давала уголь до последних дней перед оккупацией Донбасса немецко-фашистскими войсками летом 1942 года. К этому времени наш район стал прифронтовым, и через наш пришахтный посёлок Чехирово шли отступающие части Красной Армии.
Часто наша квартира и двор наполнялись уставшими, запыленными красноармейцами, которые останавливались на ночлег или для краткого отдыха. Глядя на нас, они часто вздыхали, старались развлечь нас шутками, прибаутками, сказками, чем-нибудь угостить – обычно куском колотого сахара-рафинада с прилипшими крошками хлеба и махорки. Запомнился на всю жизнь один весёлый красноармеец, который сажал меня к себе на колени, щекотал своими колючими усами, бодал двумя пальцами в живот и под мой безудержный хохот приговаривал: «Идёт коза рогатая, орешки несёт богатые!». Игра часто заканчивалась моей икоткой, красноармеец угощал меня сахаром и лёгким шлепком отправлял к матери.
Но во время налётов немецкой авиации все куда-то разбегались, а мы всей семьёй вместе с иконой прятались в своём погребе; мама зажигала свечу и усердно молилась. Помню, как несколько раз видел низко летящие немецкие самолёты, которые десятками заходили на бомбёжку соседнего леса, где укрывались части Красной Армии. И от этих самолётов черными точками отделялись и летели вниз сотни авиабомб.
Советское Правительство в условиях смертельной схватки с фашизмом понимало, что «Во время войны уголь не просто топливо. Это танки, это самолёты, это оружие, это снаряды» – газета «Правда», 11 декабря 1942 года (газетная вырезка с этой фразой до сих пор лежит в трудовой книжке отца). Поэтому приказом Верховного Главнокомандующего все кадровые шахтеры, металлурги, химики отзывались с фронта и направлялись в тыл на шахты, рудники, заводы, фабрики для интенсивной работы по обеспечению фронта всем, что необходимо было для разгрома гитлеровских захватчиков.
Не доехали до фронта и кадровые шахтёры Донбасса, с которыми мобилизован был мой отец. В то время, когда был объявлен приказ И. В. Сталина, они находились на формировании кавалерийской воинской части в летних лагерях около города Кирова, и оттуда были мобилизованы для работы на шахтах Мосбасса, Кузбасса, Печерского, Кизеловского и других угольных бассейнов страны. Отец был мобилизован на шахту № 29 треста «Донскойуголь» комбината «Москвауголь», где он с 19 июня 1942 года приступил к работе в качестве горного мастера. Но его семья ничего этого не знала.
После мобилизации отца летом 1942 года связь с ним надолго оборвалась, так как наша мама с тремя детьми оказалась на оккупированной немецкими войсками территории и пережила все ужасы немецкой оккупации. И мы долго не знали, где наш отец, жив ли он, точно также, как и он, долго не знал, живы ли мы, где мы и что с нами.
Так случилось, что наш район оказался на пути главного наступления немецко-фашистских войск на Сталинград. И в этом же районе, на берегах Северского Донца шли ожесточенные бои зимой 1943 года, когда Красная Армия гнала фашистов на запад после их разгрома под Сталинградом. Таким образом, война дважды прокатилась опустошительным огненным валом по этим местам, и в нашем пришахтном посёлке Чехирово после его освобождения от фашистов не осталось ни одного жилого здания.
Мне хорошо помнится, как знойным летним днём 1942 года на улицы нашего шахтёрского посёлка с рёвом вошла колонна открытых немецких грузовиков, загруженных военной амуницией. Сверху на тюках одежды и другого какого-то армейского обмундирования сидели немецкие солдаты в серо-зелёных мундирах с засученными рукавами, играли на губных гармошках и аккордеонах. Мы, голопузая малышня, плескались холодной водой из-под водопроводной колонки (водопровод ещё работал). Увидев немцев, мы под крики наших матерей разбежались по домам, а немцы, весело гогоча, попрыгали с машин, стали раздеваться по пояс и заняли наше место у колонки.
Так я первый раз увидел немецких солдат. С их приходом и взрослые, и дети затаились по домам. Но таиться пришлось не долго. Вскоре начались обходы наших квартир. Почти каждый день в дом заходили группы вооружённых немецких солдат человека по три-четыре. Обычно молча, ничего не спрашивая, проходили в обе комнаты, осматривали их, требовали открыть шкаф и сундук. И забирали всё, что приглянулось: пальто, платья, костюмы, туфли, хромовые сапоги, часы. Таким путём мы лишились многого, в том числе и именных часов, которыми отец был награждён наркомом угольной промышленности западных районов СССР за успехи в стахановском движении.
Однако вскоре первая волна грабежей прекратилась. Во-первых, уже нечего было брать, во-вторых, к нам на постой встал немецкий офицер. Он занял одну из комнат, в другой сгрудилась наша семья. Наш четырёхквартирный одноэтажный дом из природного камня-известняка был одним из лучших в посёлке. Таких было всего пять домов, построенных для стахановцев шахты. Кроме того, было ещё шесть двухэтажных деревянных бараков, а также большое количество частных домов, построенных самими шахтерами в посёлке около шахты, который в просторечии обзывался Шанхаем: «Где живёшь? – На Шанхае!».
Немецкий офицер был у нас на постое больше месяца, и это в какой-то мере оберегало нас от нашествий немецкой солдатни и местных полицаев. Надо отметить, что этот офицер был абсолютно равнодушен к нам – мы для него просто не существовали. И это уже было хорошо. Лишь однажды нашей маме пришлось переживать за нас, когда я заболел и всю ночь кашлял и плакал, не давал спать офицеру. И он в течение ночи несколько раз приходил к нам в комнату, светил мне фонариком в лицо и что-то сердито выговаривал матери, требуя, чтобы она меня успокоила. Потом офицер куда-то исчез, и начались наши самые чёрные дни.
Прежде всего, в конце лета нас выселили в деревянный барак, где мы заняли две пустых комнаты на первом этаже. На новом месте жительства большое внимание к нашей семье стали проявлять местные полицаи. Один из них работал вместе с отцом на шахте, и стал шантажировать мать тем, что он сообщит немцам о том, что наш отец был стахановцем-ударником, семью которого оккупанты обязательно пустят в расход.
Угрожая таким образом, он требовал с неё самогон, деньги, продукты. В преддверии зимы мать проявляла заботу о заготовке картофеля, овощей и других продуктов для семьи на зиму. И всё, что удалось вырастить на своём огороде, складировала в погребе, а также в одной из комнат, где было сложено много тыкв, початков кукурузы, выращенных нами на огороде, а также колосья пшеницы, собранные нами на заброшенных полях прилегающих колхозов. Мать как могла, защищалась от полицая-вымогателя и вынуждена была менять запасенные продукты на самогон, чтобы хотя бы на время заткнуть глотку ненавистному шантажисту.
И уже к началу 1943 года иссякли почти все
