я всегда очень сильно волнуюсь, когда вас нет.
Вы могли бы попробовать успокоить мою тревогу. Но я не представляю себе, как вы могли бы с этим справиться. Скорее всего, это означало бы просить вас о величайшем самозабвении. Вам понадобился бы не один месяц стараний. Понадобилось бы суметь понять, насколько тяжкие жертвы приносил вам я, терпеливо переживая столько, столько, столько ночей со сценами, криками и упреками. Вам предстояла бы тяжелая работа, Консуэло, и, возможно, она вам не по силам.
Конечно, я был не прав. Надеюсь, вы не злоупотребите моей тревогой, моим раскаянием из-за того, что я рассердился на вас. Раскаяние делает меня таким уязвимым, я страшусь ночи без сна.
Мне бы хотелось, чтобы в вас сработал инстинкт вернуться пораньше. Будет нормально, если вы вернетесь поздно. Но если вдруг случится, что вы вернетесь рано, как же я буду вам благодарен. От всего сердца.
✦
Я хотел бы попробовать лучше себя понять. Я не могу быть спокойным, если неспокойно вам. Ненавижу быть несправедливым. Я хотел бы быть для вас источником нежности, родником. Хотел бы бесконечно вам отдавать. Это бы меня освобождало. Не думаю, что вам приходилось не спать ночами напролет, раздумывая, как бы мне помочь. Мои приступы на мгновенье – на миг мне перехватило горло – прошло десять минут, и я уже отошел, и я уже думаю, чем могу помочь Консуэло.
Мне пока не удалось согласовать между собой помощь, которую мне хочется оказывать вам, и те вещи, которые мне совершенно необходимы. Если честно, я даже не знаю, куда наношу вам раны. Может быть, вы сумеете мне это сказать?
Мне бесконечно горько, потому что в этот вечер я хотел вас порадовать. А кончилось все так плохо. По моей вине. (Это моя вина, я неправильно понял ваш жест, когда вы пришли за мной.)
Лучше всего мне заняться войной. Мне уже недолго осталось. На мир я уже не надеюсь. Не могу надеяться на мир ни с вами, ни без вас. Вам кажется, я вами пренебрегаю? Я думаю только о вас. Очень странно, что вам так кажется. Я думаю о ферме, которую вам подарю. Что со мной вы будете в безопасности. О вас, и снова о вас, и опять. Но вы меня раните, и мне это совершенно непонятно.
Мне бы хотелось, чтобы вы помогли мне быть вам в помощь. Может быть, два последних дня оставили во мне этот ужасный привкус (вы были несправедливы), и я до сих пор не могу прийти в себя. Может быть, меня надорвали жертвы, которые я приносил ради вашего покоя. А может быть, я просто всерьез болею. (У меня температура – всерьез, Консуэло – каждый вечер. Но от вас мне нет никакой поддержки.)
Консуэло, избавьте меня от мерзкого привкуса безнадежности. Я еще надеюсь, что он не увеличится от вашего ночного отсутствия. Наверное, когда вы вернетесь, вы долго будете говорить о себе. О моей несправедливости, о ваших несчастьях. О вашем нездоровье. И мне нечего будет сказать.
Умоляю, пусть в вас проснется что-то материнское, малая капелька. Возвратите мне хоть чуточку доброты, которой, надеюсь, вы получили от меня так много.
Забудьте на этот вечер свои обиды и положите мне на лоб свою руку. Мне тоже очень нужно, чтобы меня спасли.
Я часто спасал вас, но не уверен, что имею право на вознаграждение. Не уверен, что то, в чем я так нуждаюсь – у вас есть.
Детка Консуэло, я не шучу. Вспомните гидросамолет в Сан-Рафаэле, Ливию, Гватемалу, войну [159]. Но я никогда еще так остро не ощущал опасность. Не знаю, откуда взялось это предчувствие. Но взялось. Не знаю, что вам интереснее: отстаивать свою правоту, защищаясь от моей минутной несправедливости, или пожертвовать частичку себя. Возможно, вам нужно было бы иметь больше ума и более щедрое сердце. И еще иногда хоть немного забывать о себе.
Ожидание для меня болезненно, но отсутствие – ваше право, вам не надо оправдываться из-за вашего отсутствия. Но хотелось бы – для моего спасения, – чтобы вы не дорожили этим своим правом. Хотя, возможно, я прошу слишком многого. Чтобы вы чуть-чуть – совсем чуть-чуть – побыли сестрой милосердия.
И еще, чтобы вы постарались понять, что именно в вас, какие ваши движения ранят меня особенно глубоко. И какой ваш тон, реакция, улыбка приносят мне покой.
Я понимаю, Консуэло, очень трудно совершать чудеса.
Совершите одно, пожалуйста.
Услышьте меня, Консуэло, если вы все-таки дорожите Папусем, который вас оберегает, который, несмотря ни на что, добрый и который сумел несколько раз в этой жизни вам помочь.
Это просьба, девочка.
(Нью-Йорк, зима 1943)
Консуэло, Консуэло, дорогая,
Поспешите вернуться.
Консуэло, Консуэло, дорогая, поспешите войти. Уже два часа. Мне так нужно с вами поговорить, и мне вот-вот станет больно.
Я не сержусь на вас, но мне так не хотелось бы мучиться.
(Нью-Йорк, зима 1943)
Консуэло, малыш, я хочу вам ласково объяснить, как мне с вами трудно жить семейной жизнью.
После мадам Маккей [160] я поехал к Рейналам [161] показать статью. Оттуда я вам позвонил (около шести часов), чтобы пригласить на коктейль. Никого. Дура-секретарша наверняка отправилась в аптеку.
Я позвонил в семь часов, узнал, что вы звонили. Дура-секретарша, когда вернулась, сказала, что вы недавно ушли и мне ничего не передавали. Я ей сказал: я возвращаюсь, скажите моей жене, если она будет звонить, что я буду дома через десять минут. (Постоянно стараюсь, чтобы вы не тревожились.) Не уходите, пока я не вернусь. Хотел, если вы позвоните, чтобы было кому подойти к телефону. Вернулся в 7.10. Мы договорились встретиться и поужинать.
7.10 никого.
7.30 никого.
8.00 никого.
8.15 никого.
8.30 никого.
Жестоко. Самое жестокое – это равнодушие.
ОНО МЕНЯ УБИВАЕТ, КОНСУЭЛО.
Консуэло, дорогая, оно меня убивает.
Зачем? Зачем?
«Поспешите вернуться» Антуан – Консуэло (Нью-Йорк, зима 1943)
Рейналы хотели оставить меня поужинать и повидаться с их родственником, физиком, которого я очень люблю, он приехал из Вашингтона и сегодня же уезжает обратно. Ужин был рассчитан с 7.30 до 8.30 из-за его поезда. Время с 7.30 до 8.30 я провел в одиночестве, ожидая вас.
Консуэло, зачем вы снова начинаете меня терзать?
Я дома, я вернулся, я один, сижу, как привязанный, у телефона, сгораю от беспокойства.
Зачем?
Мне опять нужно сбежать от вас, чтобы не удавиться?
А мне так, так, так хочется по-хорошему.
ПОЙМИТЕ ЖЕ!
Консуэло, я совершаю неимоверное усилие над собой, потому что нервы у меня на пределе.
Консуэло, дорогая, вы, правда, не понимаете, что мучаете меня?
Что причиняете мне боль?
Что говорит во мне не гнев, а ГОРЕ!
И если я старался найти вас и не нашел, то не потому, что виноват, а потому, что вас не было дома! Моя жена, до ужина вы могли бы найти меня, я был дома! Я вас ждал с 7 до 9, вы могли бы мне позвонить.
КОНСУЭЛО, ЗАЧЕМ ВЫ МЕНЯ ТЕРЗАЕТЕ? Я БОЛЬШЕ НЕ ВЫНОШУ ТРЕВОГИ. ДАЖЕ ЕСЛИ ВЫ СЕЙЧАС ВЕРНЕТЕСЬ, ВО МНЕ БУДЕТ УЖЕ СТОЛЬКО ГОРЕЧИ,
