того, до какой степени низокъ былъ образовательный цензъ между офицерами того времени.
Въ самомъ началѣ франко-прусской войны, я попалъ въ Майнцъ, направляясь къ французской границѣ, и остановился въ извѣсстомъ „Hotel d’Angleterre", на самомъ берегу Рейна. Это было тотчасъ послѣ одной изъ крупныхъ битвъ, гдѣ пруссаки уже показали, какъ они легко справляются съ французами. Привезена была цѣлая партія плѣнныхъ офицеровъ, человѣкъ болѣе ста, въ томъ числѣ кавалерійскій генералъ и нѣсколько полковниковъ. Помню, какъ шли они сконфуженные, унылой толпой по набережной, передъ окнами столовой. Почти всѣ были пѣхотинцы, изъ разныхъ армейскихъ полковъ, и въ этой толпѣ выдѣлялся франтоватый кавалерійскій офицеръ конно-егерскаго полка. Ихъ размѣстили по городу и въ этотъ вечеръ дали обѣдать въ отелѣ. Пришли прусскіе офицеры и разные обыватели — занимать ихъ и угощать. Всѣ эти нѣмцы говорили по-французски, а изъ ста слишкомъ чееовѣкъ плѣнныхъ ни одинъ не могъ сказать и нѣсколькихъ словъ по-нѣмецки. И оказалось что изъ всей этой большой офицерской толпы только три или четыре человѣка вышли изъ Сенъ-Сирскаго училища, т.-е. получили высшее военное образованіе. А остальные почти сплошь были «бурбоны» — какъ называли у насъ, въ николаевское время, офицеровъ, выслужившихся изъ «сдаточныхъ».
Гвардію при Наполеонѣ III-мъ приезжие иностранцы находили обыкновенно очень блестящей, какъ войско. У дворцовъ стояли на часахъ гренадеры въ мѣховыхъ шапкахъ, или же старые солдаты императорской жандармеріи, прекрасно одѣтые, съ воинственными, выразительными лицами. И гвардейская кавалерія на парадахъ умѣла гарцовать и приводить въ восторгъ толпы зѣвакъ. Но и тогда, даже на взглядъ человѣка невоеннаго, въ выучкѣ и общемъ видѣ простыхъ армейскихъ полковъ, чувствовался недостатокъ строгой выправки, нѣкоторое разгильдяйство, помимо всей этой неурядицы, которая повела къ Седанской катастрофѣ.
И послѣ войны, и даже послѣ взятія Парижа версальскими войсками, военные не могли пользоваться особеннымъ обаяніемъ. Никогда еще французское войско не опозорило себя такими громадными сдачами въ плѣнъ. Подобныя капитуляціи были печальнѣе и постыднѣе, чѣмъ Березина и бѣгство изъ Россіи. Сдѣлалось общимъ мѣстомъ повторять, что армія потому и оказалась такой деморализованной, что въ ней утратилась связь съ націей. Необходимо было преобразовать ее, воспользоваться жестокимъ урюкомъ, преподаннымъ нѣмцами, не только усилить ее численно, настроить крепостей, израсходовать милліарды на свои военныя силы, но и поднять обра зовательный цензъ офицеровъ, равняться со врагомъ въ общей и спеціальной образованности.
И въ теченіе двадцати пяти лѣтъ эта программа неустанно выполнялась. Но такая напряженная подготовка къ будущей схваткѣ съ нѣмцами на почвѣ шовинизма съ мечтами о реванше — сдѣлала то, что третья республика гораздо болѣе, въ сущности; проникнута милитаризмомъ, чѣмъ это было при Наполеонѣ III-мъ.
По внѣшности Парижъ, какъ и четверть вѣка назадъ — вовсе не царство «военщины», потому что офицеры, по прежнему, ходятъ въ статскомъ платьѣ, а солдатъ, несмотря на то, что ихъ всегда много въ парижскихъ казармахъ, все-таки же видно меньше на улицахъ, чѣмъ, напр., въ Берлинѣ и даже въ Вѣнѣ.
Отъ прежнихъ порядковъ остался только обременительный и ненужный обычай: тыкать вездѣ военныхъ часовыхъ, при зданіяхъ совершенно гражданскаго характера, вплоть даже до казеннаго дома, гдѣ жилъ архіепископъ парижский.
Армія — балованное дитя всей націи; на нее возлагаютъ огромныя надежды и ея бюджетъ съ каждымъ годомъ все растетъ и растетъ. Въ колоніальныхъ экспедиціяхъ и войнахъ, которыя вела и до сихъ поръ ведетъ третья республика, симпатіи всегда на сторонѣ арміи, взятой въ цѣломъ. Если кто виноватъ, то виновато непремѣнно министерство и правительство. На военной службѣ сходятся всѣ партіи — легитимисты и бонапартисты изъ высшихъ слоевъ общества, нежелающіе служить республикѣ, какъ чиновники, и считающіе своимъ долгомъ нести военную службу. Поэтому, не только въ кавалерійскихъ, но и въ пѣхотныхъ полкахъ множество молодыхъ людей аристократическаго происхожденія. И по части образованія, еслибъ теперь пруссаки захватили въ какомъ-нибудь сраженіи слишкомъ сто офицеровъ и привели ихъ обѣдать въ одну изъ гостиницъ Майнца, то между ними, конечно, нашлось бы какъ разъ столько же офицеровъ безъ общаго и спеціальнаго образования, сколько тогда было кончившихъ курсъ въ Сенъ-Сирскомъ училищѣ.
Отъ всего этого свѣтское положение офицеровъ стало теперь выше, чѣмъ это было при второй имперіи. Врядъ ли въ какомъ-нибудь пѣхотномъ полку найдете вы теперь прежнихъ «бурбоновъ». И самый мундиръ — въ большомъ почетѣ. Какъ только даютъ какой-нибудь балъ въ Парижѣ или въ провинціи и желаютъ придать ему особенный блескъ, то просятъ военныхъ быть въ мундирахъ. Но и статское платье они носятъ теперь совсѣмъ не такъ, какъ было тридцать пять лѣтъ тому назадъ. Большинство франтоваты и лишены той особенной выправки, какая до сихъ поръ кажется намъ въ прусскихъ офицерахъ странной и даже смѣшной. Замѣтьте при этомъ, что въ высшія военныя заведенія, каково напр., Сенъ-Сирское училище, поступаютъ, по конкурсу, окончившіе курсъ въ лицеяхъ, стало быть, большинство офицеровъ всѣ прошли общеклассическую школу, чего далеко нѣтъ и въ Германіи.
Но выдержитъ ли офицерское сословіе, въ цѣломъ, выгодное для себя сравненіе съ нѣмцами? Неспеціалисту трудно это рѣшить; но насколько мнѣ лично приходилось, до послѣдняго времени, встрѣчаться съ французскими и нѣмецкими офицерами — мнѣ кажется, что все-таки же нѣмцы серьезнее, съ болѣе солидной подготовкой, а, главное, несмотря на суровую дисциплину прусской арміи, офицеры больше входятъ въ жизнь солдата, чѣмъ это дѣлается во Франціи.
Разспросите французскаго солдата или унтеръ-офицера, даже и самихъ офицеровъ, на эту тему — и вы убѣдитесь, что офицерскій классъ стоитъ особенно, относится къ солдатской міассѣ суховато. И это — въ демократической республикѣ, гдѣ каждый солдатъ, по своимъ политическимъ правамъ, равенъ кому бы то ни было и, какъ только отслужитъ свой срокъ, можетъ сейчасъ же попасть въ депутаты, въ министры, а стало-быть въ президенты республики.
Парижская толпа забыла объ ужасахъ послѣднихъ дней коммуны и по-прежнему съ нѣжностью относится къ арміи, любитъ смотры и парады и вѣритъ въ то, что Франция ни въ чемъ не уступитъ пруссаку. Такъ ли это? Поживемъ — увидимъ. Но, если духъ дисциплины и обаянiе начальниковъ, ихъ авторитетность и связь съ солдатской массой — все, на войнѣ, наврядъ ли французы сравнялись-бы съ пруссаками. Идеи, разъѣдаю щія теперешнюю Францію, проникаютъ и въ армію. Молодые солдаты принадлежатъ ко всѣмъ слоямъ общества, а повиноваться теперь во Франции не любятъ. Въ послѣдніе годы и офицерское сословіе поддавалось соблазну подкупа. Нѣсколько процессовъ, вплоть до суда надъ артиллерійскимъ капитаномъ Дрейфусомъ, показали, что и патріотизмъ ученыхъ офицеровъ— сомнителенъ.
Старые военные — командиры полковъ и генералы, съ какими мнѣ случалось въ послѣдніе годы знакомиться — недовольны тѣмъ, что въ военные министры стали попадать «des
