На вечерней прогулке сержант Чугунов, подобревший от тёплого, может, последнего хорошего осеннего вечера, объявшего Уссурийск, вместо уставного «Запевай!», как-то по-домашнему сказал:
— Галкин, давай нашу! Про десантников.
И тогда над вторым взводом седьмой роты птицей вместо:
«Тверже шаг, ребята,
По земле советской мы идём.
В десанте служим мы крылатом,
И тут нельзя не быть орлом!»
Вспорхнули слова куплета старинной русской песни.
— Вот полк по улицам шагает,
Оркестр так весело играет.
И песню поднял на крыло второй взвод:
Все провожают их толпой
На смертный бой,
На смертный бой.
Сержант Чугунов хотел что-то сказать. Он даже взмахнул рукой, чтобы отменить неположенные куплеты, но тёплый последний вечер над Уссурийском и сплочённый хор голосов второго взвода, который нарочито громыхая подкованными ботинками об асфальт, дружно возрождал некогда потерянные слова, с которыми уходили на фронт русские солдаты, заставили Чугунова опустить руку. Он прибавил шаг и, прислушиваясь, пошёл вровень со вторым взводом. Да и не только сержант, а вся седьмая рота вслушивалась, ритмично колотя по асфальту и не сбиваясь с ноги:
— Вот поезд тронул,
Вагон весь дрогнул,
Прощайте, братцы,
Дай Бог добраться.
Вы не спешите,
А нам пишите,
А на перроне гремит:
«Ура, ура, ура, ура!» -
закончил взвод.
— Рота, правое плечо, вперёд, шагом марш! – скомандовал сержант. – Прямо! – и когда рота окончательно развернулась и уже направилась к казарме, в тишине, нарушаемой ритмичной поступью, прогремело:
— Рота, смирно! За песню второму отряду взвода объявлена благодарность!
— Служим Советскому Союзу! – взлетело над училищем и растаяло в октябрьском, может, последнем тёплом осеннем вечере.
В воскресенье подъём не в семь, а на час позже, в восемь. По привычке просыпаешься в семь, но команды «Подъём!» нет, и ты лежишь и блаженствуешь целый час с закрытыми глазами. Да и сама команда звучит в воскресенье по-особому, тихо и спокойно. И даже сержант Чугунов не торопит сладко потягивающихся и неторопливо одевающихся мальчишек. До построения на завтрак ещё полчаса, и утреннего осмотра не будет.
На этот раз на подъём пришёл старшина.
— До завтрака всем получить пионерскую форму и сложить на стульях.
Санька вспомнил, что вчера после бани к ним заходил Володя Зайцев. Сегодня будет пионерская линейка у памятника Виталию Бонивуру. На линейку придёт партизан, участник гражданской войны. Володя называл его фамилию, но Санька не запомнил. С фронтовиками и участниками гражданской войны встречались не в первый раз. Да и у Саньки дед в гражданской и Отечественной воевал, а отец фронтовиком был. И ещё Володя говорил, что должны прийти на линейку пионеры из соседней школы, и что потом будет концерт и день открытых дверей. Он сказал, что Витька будет отплясывать будёновца, и надо будет его поддержать. А когда он ушёл, Витька то ли с обидой, то ли с досадой прошептал:
— А сам петь не будет. На репетиции ни одной песни не исполнил. Только на Неё и смотрел.
В белой пионерской рубашке с короткими рукавами Саньке было неудобно. Ему казалось, что руки его утончились и уныло выглядывают из широких рукавов. От этого кожа стянулась в гусиные бугорки. Рядом Витька, толкаясь и всем мешая, растирал кожу. И лишь окрик: «Суворовец Шадрин!» заставил его вытянуться и приподнять голову.
Когда седьмая рота двинулась к клубу, там у памятника Виталию Бонивуру заняли свои места шестая и пятая. Напротив, в белых передниках и белых бантиках краснели и улыбались девчонки. Гражданских мальчишек почти не было видно. Они стояли в задних рядах и не выглядывали. И вообще, школьники как-то неестественно замерли в строю. В шеренгах суворовцев движения было больше.
В рядах школьников выделялись старшеклассницы с комсомольскими значками.
«Наверно, пионервожатые», — подумал Санька. И вдруг его взгляд , как стрелка компаса к магниту, повернулся к удивительно голубоглазой и светловолосой , какой-то солнечной девочке.
Она улыбнулась, и этой улыбке на лице было подчинено всё, кроме глаз. А они, казалось, кого-то искали.
Санька поймал себя на том, что не может оторвать взгляда от неё. Такое с ним происходило впервые.
— Это Лидка, — шепнул Витька. И Санька, сначала благодарный за то, что тот помог ему выйти из этого непонятного состояния, вдруг почувствовал неловкость: зачем он так глупо уставился на незнакомую ему девушку.
Он оглянулся, не заметил ли ещё кто-нибудь. Но все были заняты своими делами: смотрели на школьников, как на пришельцев из другого мира, забыв, что недавно были такими же, перешёптывались и просто толкались.
— Красивая? Да? – ещё ближе приблизился к нему Витька.
И то ли от Витькиного участия, то ли от действия непонятной силы притяжения, которая не подчинялась ему, у него с выдохом выплеснулось:
— Да! – снова он оглянулся. Не услышал ли кто?
— То-то, — шепнул Витька. – Я тоже красивей не видел. Даже Любовь Орлова не такая…
— Какая? – сначала не сообразил Санька, а потом согласился: — Да, верно.
— Вот на неё Володя и смотрит целыми репетициями. Вон, посмотри туда, — вдруг перевёл взгляд Витька. – Глянь, та малюсенькая, с косой… На тебя зырится.
— С чего это на меня? – покраснел Санька.
— Потому как если бы на меня, я бы ей давно язык показал. А рядом с ней Танечка, с которой танцую. Вот эта на меня уставилась, — сказал Витька и высунул длинный, как банан, язык.
Но Танечка не обиделась, а погрозила Витьке пальчиком.
— Вот видишь, — шептал Витька, — она пялилась на меня, но я на ней не женюсь. Я женюсь на Лидке, она мне больше нравиться.
Санькин взгляд снова примагнитила девушка, которую Витька запросто называл Лидкой. А девушка продолжала улыбаться и искать кого-то глазами.
— Рыжая, а всё равно красивая, — дал окончательную оценку Витька и качнул головой в сторону вожатого.
Володя, стоявший с капитаном Баташовым, смотрел в ту же сторону.
— Видишь, ну что я тебе говорил? – нашёптывал Витька.
Володя смотрел на девушку необычно. У Саньки бы глаза устали так смотреть. Казалось, его взгляд наполнен незримой энергией, адресованной девушке. И сила его концентрировалась на то, чтобы заворожить, охватить, притянуть, хотя бы на мгновенье оборотить её улыбку к нему. А девушка встряхивала золотыми прядями и даже не догадывалась о заряде чувств, направляемом в её сторону. Этот заряд пролетал мимо или просто отражался блеском её золотых волос и ответом её удивительной улыбки.
Санька опять поймал себя на том, что вновь уставился на девушку. Но не это беспокоило. В голову приходили странные мысли. «Всё как в зеркале», — думал он. Энергия Володиного взгляда отражается теплом её улыбки. Всё происходит как в зеркале. Тепло возвратится теплом, а холод – холодом. Но если это зеркало правильное. А если кривое? В кривом – наоборот. Тепло обернётся холодом…
