последовал сокрушительный удар.
В начале 1942 года Пьер, Эльма, Луи и Жаки провели вместе пару недель во Флориде. Пьер и Эльма прервали путешествие, получив приглашение от своей подруги Эвалин Маклин, 54-летней владелицы бриллианта «Хоуп». «Я даю свой первый обед для новых друзей и очень хочу, чтобы вы и мистер Картье присутствовали… Постарайтесь прийти».
Пьер и Эльма поспешили на «очень неформальную вечеринку в формальных костюмах» в вашингтонском доме Маклин, а Луи с Жаки остались в Палм-Бич еще на пару месяцев; с ними были медсестра и камердинер. Пара регулярно появлялась в клубе «Эверглейдс», устраивала коктейльные вечера и званые обеды, например в честь сэра Чарльза Мендла и его жены Элси де Вулф. В апреле, когда Палм-Бич закрыл сезон, Луи и Жаки вернулись в Нью-Йорк, поселившись в модном отеле Westbury на Восточной 69-й улице, 15, в квартале от Центрального парка и примерно в тридцати минутах ходьбы от Пьера и Эльмы. Но с приближением лета здоровье Луи с каждым днем ухудшалось. 67 лет, слабое сердце, от жары трудно дышать. К середине лета его состояние сильно ухудшилось – и в 2.20 утра 23 июля 1942 года великий Луи Картье покинул этот мир. Ушел «несравненный учитель», творческий гений. Он был человеком противоречий: ему были свойственны желание контролировать все вокруг, нетерпеливость, вспыльчивость, даже эгоцентричность. Но был он и блестящим провидцем, гениальным руководителем, способным открывать таланты. Он был человеком, не женившимся по любви – но вызывающим любовь окружающих. Истинный интеллектуал, изучавший мировую цивилизацию, он создал уникальную библиотеку и коллекцию произведений искусства и антиквариата. Но был и жизнелюбом, искателем удовольствий, любителем быстрых автомобилей и красивых женщин.
Всю жизнь Луи не знал покоя, а иногда чувствовал себя незащищенным. Забота о «чести» едва не привела к смертельной дуэли, но он обладал даром, который позволил ему практически в одиночку совершить революцию в ювелирной отрасли. Порицаемый некогда за то, что его «голова витала в облаках», он чудесным образом смог перенести свои мечты в волшебные творения, его пережившие. «Луи понимал, что такое красота, – писал его внук много позже, – он знал, как передать свои чувства и требования, свою страсть».
С тех пор как умер Альфред, Луи взял на себя роль патриарха семьи, иногда раздражающего, но страстно преданного. С тех волнующих лет, когда бизнес процветал, несмотря на жестокость войны и депрессию, братья полагались на его таланты, искали одобрения, ждали совета. Ныне Пьер остался один. Известие о смерти Луи потрясло его; боль стала особенно острой, потому что не утихло еще горе безвременного ухода Жака. Оба брата ушли в течение одного года. Больше чем братья, они были партнерами по бизнесу, доверенными лицами и учителями друг другу. Вместе они осуществили свою мечту. Теперь Пьеру предстояло реализовывать эту мечту в одиночку.
The New York Times опубликовала некролог на следующий день после смерти Луи, сообщив, что он был «широко известен благодаря своим нововведениям», в частности – «использованию платины для ювелирных оправ, новшества, считавшегося революционным в свое время». Газета вспоминала, что он вышел на пенсию 10 лет назад из-за болезни сердца, а за пару лет до этого переехал в Америку. И был «известен многим американцам, которые ездили в Европу после перемирия и до депрессии и покупали у него драгоценности». Журналист решил подчеркнуть тесную связь Луи с Нью-Йорком, вспомнив выставку персидской миниатюры 1933 года в музее Метрополитен: он «был экспертом по иранскому искусству». Это был довольно короткий некролог: колонка и маленькая фотография Луи. Его творческий гений, безусловно, заслуживал бóльшего, но Америка не была его домом, и он не был там достаточно известен.
Во Франции, на родине, не появилось вообще ничего. Пьер дал понять, что известие о смерти Луи должно остаться в тайне от парижан; только через два месяца команда на Рю де ла Пэ узнает об огромной потере. Возможно, памятуя о цензуре, Маршан писал Пьеру в сентябре, косвенно упоминая о «болезненном событии», которое «опечалило ваших сотрудников», особенно тех, кто имел честь работать с «великим человеком, которого больше нет». После войны тело Луи отправят через океан, в склеп Картье в Версале, и Cartier Paris проведет поминальную службу. Присутствовавшие на церемонии описывали ее как величественное королевское событие, а не как похороны ювелира: торжественная процессия молча остановилась на две минуты у дома 13 по Рю де ла Пэ.
Отныне здесь все должно было выглядеть так, как раньше. Но здание будто потеряло душу. Для Жако, которого Луи много лет назад нашел на лестнице и оценил еще до того, как звездный дизайнер осознал себя гением, свет угас. Туссен, «величайшая ученица Луи», осиротела без наставника и родственной души. И они соединились в оплакивании человека, которого оба любили. Король ювелиров был требователен, но его гениальность не вызывала сомнений; он создал марку Cartier. Пустота эхом прокатилась по шоуруму. Кабинет Луи остался тем же – словно он мог появиться в любой момент. Отчасти это было сделано для немцев, которые верили, что главный акционер компании все еще у власти. Но и сотрудники фирмы не желали мириться с фактом ухода патриарха. Опасались, что без лидера все предприятие может потерять смысл.
Мой президент
Через два месяца после смерти Луи Дево вернулся на Рю де ла Пэ, 13, чтобы сообщить, что его «несравненный учитель», человек, который научил его «столь многому в искусстве, эстетике, красоте форм и цветов», ушел. Дево, старший директор, который начинал как секретарь босса, отсутствовал три года. Награжденный Военным крестом за то, что был первым французом, сбившим вражеский самолет, в 1940 году он попал в плен после того, как ему было приказано установить пушки на вершине большого холма. «Генералы, видимо, забыли, что пушка не может стрелять ниже горизонта. Немцам оставалось только подняться в гору, чтобы захватить орудия. Дево был взят в плен». Пьер неустанно добивался освобождения Дево, но на это ушло больше двух лет. Освободившись в сентябре 1942 года, он добрался до Швейцарии, откуда телеграфировал Картье в поисках безопасного пути в оккупированный Париж. В конце концов ему помогла вдова Луи, Жаки. Она связалась с подругой в Берне, и ей пообещали «все, что необходимо в ваших интересах». Через неделю Дево вернулся на Рю де ла Пэ, 13.
Годы оккупации наложили свой отпечаток на «Город Света». Широкие улицы, когда-то заполненные транспортом, казались пугающе тихими и пустынными. Оставшиеся автомобили работали на древесном газе, а не на бензине, веломобили заменили такси. Добывать пищу становилось все труднее, люди выживали на брюкве, которую раньше скармливали скоту. Собак в 1940 году переловили немцы, использовавшие их для разминирования страны, а кошки закончили свою жизнь в кастрюлях. Люди держали кур и кроликов в углах маленьких квартир.
И становилось все хуже. Когда стало ясно, что вступление
