я — божье создание, и он не захочет, чтобы его работа пошла впустую, я все равно буду спасен». Нет, отвечает Уинстэнли. Если вы посвятите вашу жизнь удовольствиям, ваше дело погибнет. Конечно, жить в праздности и довольстве лучше, чем влачить свои дни, убиваясь над непосильной работой. Но кто может позволить себе праздную жизнь? Только богатые. И, пожалуй, лучше, если они будут вести жизнь развратников-гедонистов, чем станут тиранами и угнетателями бедных. Но грех сам по себе — форма рабства. Его накажут не вечные муки за гробом, а больная совесть в этой жизни, «страдания более нестерпимые, чем если тебе вырвут правый глаз или отрежут правую руку».
Но почему же тогда люди так падки на грех, спрашивает он себя, если они страдают безмерно за свои злые деяния? И отвечает: дьявольское искушение велико; оно идет от себялюбивого желания быть подобным богу, отвергнуть его любовь, отделить себя от покровительства божия и спасения.
Путь избавления долог; он проходит несколько этапов или сроков. Первый этап — божественный завет Адаму не есть плода от древа познания; за ослушание — смерть. Адам преступил завет, и смерть заставила человечество создать свой собственный закон вместо божественного. И этот человеческий закон — первый убийца человека. Ведь не король вешает преступника, а королевский закон. Пока этот закон действует, никто не может быть спасен, ибо он каждого делает себялюбцем и грешником. А потому «проклятая власть закона должна быть уничтожена».
Но есть и второй убийца — честолюбивое желанно сделаться подобным богу. Не надо долго объяснять, кто здесь имеется в виду. Вся новая Англия взирала ныне с возмущением и гневом на того, кто осмелился ставить свои самодержавные прихоти выше справедливости и правды. Левеллеры — политические уравнители — открыто требовали суда над монархом. И вслед за ними Уинстэнли — своим языком, своими образами — клеймит нечестивого и гордого тирана. Нельзя поклоняться одновременно богу и королю, пишет он, ибо законы их противоположны. Королевский закон ведет к себялюбию; божеский — к общности и сотрудничеству. Власть себялюбия должна быть вырвана с корнем, или человечество не сможет более существовать. Так чисто духовные отвлеченные рассуждения смыкались с революционными порывами масс.
Битва идет повсюду. Ее арена — поля истерзанной усобицами Англии; но поле ее — и сердце человеческое. Грех внутри ведет к угнетению и несправедливости во внешнем мире. Уинстэнли призывает бедняков и праведников (для него это — почти одно и то же) готовиться к великим переменам. «Близится время, — предупреждает он, — когда они будут освобождены, а само зло, змий, будет выброшено в огненное озеро и погибнет навеки». Уничтожив несправедливый королевский закон, подавив власть греха внутри себя, народ освободится от уз и построит царство небесное на земле.
Второй этан великой истории грехопадения и постепенного освобождения человечества от скверны — это время от Адама до Авраама. Третий — история народа иудейского от Авраама до Моисея; четвертый — от Моисея до рождения Христа. Христос — первый знак освобождения от греха, ибо он первый совершенный человек на земле. Пятый срок пройден во время земной жизни Иисуса — до его явления апостолам после воскресения. Шестой срок переживает земля поныне, он окончится судным днем, и день этот близок.
Воображение снова рисует ему грозные картины грядущего. В течение этого шестого срока святые будут собраны в град божий, предсказанный в Откровении. А нечестивые «брошены в огненное озеро на все время этого срока, пока судный день не окончится». И только после этого смерть и грех будут побеждены и все человечество очистится и спасется.
Пока же «святые», узревшие божественную истину, должны терпеливо ждать знака; их главное оружие в борьбе «против осуждения, клеветы, угнетения, нищеты, слабости, тюрем и множества искушений» — вера. Гнев змия растет, ибо день приближается, беды обрушиваются на головы несчастных, и те, в сердцах которых гнездится змий, ожесточаются против святых. «Я полагаю, — убежденно пишет он, — со временем это будет явлено всем, а мне видится совершенно ясно, что великие бедствия, зависть, позорящие клички и выражения необузданного гнева среди мужчин и женщин в наши дни против тех, кого они клеймят как сектантов… есть показатель его, змия, последних мук, знак смятения его духа, начало его падения…»
Седьмой срок — это сам судный день, время, которое в конце концов принесет спасение всем, и праведным и грешным. Последние выйдут из горнила заслуженных, страданий очищенными и возрожденными. Нет оснований не верить, что грешники освободятся из оков ада, убеждает Уинстэнли. Бог есть любовь, бесконечная любовь, а раз так — всех вызволит его милосердие. И потому — всем открыты врата надежды. «Ждите, ждите терпеливо, — взывает он, — ждите со смирением и спокойным духом, ибо свобода божья — это действительная свобода… Это то, что я должен был сказать вам об истине. Я сделал все».
На самом деле он только еще начал.
ДЕНЬ НАСТАНЕТ
есна 1648 года принесла новые тревоги. Похоже, действительно сбывались пророчества сектантов. Битвы невидимые вот-вот прольются зримой, горячей человеческой кровью. И тогда, шептали многозначительно на церковных папертях и в тавернах, настанет конец света и грядет второе пришествие, в этом уж можно не сомневаться.
Пресвитериане парламента все больше склонялись вправо. 28 апреля они постановили, что «основы управления Англией», то есть монархическая конституция, не должны претерпевать изменений. Билль «Никаких обращений», принятый в январе, был отменен, и переговоры с королем вот-вот опять возобновятся.
Но союз с монархом означал одновременно и наступление на всех недовольных — в первую очередь на инакомыслящих, сторонников религиозной свободы, сектантов. 2 мая парламент издает «Ордонанс о безоговорочном пресечении богохульства и всяческих ересей». Кто отрицает учение о святой Троице, о божественной природе Христа, о боговдохновенности «Священного писания», о воскресении и Страшном суде — подлежит смертной казни. Каждому вменяется в обязанность посещать воскресные богослужения еженедельно. Задавать вопросы во время проповеди, обсуждать или оспаривать то, что сказал проповедник, категорически воспрещается. Церковные суды отменены, это так, по дисциплина! Дисциплина должна быть строгой как никогда. Доктрина ничто без практики, увещание ничто без послушания, власть наставлять ничто без власти требовать повиновения. Этот ордонанс являл собой прямую угрозу армии — все знали,
