
Она смутно надеялась, что хоть на этом окне, может быть, есть сетка, но её не было. Зато за окном простирался мир – необъятный и прекрасный, как в сказке, и ещё она знала, что там есть сколько душе угодно свежего, прохладного воздуха, который сейчас так нужен её пылающим щекам и ладоням!
Подойдя ближе и с тоской выглянув наружу, она увидела кое-что ещё: почти под самым окном простиралась широкая и плоская жестяная крыша застеклённой террасы, построенной над порт-кошером[2]. Сердце её заныло. Вот если бы сейчас взять и оказаться там!
Поллианна боязливо оглянулась. Где-то далеко позади неё, в темноте, была её душная комнатёнка и ещё более душная постель; но от всего этого её отделяла огромная непроглядная тьма, через которую надо было пробираться наощупь, протянув вперёд руки и всё время боясь на что-нибудь упасть; в то время как впереди неё, на жестяной крыше застеклённой террасы, была прохлада и свежесть лунной ночи.
Вот если бы поставить там кровать! А ведь люди, бывает, спят на улице. К примеру, Джоул Хартли, которого она знала на родине, просто вынужден был так делать, потому что страдал чахоткой.
И вдруг Поллианна вспомнила, что у чердачного окна висят в ряд на гвоздиках длинные белые мешки. Нэнси рассказывала ей, что в них хранятся зимние вещи, которые убрали на лето. Немного побаиваясь темноты, Поллианна всё же пробралась к ним и выбрала себе для матраса самый большой и самый мягкий (в нём хранилась котиковая шубка Мисс Полли). Затем она взяла мешок поменьше, чтобы сложить его вдвое и сделать из него подушку, и ещё один почти пустой – вместо одеяла. Запасшись всем этим, Поллианна радостно залопотала ножками обратно к освещённому луной окну, подняла раму, протолкнула в неё свою ношу, которая весьма удачно упала на находящуюся внизу крышу, а затем слезла сама и очень, очень старательно закрыла всё как было. Ей ли не знать, какую мерзость могут переносить на своих удивительных крохотных лапках все эти мухи!
