по-другому. Я возвращался с факультета домой, шел, как обычно, по улице Горького. На этом пути я и решил сопоставить борьбу христианства, неоплатонизма и манихейства на фоне классовых конфликтов Поздней Римской Империи. Нужно знать, что никакого четкого представления об этих системах у меня не было, не представлял я ни источников, ни литературы. Для темы я придумал довольно броское название – «Идеологическая борьба в Римской Империи в конце 3-го, начале 4-го веков». С этим предложением я пришел к Анатолию Георгиевичу. Ему бы не торопиться, а он сразу ответил: «Отличная тема, актуальная, не разработанная. Интереснейший источник – Жития святых!» Так и решили. Между тем, А. Г. Бокщанин прав был только в одном: тема не разработанная у нас во всяком случае. Что касается святых, то они никакого отношения к делу не имели. Я в этом очень скоро убедился. Здесь можно сделать отступление. Историю я очень люблю и многое в ней представляю наглядно. Так, мне видится европейское средневековье, как жизнь в пасмурную погоду под густой сеткой мелкого дождя. Поздняя империя являлась кровавым осенним закатом. Может быть, не обошлось здесь без влияния «Последнего дня Помпеи» Брюллова. Дело не в этом. Образность мысли – дело хорошее. Но умение нарисовать в уме пейзаж еще недостаточно для выбора диссертационной темы. А вот я очень отчетливо представлял себе горевшие в междоусобных смутах города, толпы беснующихся фанатиков, слышал страстные голоса споривших пророков. Но о чем они спорили, вот этого я не знал. А жаль! Между тем на кафедре тему мне утвердили. К. К. Зельин предупредил о больших трудностях, которые мне предстояло преодолеть, посоветовал ограничить круг источников и хронологические рамки. Я все это принял к сведению. Но до работы над диссертацией было еще далеко. Пока я занимался в семинаре у К. К. Зельина. Но еще до утверждения в аспирантуре я взялся за важное дело, связанное с моей честью.
Сразу же после смерти Н. А. Машкина вышел в свет восьмой номер паршивенького журнала «Вестник Высшей Школы». Никто из нас этого журналёнка не читал. Однако именно в нем появилась гнусная статья М. Н. Перегудова «Вопросы исторического материализма в учебниках по истории». Как потом говорили, покойный Н. А. Машкин знал о возможном выходе этой статьи и волновался. Статья Перегудова по сути дела была безграмотнейшей ругательной рецензией на учебник Н. А. Машкина «История древнего Рима». Откуда взялся Перегудов? Это был пятидесятилетний отставной полковник государственной безопасности. Говорили, что даже для этих органов он считался слишком глупым. К древней истории он имел очень косвенное отношение: учился заочно на третьем курсе Педагогического института им. Ленина. Почему такая персона получила доступ в журнал? И это объяснимо. Перегудову покровительствовал профессор П. Н. Тарков из Библиотечного института. Когда-то Н. А. Машкин дал положительный отзыв на очень плохую докторскую диссертацию Таркова. Благодарный доктор теперь расплачивался со снисходительным рецензентом. Сам Тарков отличался феноменальной глупостью. Писал он, как правило, разгромные рецензии. За это я ему отплатил его же монетой. Но про это в своем месте. С. Л. Утченко показал однажды мне стенограмму лекции П. Н. Таркова, побывавшую на рецензии у Р. Ю. Виппера. В те времена считалось хорошим тоном говорить о величии славян сравнительно со всеми другими народами, так вот, П. Н. Тарков, сравнивая их набеги на Византию с нападениями германцев на Западную Римскую Империю, писал примерно так: германцы были грабителями, они двигались с обозами, все жгли на дороге, а добычу складывали в телеги. Славяне же обозов за собой не тянули. П. Н. Тарков спрашивал у студенческой аудитории: «Ну что эти храбрые конники могли приторочить к седлам? Да ничего!» Этим и подчеркивались героизм и бескорыстие славян – истинных друзей порабощенного византийского крестьянства. Я не поверил бы в такой бред, если бы сам не читал его. Старый Виппер в рецензии высмеял галиматью Такова, назвал ее «квасным патриотизмом». П. Н. Тарков и натравил Перегудова на Н. А. Машкина. Я не думаю, что он написал для Перегудова статью: она была слишком глупа даже для Таркова. Статья появилась. Всех она возмутила. Парторг нашей Кафедры Елена Федоровна Плотникова – женщина прекрасная, как Людмила Зыкина – предложила мне написать рецензию на учебник Н. А. Машкина и попутно стукнуть Перегудова. Статья должна была выйти не только за моей подписью, но за подписями всех членов Кафедры. О помещении статьи Плотникова договорилась в редакции «Вестника Высшей Школы» в частности с членом ее И. Я. Браславским. В октябре 1950 года «Историю Древнего Рима» обсудили на совместном заседании Сектора Древней Истории и нашей Кафедры. Я был на этом заседании, где не только говорили о достоинствах книги, но и негодовали по поводу статьи Перегудова.
Статью я написал. Она называлась «Об учебнике Н. А. Машкина “История Древнего Рима”». Ее об судили на Кафедре и без изменений утвердили. Подписи поставили: С. Л. Утченко, А. Г. Бокщанин, К. К. Зельин, О. И. Севостьянова, Д. Г. Редер, Н. Н. Пикус, Е. Ф. Плотникова и я. Между прочим, я попросил подписать статью профессора В. И. Авдиева. Он ответил: «Прекрасно поступили, что написали статью, но я не специалист по античности». Настаивать я не стал, хотя мог бы сослаться на Д. Г. Редера, тоже специализировавшегося по Древнему Востоку. Так или иначе В. И. Авдиев статьи не подписал. Видимо, он знал что-то такое, чего мы не знали. Не буду пересказывать статьи, писал я откровенно и о тех местах статьи Перегудова, где автор вступает «в противоречие с самим собой», «сам того не замечая, становится на реакционные позиции Э. Мейера», что «т. Перегудов делает грубейшую ошибку…» Все это тщательно обосновывалось и потому убедительно звучал вывод: «По общему мнению принимавших участие в обсуждении нового учебника, статья М. Н. Перегудова является неквалифицированной и потому его критика не приносит пользы». Это звучало весьма смело в счастливый год сталинской эпохи, когда требовалось в любой галиматье отыскивать 5 % критики и, независимо от их наличия, бить себя в грудь в экстазе самокритического покаяния. Нет! В рецензии Перегудова ничего разумного мы не находили.
Статью свою я отнес в редакцию. Упоминавшийся член Браславский любезно меня принял, обещал опубликовать ее в ближайшем номере. Вышли 10–11 номера журнала, а статьи в них не было. Она увидела свет в 1-ом номере 1951 года. Но для того, чтобы понять, как почтенная Редакция «Вестника Высшей Школы» надула аспирантско-профессорский состав Кафедры древней истории МГУ, нужно рассмотреть бурные события нашей идеологической жизни.
