или дяди смогут узнать, где он находится, используя многочисленные контакты во Франции. Жак пытался помочь через свои связи с Красным Крестом, но это было нелегко, дело продвигалось медленно.
К концу августа 1940 года Картье узнали, что Пьер Клодель был заключен в крепость Элиза на Марне (северо-восток Франции) и вскоре его переведут в лагерь военнопленных в Германии. Члены семьи делали все возможное, чтобы помочь ему освободиться: разговаривали с адвокатами, изучали возможность репатриации в Соединенные Штаты, писали письма тем, кого знали в посольстве США в Берлине. Ожидание было мучительным. Жак и Нелли, зная, как сильно Пьер и Эльма беспокоятся за дочь, предложили ей поехать с ними в Америку, но она мужественно отказалась. «Без Пьера [Клоделя] ответ – нет».
Пьер и Эльма были не единственными, кто беспокоился за своих детей. Жак и Нелли, недавно приехавшие в дом Сюзанн, волновались за старшего сына. Жан-Жак недавно получил звание сержанта в кавалерийском полку и был призван в армию Виши в свободной зоне. По большей части его пребывание в кавалерии пока не было опасным. Письма подвергались цензуре, поэтому он был осторожен и рисовал лошадей в виде секретного кода. Сейчас лошади на рисунках отдыхали, чтобы родители знали: его полку ничто не угрожает, но спокойствие не будет вечным.
Делаем вид, что мы в игре
Через несколько месяцев, в начале августа 1940 года, Cartier Paris открылся вновь. Команда Cartier в Биаррице, в том числе исполняющий обязанности руководителя Коллен, продавцы Маршан и Муффа, Жанна Туссен и дизайнер Шарль Жако, возвращались в столицу с товарами «средней важности». Хотя немцы все еще оккупировали столицу, многие магазины открылись. «Не было никаких трений с оккупационными властями в Париже, они не имеют прямой связи с французами».
Но главная причина, по которой Cartier Paris распахнул двери (хотя об этом и нельзя было писать из-за опасений, что письма будут вскрыты), заключалась в следующем: если магазин останется пустым, дом 13 по Рю де ла Пэ будет захвачен нацистами. Это стало реальной угрозой с тех пор, как Луи, главный акционер, покинул страну (факт, который сотрудникам было велено держать в тайне).
Опасения Cartier по этому поводу не были беспочвенными. В июне 1940 года, когда Гитлер посетил Париж во время оккупации, он позаботился о том, чтобы его сфотографировали в Лувре – чтобы озвучить планы экспроприации французской культуры. Его амбиции распространялись также на моду и ювелирные изделия. Тем же летом нацистские солдаты ворвались в Chambre Syndicale – французскую ассоциацию высокой моды – и реквизировали архив. Идея состояла в том, чтобы переместить лучших французских портных в Берлин – таким образом, высокая мода через поколение стала бы немецкой.
К счастью, этой попытке помешал Люсьен Лелонг, известный французский кутюрье, учитель Кристиана Диора. Он объяснил, почему этот план неосуществим.
Французская высокая мода зависела от тысяч мелких ателье, каждое из которых специализировалось в узкой области: от вышивки до плетения кружев. Он утверждал, что эти навыки нельзя просто передать, для достижения высокого уровня мастерства требуются десятилетия. Нацисты в конце концов отступили и вернули архив. Лелонг выиграл первую схватку, но за время войны их будет еще много. Поскольку оккупанты неоднократно пытались переселить в Германию опытных модельеров и ювелиров, руководители компаний должны были быть начеку. (В ходе войны были предприняты десятки попыток перевести сотрудников Cartier в Германию.)
Снаружи все выглядело так, будто шоурум Cartier работал в обычном режиме. Однако продавцы Cartier, не желая продавать лучшие вещи оккупантам, приняли меры предосторожности и спрятали самые важные драгоценности. Продавец Леон Фаринс, проработавший в Cartier не один десяток лет, хранил многие ценные вещи в загородном доме в свободной зоне – подальше от подозрений. «Бизнес выглядел как обычно, но на самом деле от него осталось мало, – рассказывал один из сотрудников. – Мы делали вид, что работаем, выставляя простые предметы: портсигары, безделушки, зажигалки, мелкие драгоценности. Важные украшения: большие камни, ожерелья и прочие были в безопасности в свободной зоне, благодаря друзьям и верному персоналу». Позже Дево вспоминал, что Cartier повторил действия, предпринятые Луи-Франсуа Картье во время войны 1870 года, когда Парижем правила Коммуна. Тогда весь товар ушел в подполье.
Парижская мастерская снова открылась и наняла около двадцати человек, которые работали над мелкими предметами и простыми заказами. «Они должны хорошо выглядеть, не имея большого значения», – объяснил команде старший продавец Поль Маршан. Реальность заключалась в том, что рынок был сложным, найти драгоценные камни и металл – трудно. Цены на драгоценные камни, особенно рубины, были завышены, оптовая торговля золотом запрещена Банком Франции. «Золото и платина заблокированы переработчиками, – сообщил Маршан, – только покупка старых оправ обеспечит компанию металлом для новых изделий». В Париже они смогли купить лишь несколько браслетов, колье и брошей у частных торговцев по разумным ценам.
Вскоре те, кто остался в магазине, смогли объявить, что «в настоящее время происходит около 20 посещений в день» в доме 13 на Рю де ла Пэ; «жизнь в Париже постепенно возвращается в нормальное русло, несмотря на отсутствие частных автомобилей, такси и автобусов». Cartier было разрешено использовать фургон для своих коллекций и доставки, как было до войны, но многие клиенты изменились. «Богатые евреи бежали из Франции или живут в свободной зоне», – писал Маршан в 1940 году, за год до того, как нацисты начали облавы на евреев в Париже. Американцы, из-за которых Джек Хейси был так занят в конце 1930-х, давно вернулись домой. На их месте были немецкие оккупанты, которым вынуждены были служить продавцы Cartier, боясь дать им малейший повод для захвата компании. Хотя магазин оставался открытым – якобы для продажи французам и немцам, предпринимались все усилия, чтобы отвадить нацистов. Зная, что немцы боятся прослыть собирателями дорогих вещей в трудное время, продавцы Cartier задавали им множество ненужных вопросов, пытаясь отвратить от покупки.
Устрашающий визит
Несмотря на усилия продавцов, немецкие оккупанты с энтузиазмом покупали ювелирные изделия; каждая покупка, сделанная в «окупационных марках», причиняла Cartier ущерб с точки зрения валюты. Некоторые завели любовниц в городе, другие хотели подарков для жен; драгоценности оставались знаком любви. Шанель, которая закрыла свой бутик на Рю Камбон сразу же после объявления войны (заявив, что «сейчас не время для моды»), подверглась критике за отношения с нацистским офицером бароном фон Динклаге.
Из немецких клиентов, посетивших Cartier в Париже во время войны, самым страшным был назначенный преемник Гитлера рейхсмаршал Геринг. Он любил драгоценности, его маршальский жезл – подарок Гитлера в феврале 1938 года – был усыпан бриллиантами. Обосновавшись в столице, он жил в роскошном отеле Ritz, заняв несколько комнат и салонов. «В прошлый понедельник, – сообщал сотрудник Рю де ла Пэ, – Геринг пришел в магазин («Великий Дом Картье», как он выразился)». Сначала потребовал большое количество подарков: от маленьких драгоценностей до часов, но его следующим желанием
