другую сторону границы, в Австрии.
Первой целью нашей поездки был Штробль, так как мы слышали, что Мисси там. Как и везде, здесь тоже все было переполнено беженцами (среди них много друзей), на этот раз из Вены. Вскоре мы получили более чем разочаровывающее известие: Мисси отправилась в направлении на Йоганнисберг, чтобы пробиться к нам. В качестве сестры милосердия она сопровождала поезд возвращающихся домой детей. Вероятно, она пересекла границу как раз тогда, когда мы ехали сюда. Её бегство из Вены от Советской армии, как нам рассказали, было более чем полным приключений. Поскольку у нас не было никаких документов, мы не могли просто так развернуться и поехать назад, но в сравнении с несчастьем, которое постигло стольких людей вокруг нас, мне было стыдно на что-нибудь жаловаться.
Хотя одно из самых больших зданий было отчасти занято американскими офицерами высшего состава, для нас освободили одну комнату. Завтракали мы внизу у наших хозяев. Наше положение было сомнительным: без документов мы не могли получить никаких продовольственных карточек. Только картофель можно было покупать свободно, но и его в достаточном количестве не было. Вечером Павел нашёл в поле несколько оставшихся неубранными картофелин, мы испекли их на огне и выпили слабого чая. У нас не было ни сахара, ни молока, ни масла. Каждый «гость» за общим столом ел свою еду, а мы пытались не замечать американских вкусностей, которые были разложены перед нами, и небрежно-вежливо отказывались, если предлагалась какая-нибудь крошка.
Санкт-Мартин был расположен недалеко. Туда были эвакуированы белые жеребцы Испанской школы верховой езды, а кобылицы и жеребята находились в Хостау, в Чехословакии. Было лишь известно, что руководитель школы, полковник Подхайский, человек больших способностей и невероятной энергии, убедил генерала Паттона посетить Санкт-Мартин. В честь генерала было устроено представление, которое его восхитило. Когда же генерал услышал, что школа верховой езды приговорена, если в неё не будут возвращены кобылицы и жеребцы, он послал несколько танков через границу и заставил всю конюшню доставить сначала в Шварценберг в Баварии, несмотря на гневные протесты чехов, которые, впрочем, едва ли были в состоянии убедительно протестовать. Оттуда лошади прибыли в Австрию, куда им и положено было прибыть. Этот жест вызвал в Австрии волну искренней симпатии к американцам.
Много лет спустя нас посетил в Йоганнисберге тот самый капитан Маллин, который был командиром в Мариенбаде, когда мы покидали Кёнигсварт. Он рассказал нам о своей службе в Северной Баварии, где он командовал после отъезда из Мариенбада. Он рассказал, что, по-видимому, снискал там к себе неприязнь местных крестьян. Когда он покинул Чехословакию, ему дали под ответственность 15 000 немецких военнопленных. Американские боевые войска не располагали излишками продовольствия; ему казалось поэтому невозможным прокормить такую массу людей. Наконец, он выискал среди них несколько выглядевших энергичными, украшенных наградами немецких офицеров, дал в их распоряжение два джипа, добавил к этому несколько пропусков «кому бы это ни было предъявлено» и отпустил их на все четыре стороны, посоветовав прежде всего забыть, что они когда-либо видели его. Они объехали всё вокруг и вскоре обнаружили, что местные крестьяне сделали себе внушительные запасы: «Окорока висят у них в сараях так густо, как кукурузные початки».
Нужды военнопленных были удовлетворены, до того как через три недели прибыло американское продовольствие, в достаточном количестве. «Но не нужно было ждать трех недель, пока 15 000 человек чуть не умерли от голода», – добавил сухо Маллин.
Однажды, когда я вернулась с прогулки, пройдя мимо лодочного сарая и резного деревянного балкона, с которого, будто вода, струились ветви петуний, я нашла Павла лежащим на своей кровати, бледного как мел. Шотландец лежал на коврике рядом с ним и выглядел таким жалким, как только может выглядеть собака, которая уже в течение многих месяцев не получала хорошей косточки. Было совершенно ясно, что мы немедленно должны принять срочные меры, чтобы наконец привести в порядок наши документы, а это могло произойти только в Зальцбурге. Когда на следующее утро мы проезжали по бывшим местам отдыха, которые сейчас были переполнены беженцами, мы пытались заглушить в себе волны голода, накатывавшие на нас.
Во всяком случае, это была всё же радость – приехать в Зальцбург. Крепость, дворцы в стиле барокко, церкви у подножия Мёнхберга с протекающей тут же рекой Зальцах, и вся розовая и жёлтая мозаика города казались едва тронутыми войной. Бомбардировки пощадили город; может быть, знаменитые фестивали будили у союзников дружеские воспоминания. Всё: Моцарт, Гофмансталь и беззаботное австрийское гостеприимство – сыграло в этом свою роль, вызвало жалость.
Город кишел американцами, но на этот раз нам нужны были австрийские документы, и поэтому я, вооружившись терпением и выдержкой, обращалась в одну инстанцию за другой, пока наконец не встретила пожилого статского советника, который занимал хотя и не слишком высокое служебное положение, но в таких делах, как наше, мог принимать важные решения. Его кабинет выглядел уютно, как комната, в которой много и терпеливо работают с бумагами и документами: вокруг были книги, стояло потрепанное кожаное кресло, под зелёной лампой – пухлые папки, нагромождённые одна на другую. Он сам, тихий, вежливый, обходительный, с пенсне на носу и с белыми подстриженными усами, был полным воплощением «К. и К.» [30] – того типа чиновника, который был так хорошо известен до Первой мировой войны. Государственным чиновникам, подобным ему, долго удавалось держать империю целостной.
«Князь Меттерних желает жить в Австрии? Ну, разумеется!» – сказал он и, как по волшебству, выдал всё: продуктовые карточки, разрешение на жительство, австрийские удостоверения личности. Затем последовал испытующий вопрос: «У вас есть машина?». Я, колеблясь, призналась, что есть. «Тогда вам нужны номера и бензин. Для начала возьмите вот это. Но мы сделаем запрос на дополнительную выдачу вам бензина, так как князь Меттерних захочет, конечно, поехать в Вену!» Я встретилапереодетую фею из сказки, и вопрос о нашем существовании, или, скорее, о праве на существование, был решён.
Павел ждал меня на улице. Но теперь на нас обрушилась новая неприятность: было невозможно найти в Зальцбурге место для ночлега – квартиры всех знакомых были забиты до отказа. В большой лагерь для беженцев на окраине города мы идти не хотели, так как многие наши знакомые были задержаны там, до тех пор пока не смогут доказать, откуда они прибыли и что делали во время войны. Так, например, считалось страшным преступлением перед офицером разведслужбы бороться в добровольческих казачьих отрядах в Югославии, как поступили многие австрийцы. Мы напрасно пытались заступиться за одного нашего
