на нас с неба…” И в то жёсткое атеистическое время слова о душе на небе впервые прозвучали в этом зале. И слова эти отражали общее отношение людей к Фёдору Александровичу Абрамову» {51}.
Не будем лукавить, скрывая правду. Беря грех на душу, скажем, что не все присутствующие скорбели по Фёдору Александровичу. И ради их потомков, дабы скрыть позор, умолчим о тех именах, так как многие из них ещё при жизни попали в ранг классиков, а кое-кто и вовсе теперь уж отлит и в бронзе. Почему они радовались? Да потому, что Фёдор Абрамов был исключительно искренен в своём творчестве, и это не могло не порождать зависть у тех, кто был зависим от обстоятельств. Ведь завидовали те, кто боялся сказать правду ради угодливого чувства самосохранения, тем самым очернив собственную душу несмываемым позором, обрекая её на вечные муки.
Из Ленинграда траурная процессия переместилась на двух самолётах Ан-24 сначала в Карпогоры, а затем вереницей машин в Верколу.
«…По всей дороге деревень почти не было, – напишет в уже упоминавшемся эссе Владимир Крупин, – но где они были, там люди стояли и молча глядели на огромную процессию, машин шло несколько десятков. Приехали ночью около двух часов. Достали из ящика и внесли гроб на последнюю ночь в его дом. Людмила Владимировна и сестра Фёдора Александровича (Мария Александровна. – О. Т.) остались, а нас повели в столовую… Утром, в день похорон, гроб перенесли в клуб для всенародного прощания».
Всенародное прощание проходило в веркольском Доме культуры.
И снова из воспоминаний Владимира Крупина:
«И вот насколько всё показалось ужасно и бесприютно в Ленинграде, настолько душевно и по-человечески всё было в Верколе. Было много желающих постоять у гроба в карауле. Стояли по пять минут, но поняли, что не успеть, тогда сделали по четыре минуты, потом по три. И все успели, всё было спокойно, никаких списков, никакой очерёдности – пропускали вперёд стариков, которых совсем мало было, и старух, которые все, как одна, плакали.
Фотохудожник Анатолий Заболоцкий, писатели Владимир Крупин, Васили Белов и режиссёр Лев Додин на прощании с Фёдором Абрамовым в Ленинградском доме писателя. 18 мая 1983 г. Публикуется впервые
Василий Белов произносит речь у гроба Фёдора Абрамова в Верколе. 18 мая 1983 г. Публикуется впервые
Мне довелось стоять, когда запели женщины из Карпогорского народного хора. Они потом говорили, как много делал для них Абрамов. И вот они запели. Не могу описать. Не знаю, ты представишь – запели-то, тихонько сговорясь, враз, но кто-то вдруг не выдерживал и срывался в рыдании, закрывал рот платком, чтоб не глушить песню, но другие в это время повышали голос, чтобы дать ей успокоиться. Потом, как на смену, прорывалось рыдание у другой, третьей. И люди шли непрерывно… Ближе к полудню стали выносить венки. Гроб и крышку несли на руках. Впереди несли застеклённый портрет. В стекле, как и в зеркале, отражались напоследок небо и деревня.
Цветы выпадали из корзин, из букетов, отпадывали от венков, и мы шли по цветам».
Хоронили Фёдора Абрамова 19 мая возле своего дома, на усадьбе, что на высоком угоре, поднявшемся над самой рекой Пинегой.
Место было выбрано не случайно. Сам завещал.
Евстолия Васильевна Клопова впоследствии вспоминала, как однажды во время последнего приезда Фёдора Абрамова в Верколу спросила у него: «Федя, от слов не умирают, а всё же, если чего случится, куда бы ты хотел похорониться? А он:
– В Верколу. Если вот сюда на угор ко своему дому?
– Не разрешат.
– Почему не разрешат, ведь всем видным людям разрешают.
– Ну а если не разрешат, то куда?
– С братом Михаилом рядом на кладбище.
Так мне ответил» {52}.
Последняя просьба Фёдора Александровича была исполнена земляками.
Много было люда в тот день в Верколе. Не то что Пинежье – вся земля Архангельская за все века своего существования не знала таких похорон! Хоронили не просто писателя, не просто сына Русского Севера, а истинного заступника народного, разве что сравнимого с Николаем Некрасовым или, может быть, со Львом Толстым. Оттого река народной скорби плотным потоком текла по главной улице Верколы. Запечатлевшая процессию кинохроника не даст обмануться по этому поводу.
Похороны в Верколе под залпы почётного караула. С кинокамерой Сергей Власов – артист Ленинградского Малого драматического театра. 19 мая 1983 г. Публикуется впервые
Племянник писателя Владимир Абрамов с супругой Анисией у могилы Фёдора Абрамова. Веркола. 1984 г. Публикуется впервые
«День с утра до вечера был солнечный, ветреный. Ветер шёл с реки холодный, но когда он стихал, становилось тепло. Пространство у могилы было огорожено, стояло оцепление из парней. Никто не рвался сквозь них, только одна старуха просилась: “Пустите ближе – много ли старуха места займёт”… Когда включили микрофон, показалось, что загремел гром. А это был ветер в сетке микрофона. Он то завывал, как в печной трубе, то будто пролетал тяжёлый самолёт. Самолёт и вправду пролетал далеко в небе, будто напомнил, что однажды Абрамов написал о серебряном крестике в небесах».
Много было перед открытой могилой, над лежащим в домовине Фёдором Абрамовым речей. Кто-то зачитывал по бумажке, но больше говорили от себя, от сердца, что шло от души в такую минуту. Писатели Солоухин, Белов, Личутин, Крупин, артисты МДТ Власов и Никитина…
«Гроб опустили при ружейном салюте. Подходили и бросали по горсти земли. Обнесли могилу жердевой оградой, к ней составили во много рядов венки и корзины с цветами».
Когда опускали гроб в могилу, кто-то приметил над угором, высоко в небе, кружащуюся не то журавлиную, не то лебединую пару…
«Белые лебеди, как ангелы, пролетели. Ангельская кротость, дух рублёвской “Троицы” снизошёл на всех, благость… И у многих были слёзы…» – прочитаем мы в абрамовском очерке «Когда умирает праведник». Нет, это не Провидение, но всё же…
Ангел-хранитель, шедший с Фёдором Абрамовым по жизни, принял его душу в свои объятия, забрав в неведомые, незримые человеку дали, избавив от земных мучений. Поживи Абрамов ещё немного, он бы наверняка воодушевлённо, как и миллионы своих соотечественников, принял время перестройки и вряд ли бы пережил 1990-е с их крахом Союза и полным уничтожением коренной патриархальной деревни, за судьбу которой он так переживал и боролся всю свою жизнь. По своим годам он мог бы перешагнуть рубеж тысячелетий и быть среди нас в новом веке, где вряд ли бы остался в стороне от всех
