велел им отправляться спать и хорошенько отдохнуть, и пообещал наутро отправиться вместе с ними назад и поглядеть, что можно сделать для спасения их дочери, хотя навряд ли она ещё жива; так что, пожелав им спокойной ночи, я приказал подбросить в очаг новых дров и принести немного пряного пива, подогретого по моему вкусу и начал читать о приключениях славного рыцаря Геркулеса, который был либо лучшим воином, либо лучшим лгуном, чем я мог надеяться стать. В конце концов я тоже отправился в тёплую постель, со взбаламученными чувствами ожидая, что же принесёт грядущий день.
На следующий день, под моросящим дождём, мы отправились в какой-то валлийский городок, название которого у меня никогда не получалось правильно выговорить. Старая дама и её муж медленно тащились впереди на двух унылых клячах, тогда как позади ехал я, на своём любимом скакуне.
Шерстяные и кожаные одежды, носимые под доспехами, были хорошенько прогреты и смазаны жиром, прежде чем я их надел, но день был холодным и в мгновение ока я продрог — особенно со спины. Так что я убивал время, декламируя латинские глаголы, что заставляло стариков вздрагивать и креститься, ибо они считали моё бормотание проклятиями и заклинаниями против дьявольских сил; и время от времени мой жеребец поднимался на дыбы и ржал, вероятно, тоскуя по тёплому стойлу и обильному корму, а, может и по другим вещам, но я сразу же заставлял его опускаться на все четыре копыта.
Вот так пять дней мы тащились через пустоши. Ночью мы засыпали, где могли, а днём ехали и мучились от холодного дождя. Я захватил немного золота и поэтому мог заплатить за лучшее, но даже это лучшее заставляло пожалеть о худшем, и то и дело я вздыхал по моему бархату и камину, доброму пиву и латинским манускриптам. Но этому всё же настал конец, и мы добрались до дома старика и его жены. Когда мы приехали туда, шёл дождь, и небо было мрачным и насупившимся; однако сквозь мглу я различал вдалеке тёмные горы, поросшие могучими деревьями и хранившие свои таинственные твердыни, где, предположительно, и находились их прекрасная дочь и неведомое чудовище, похитившее её из родительского дома.
Когда новости о нашем прибытии разошлись по этому маленькому городку, явились соседи, несомненно, чтобы поглазеть на Убийцу Великанов, но не знаю, разочаровал ли их мой вид; по крайней мере, они этого не сказали. Однако, раз я проделал это долгое пятидневное путешествие, чтобы свершить ещё один поразительный подвиг галантности, то с радостью сообщил этим простым людям, что хочу узнать об этой стране всё, что только можно, в особенности, про таившихся в ней чудовищ, как была похищена та юная дева и каким образом злодей проделал это (поскольку я обнаружил, что подобные предварительные расследования имеют огромную ценность для победы). Также я с радостью поручил нескольким простолюдинам тщательно обсушить мои доспехи и натереть их салом и маслом, а также растереть мои озябшие мышцы привезённом в золотом пузырьке из Святой земли особым маслом, приготовленным из сала, вываренного из великого святого при его мученичестве, что было мне очень приятно как в телесном, так и в религиозном смысле.
Все люди рассказывали о чудовище по-разному. На самом деле никто из них его не видел, но все сходились на том, что это был двадцатиярдовый змей, подобие огромного единорога, безголовый человек, бык с человеческой головой, настоящий дракон, вроде тех, что из Гоби или трёхногий великан. Все соглашались, что это была могучая тварь, которая могла легко убить человека, просто дохнув огнём ему в лицо. Обычное оружие было бессильно; сталь не рубила его, копьё не протыкало, булава не сокрушала. Чем больше они говорили, тем необычнее я себя чувствовал и яснее понимал, почему валлийские рыцари были слишком заняты, чтобы обратить внимание на это дело. Положение становилось по-настоящему неловким.
Однако все они слишком сильно обрадовались моему появлению и повторяли, что любой человек мог бы убить это чудовище и Корнуолльский Убийца Великанов мог, а я заверил их, что отыщу деву и избавлю землю от этой мерзкой твари, будь то человек, зверь или демон. При этом довольно старый еврей поклонился мне, кротко поблагодарил и сказал, что даст мне пятьдесят золотых крон, если я сделаю это, ибо он приходился той деве женихом, выкупив её у отца и что свадьба уже могла состояться, если бы горный злодей не похитил девицу.
Я взглянул на старика, его иссохшее лицо, дряблое тело и редкие седые волосы; чем больше я смотрел на него, тем меньше он мне нравился и появилась мысль, что, возможно, девушке лучше в горах, чем в его доме. На самом деле я внезапно ощутил усталость от всего этого приключения и потребовал, чтобы меня проводили в мою комнату и не будили до следующего утра. Так они и поступили, оставив меня беспокойно вертеться всё то время, что я провёл на ложе, набитом мякиной и жестоко лишённом перины.
Следующим утром всё население городка собралось, чтобы посмотреть, как я облачаюсь в свою броню, а после того, как это было проделано и угрюмо выпита кварта пива (оно оказалось дрянным), я уныло взгромоздился на коня и поехал к горе, вместе с возглавляющим нас священником, распевающим молитвы, стариком и старухой по бокам коня и старым евреем, тащившимся позади, призывавшим меня к осторожности и уверявшим, что он, без всяких сомнений отдаст мне пятьдесят крон.
Старуха продолжала повторять,
— Никто другой не сделает этого. Никто другой!
— Не был бы таким дурнем, — добавил я шёпотом. — Никто другой. О да, тысяча мужей, о которых я читал, была бы рада совершить такой подвиг — только я, очистивший свою собственную страну от подобных чудовищ, был таким дурнем, чтобы делать эту грязную работу ещё и для людей Уэльса.
И старик и священник, и еврей подхватили её бубнёж, — Никто другой не сделает этого — никто другой… Но всё же, в конце концов, мы добрались до кромки леса в миле от горы, и они остановились и сказали, что не пойдут со мной дальше, но возвратятся и станут ждать, молясь о моём безопасном возвращении.
Деревья росли так тесно, что на коне было невозможно проехать; поэтому я спешился и привязал его к дереву, а потом оглядел лес. Он был тёмным и сказочным, но меж деревьев пробивались сверкающие и блестящие самоцветы солнечного света, а вдали с деревьев слышалось пение дрозда и трескотня белок, и тогда я понял, что оказался в
