от теплого дождя, покрутились на большом колесе в Парке Культуры и снова шли по людным улицам. Люся держала меня за плечи, а мужчины оглядывались на нее. «На тебя опять смотрят эти типы!» «Не злись, потому что я не виновата!» «Вот еще! С чего мне злиться? Наоборот. Это вполне удовлетворяет мое честолюбие». «Не преувеличивай! Во мне нет ничего особенного!» «Нет, есть! Конечно есть!» «Что?» «Необычайное сочетание великих противоположностей. Именно это привлекает взоры обнаглевшего человечества! Я проник в тайну этого противоречия. Хочешь, я тебе открою ее!» «Ну конечно…» «Ты помнишь рафаэлевскую мадонну?» «Конечно!» «Я говорил, что ты похожа на нее. И это не банальность. Ты знаешь это не хуже меня. Вспомни, большие красивые глаза и гладко зачесанные волосы!» «Но ведь таких женщин много!» «Верно! Но не часто ты встретишь, чтобы такая дивная головка была приделана к чудесному телу Андромеды Рубенса. Это редкое сочетание. А ты являешься именно этим исключением. Вот в чем тайна. Вот почему на тебя таращат глаза! Пижоны!» Люся смеялась. Я говорил: «Вспомни, как ты спасла Яшу от неумолимости милицейского бюрократизма!» Она снова смеялась. А дело было так: Яша мчал ее на роскошном мотоцикле «Ява» и, конечно, нарушил правила уличного движения и был остановлен милиционером. Исполненный негодования, дирижер уличного движения готов был лишить Яшу прав водить мотоцикл. Но вдруг взор его упал на Люсю, которая смиренно сидела верхом на заднем седле и не заметила, как ее юбка собралась изящными складками выше колена. Вот это открытое колено спасло Яшу. Милиционер отдал ему честь и отошел, облизнувшись. Яша нажал на скорости.
При встречах Люся очень интересовалась моими делами. Я рассказывал ей о факультете, о заочниках, о тревогах, о задуманных статьях, о Гегеле и Эйнштейне, т. е. обо всем, что меня в тот или иной момент интересовало. Спохватившись, спрашивал: «Тебе не скучно?» Она удивлялась: «Что ты? Ведь только так я и могу тебя хорошо узнать!» Однажды после одной из моих деловых новелл сказала: «Теперь хорошо представляю твою жизнь». Я послал ей свои работы и даже книжку «Древний Рим». При встрече она рассказывала: «Книжку прочла. Интересно. Особенно тебе удалась характеристика Пирра». И я радовался, потому что и сам считал, что про Пирра написано удачно.
Люся любила Москву, ей нравилось бродить по улицам. Чаще всего мы уходили в Сокольники и бродили по чудесному парку, сидели на скамейке. В год, когда мне исполнилось 40 лет, я сказал Люсе: «Мне сорок. Старюсь». Она засмеялась и ответила: «Мне иногда жаль, что ты такой молодой!»
Обычно о своих приездах в Москву я сообщал заранее. Тогда, если я ехал поездом, Люся встречала меня на вокзале. Ждала у Любы, когда я прилетал самолетом. (В свою комнату, где она ютилась со всем семейством, меня не приглашала. Я пришел к ней, когда им дали трехкомнатную квартиру.) В апреле 1960 года я прилетел в Москву неожиданно. Там собралось совещание проректоров по заочному отделению, потом я утверждал в Министерстве Высшего образования учебные планы. Провозился в Москве около месяца. Яша привел меня к Любе и помчался за Люсей, дальше он действовал по собственной инициативе. Люся спала. Он поднял ее с постели: «Иди, посмотри у Любы новое платье…» Люся вошла и, увидев меня, как-то засветилась радостью. Так мне показалось. Мой приезд ознаменовывался обычно небольшим торжеством. Компанией заходили в ресторанчик. Я люблю большие рестораны. Нередко водил в них и Люсю. Ей понравился «Метрополь», показался забавным яркий, огромный «Пекин». Но больше всего она любила фабрику-кухню в Сокольниках. Там в просторном зале мы садились за столик, заказывали «Столичную», нехитрую закуску и пировали. Люся красиво пила. Однажды к нам за столик подсели какие-то молодцы. Настроены они были дружественно и весело. Думаю, не без корысти, а намереваясь упоить меня, предложили выпить с ними. Мы не стали отказываться. Но фокус не удался. Во-первых, не так уж просто было довести меня до нужного мальчикам состояния, во-вторых, в подходящий момент Люся встала и заявила, что нам пора. С фабрики кухни мы шли в их двор. Люся обнимала меня за плечи. Мы коротали время у покосившихся сараев и теряли ему счет.
Я уже писал, что люблю Московский зоопарк. И туда мы ходили с Люсей. Я выкладывал ей свои познания жизни животных, основанные на знакомстве с Бремом и глубоком уважении к лошадям, кошкам и собакам. Люся говорила: «Хорошо, что ты повел меня в зоопарк!» Еще больше ей нравилось ходить со мной в музеи, особенно в музей Пушкина. От отца она знала кое-что о живописи. Меня просила разъяснять смысл античных вещей, многих картин. Ее увлек мой рассказ об импрессионистах. Я о них довольно много читал. Я отводил ее на нужное расстояние от картин Мерке и спрашивал: «Видишь, как блестит вода и солнце, замечаешь, что картина написана просто и скупо?» Она видела и замечала. Ей очень понравилась наша экскурсия в Большой Кремлевский Дворец. В Кремле мы бывали много раз. Я рассказывал о стенах, башнях, соборах – все, о чем мне когда-то рассказал А. Г. Бокщанин. Что касается Дворца, то туда, как известно, не пускают. Экскурсия была устроена для собравшихся в Москве периферийных проректоров. Я и позвал с собой Люсю. Посмотрели Грановитую палату, царские покои XVII века, громадные роскошные залы, где совершаются приемы. Походили по залу заседаний Верховного Совета. Я поерзал на креслах для депутатов, поднимался на трибуну, с которой выступал Сталин. Люся смеялась.
В театры, Консерваторию она ходила много и без меня. Но самым, пожалуй, любимым делом как раз и были походы в театр. Приезжая в Москву, я сразу набирал билеты на несколько спектаклей, на все время отпуска. Любила она и кино. Хороших фильмов у нас мало. Но толк в них она знала. Вышла угнетенной, посмотрев «Евгению Гранде», после «Пиковой дамы» молчала, не хотела говорить. Едва ли без Люси я пошел бы в консерваторию слушать органную музыку или Девятую симфонию Бетховена. А с ней слушал и получил удовольствие. Мы слушали с ней «Аиду», «Тоску», «Фауста» и много других опер. В «Художественном» смотрели «Эзопа». Люсе очень понравился этот блистательно строгий спектакль. Потом она спрашивала, что в нем правда, что – нет. Мы хорошо поговорили. Так вот, мне нравилось целовать Люсю и рассказывать ей о том, что интересовало меня. Это немедленно захватывало и ее. Впрочем, один раз она возроптала. Я прочитал книгу Кузнецова об Эйнштейне. Люсе я стал рассказывать о ней, чтобы проверить
