в живых. Какой-нибудь маленький чиновник одним росчерком пера мог решить, в какой стране жить тому или другому лицу и в какой зоне. Единственное, что оставалось, это выдумывать ответы по собственному желанию, но как можно было вспомнить, что ты писал в прошлый раз? Как бы ты ни ответил на вопросы, чувство вины оставалось.
Вскоре стали поговаривать, что эти ответы запускались в машину, ей задавали имя и фамилию, нажимали на кнопку – и все военные преступления выскакивали из неё. Если ты имел несчастье иметь фамилию Шмидт или Мюллер, то было возможно, что твои данные были перепутаны с чьими-то другими, какого-то другого Мюллера или Шмидта, – ведь и за нами по пятам шел другой Меттерних.
Американцы считали, что французы оценивают человека предвзято – по его внешности, манерам или по рекомендациям. Но в дальнейшем выяснилось, что этот способ надежнее, чем компьютер.
Обегать одно место за другим в поисках службы было уделом женщин, так как мужчины не хотели наталкиваться на отказ.
Мы получали приглашения, в которые включались и наши мужья, чем при бедственном положении с питанием трудно было пренебречь. На одном приёме в английском клубе вся еда была из знаменитого кафе Betel, в которое местное население доступа не имело. Когда после этого лукуллова пира мы собрались идти домой, нас проводили в гардероб, где столы ломились от внушительных гор демельских пирожков. Али и я чуть-чуть поколебались, затем наполнили ими карманы. Военный джип доставил нас домой. Судорожно сжимали мы полы наших пальто, чтобы пирожки не высыпались бы нам под ноги, когда мы будем садиться в машину. В течение следующих дней наши мужья получали на завтрак по одному пирожку, что вносило подкрепляющее разнообразие в их меню, так как обычно завтрак состоял из слабого чая и печёной картошки. Хлеб, тонко намазанный маслом, вызывал уже своего рода опьянение. Редко появлялось рубленое мясо или кусок колбасы, которые удавалось «организовать» у антиквара за углом в обмен на щепотку кофе.
Чтобы приобрести немного валюты для задуманной нами поездки в Испанию, был отправлен в Венгрию набор серебряных столовых приборов, которые мы нашли у себя в Вене. Он был приобретен Кэте фон Надь, известной венгерской актрисой, к которой сильно благоволил один советский маршал. Сделка произошла через многие руки, мы получили лишь несколько английских пятифунтовых банкнот. Было ясно, что нас обманули, но с пустыми кошельками мы не могли пересечь границу. Венгерские друзья постоянно меняли серебряную посуду и драгоценности на ветчину или сало, ценные коллекции почтовых марок отдавались за пустяк: никого это, казалось, особенно не волновало.
Вокруг Карлскирхе, храма, где когда-то крестили Павла, совершенно открыто развернулся чёрный рынок. Здесь можно было купить всё, нужно было только не упускать из виду военную полицию всех мастей. Советские солдаты и офицеры предлагали добытые ими путём грабежа вещи и появлялись на рынке увешанные часами от запястья до локтя; крестьяне привозили из деревни укрытое от властей продовольствие; предлагались телефонный кабель, лампочки, водопроводные краны – всё, что можно было отвинтить, отломать в разграбленном городе. Но обмен был нужен, он помогал многим пережить холодную, голодную зиму.
В этой обстановке процветали и преступления: лекарства, особенно новый ценный пенициллин, разводились водой и смешивались – часто со смертельными последствиями.
Паспорта, деньги и награбленное добро, сокровища из ограбленных музеев переходили из рук в руки, при этом нередко какая-нибудь сомнительная сделка совершалась в считанные минуты.
Постепенно росло напряжение между союзниками. Пропасть между американским и советским образом жизни в соседних кварталах резко бросалась в глаза и скоро погребла времена ялтинских иллюзий. Здесь по меньшей мере каждый знал, что «репатриированные» казаки, власовские добровольцы и советские военнопленные были расстреляны или отправлены в сибирские лагеря. Железная рука Сталина давила всех, кого она могла достать. Шпионаж со всех сторон, нелегальные переходы границ и похищения людей разыгрывались на краю повседневной, обыденной жизни.
Так как управление страной полностью находилось в руках уже не столь единых союзников, то нам приходилось жить в ничьей стране между долгом и беззаконием, свободными от всякого понятия собственности и гражданской ответственности. В этой обстановке развилась склонность к необузданным шуткам, как у детей, когда учитель отводит глаза.
Одному предприимчивому другу удалось расшифровать код военной телефонной связи союзников, и для нас стало любимым времяпрепровождением нелегально им пользоваться. Это создавало ощущение, что ты не полностью отрезан от мира. Монотонным повторением волшебных слов «Antonia… Blackbird… Peanut» мы заказывали галстук в Лондоне или болтали с родственниками в Риме или Париже. Пробиться в Германию или Испанию нам не удавалось. Два года назад так же подпольно я пыталась соединиться с Павлом, находящимся в глубине России.
Было жутко думать о том, что во время войны эта цепочка обозначений, напоминающая о девушках и весне, могла использоваться с обеих сторон далеко не в столь невинных целях – может быть, и в злонамеренных.
И все же, несмотря на царящую нехватку всего, на личные материальные потери, печальные известия со всех сторон, несмотря на предписания и «анкеты», которые навязывались нам без возможности защититься от злоупотребления ими, общее настроение казалось совершенно неоправданно беззаботным. Сильное чувство братской связи друг с другом, настоящая радость при появлении друзей, о которых думал, что никогда их больше не увидишь, и прежде всего душевный подъем от ощущения нового начала жизни, после того как так долго жили в непосредственной близости смерти, окрыляли нас несказанно. Может быть, в этом сыграло свою роль и чувство легкого головокружения от постоянного голода. Приключения, от которых кровь застывала в жилах, рассказывались как анекдоты – позднее хотелось сказать: «Было ужасно страшно, но невероятно весело!».
Вслед за американским и английским пропусками мы в конце концов получили даже и советский. Французы же выдавали свои визы только в своей зоне, а именно в Тироле. Поэтому нам пришлось опять менять свои планы, но зима становилась всё суровее, а Тироль был слишком приятной местностью, чтобы противостоять его зимнему очарованию.
На границе американской зоны в Линце американский полицейский небрежно обрызгал всех дезинфицирующей жидкостью ДДТ, к недовольству уверенных в себе, чистых австрийских граждан, стоящих в очереди и чувствовавших себя при этом как скот.
Ни мыло, ни щетка не могли помочь нашему шотландцу, который подцепил вшей при посещении подруги из низшего сословия. С благодарностью я подняла его, чтобы и он получил сильную струю этого до сих пор неизвестного чудодейственного средства. Нам даже дали с собой маленький, хорошо упакованный пакетик этого порошка, посыпались шутки, и мы получили уже привычное
