Саманте показалось, что корабль с беженцами приблизился к берегу, то есть к ней. Он дымился, борта его помяты, а местами пробиты снарядами. И девочка увидела незнакомку. Но не рядом с собой, а на корабле-транспорте. Она стояла в том спортивном костюме, и стеклышки очков поблескивали. А на руках у нее был окоченевший Славик… «А может быть, это была другая женщина, моя мама, — вдруг мелькнуло в сознании Саманты, — и это она, маленькая Саманта, прижалась к ней в вечной надежде, что мама спасет от всех бед. Спасет! А вот и не спасла…» А корабль-транспорт все плыл. Он плыл и не мог уплыть. Вдоль всего берега стояли ребята, пионеры, артековцы. Они молча смотрели на плывущий из далекого времени военный корабль и отдавали ему салют. Корабль страданий плыл вдоль строя пионеров, словно принимал парад.
Саманта оглянулась — женщина стояла неподвижно. Только очки ее стали мутными… от слез.
И тут в памяти Саманты снова всплыли слова из репортажа Пола: «Праздник не настоящий, а камуфляж, который прикрывает боевую мощь… Боевую мощь». Теперь эти слова, как удар, причинили боль. Девочке стало стыдно, что она поверила лжи. Ей захотелось спрятаться от Нины Сергеевны, потерявшей своего Славика, от Наташи, от всех ребят.
Взошло солнце. Туман развеялся. Море начало легонько накатываться на берег. Послышалось тихое бульканье волны. Транспорт военных лет снова стоял на месте, палуба опустела.
В это время вдалеке раздался ритмичный, приглушенный стук мотора, и из-за мыса выплыл небольшой буксир. Он пересек бухту и замедлил ход около старого корабля. Послышались обрывки команд, похожие на крик морских птиц, что-то загрохотало, заскрежетало. И вот буксир уже плывет в обратном направлении, а за ним на длинном тросе следует старый корабль. У корабля-ветерана, инвалида войны, даже не оказалось своего хода — отказал. На палубе никого не было. Флаги расцвечивания были спущены. Сперва за мысом скрылся буксир, потом военный корабль. И вместе с ним исчезли, стали нереальными падающий с неба фашистский самолет, раненые, лежащие на палубе, женщина в спортивном костюме, прижавшая к себе мертвое дитя…
Какая-то горечь осталась на сердце.
Саманта огляделась. Вокруг никого не было. Только Наташа, верная, неизменная Наташа стояла рядом.
— Прости меня, Наташа, — вырвалось у Саманты.
— За что, Сэми?! — Наташа удивленно смотрела на подругу. — За то, что ты без меня ушла на море? Ты, наверное, думала, что я сплю, да? Не захотела меня будить, да? А я проснулась — и за тобой!
— Кто эта миссис Нина Сергеевна… в спортивном костюме?
— Она преподает английский в Артековской школе.
В это время за ее спиной послышалось знакомое «Хелло, Сэми!». Девочка оглянулась — по пирсу шел Попрыгунчик Пол и приветственно махал рукой.
Лицо его не было озабоченным — он ни в чем не чувствовал себя виноватым, как будто все было хорошо, ничего не случилось.
Саманта отвернулась.
— О! Сэми, что с тобой? Тебе приснился дурной сон?
И тут девочка взорвалась:
— Вы говорите неправду! Вы снимаете неправду. А я поверила вам и теперь сгораю от стыда.
— Ну-ну-ну! Ты многого не понимаешь. Да тебе и не нужно понимать, девочка моя.
— Вы считаете меня маленькой? Я, конечно, не взрослая. Но могу отличить правду от лжи. Может быть, не сразу, но могу.
— Успокойся, Сэми, — сказал мистер Пол. Сам он сохранял спокойствие. — Все будет хорошо. Все забудется. Зачем нам ссориться? Ведь мы с тобой друзья?
— Я тоже так думала. А теперь… теперь я так не думаю!
И, увлекая за собой подругу, девочка быстро зашагала по пирсу. И всю дорогу она про себя повторяла: «А теперь я так не думаю… Теперь не думаю… не думаю…»
Если бы вы знали, сколько открытий сделала Саманта вдали от родины. Например, она узнала, что когда человек покидает родной дом, то, удаляясь от дома, он незаметно для себя приближается к нему. И его очертания с каждым днем видны все отчетливей. А когда заходит солнце, издалека виден свет в собственном окне.
И еще Саманта почувствовала, что чем счастливее время, тем быстрее оно пробегает. Спешит. Как мчащийся поезд. Гудит локомотив, встречный ветер слепит глаза, гремят под колесами рельсы. Поезд из пункта «А» мчится в пункт «Б». А сколько счастливых пунктов он пролетает без остановок! Сколько счастливых дней!
И вот Саманта стоит на берегу Черного моря и сжимает в кулачке маленький черный уголек. Вчера этот уголек был частицей веселого, и вместе с тем грустного, прощального костра. Он вспыхивал, как звездочка, и трещал, как скорлупка. Сегодня он холодный и черный. И тихий, как печаль.
А может быть, этот уголек не от костра, а от обгоревшего военного кораблика, который вывозил из Севастополя детей и раненых?
Этот уголек — символ памяти и символ переживаний. И Саманта будет хранить его в сердце.
Был бы под боком «колодец желаний», Саманта бы написала длинный список и опустила бы его в таинственные глубины. Но во-первых, как отличишь «колодец желаний» от обыкновенного колодца? А во-вторых, вокруг вообще нет колодцев.
Но зато есть море. Может быть, это не простое море, а море желаний?
На палубе небольшого кораблика много ребят. Так много, что издалека белые рубашки сливаются в белый парус. А пионерские галстуки — заря, отразившаяся на парусе.
Саманта держит бутылку — в ней листок, свернутый в трубочку, чтобы письмо с желанием протиснулось в горлышко.
Что написала Саманта на маленьком листке бумаги? Это станет известно только морю. Когда морю будет угодно, оно выкинет на берег бутылку с Самантиным письмом, и тот, кто найдет эту бутылку, узнает Самантину тайну.
Но никакой тайны нет. На листке написано:
«Пусть придет человек, который знает дорогу к миру».
Саманта сама была таким человеком. Она начала этот путь в Москве. И он приведет ее в город страданий войны — в Ленинград.
Когда подруги прощались, Саманта сказала:
— Давай поменяемся туфлями!
— Давай, — согласилась Маленькая Наташа, — только мои туфли будут тебе тесноваты.
— Ничего, я разношу их. Зато буду чаще вспоминать тебя.
— Я буду вспоминать тебя и без туфель. Мы встретимся в Ленинграде.
— Мы встретимся в Ленинграде, — подтвердила Саманта. — Я выучила наизусть номер твоего телефона.
Экспресс «Красная стрела» отошел от московского перрона и помчался на север. Саманта ехала в одном купе с Большой Наташей. Папа с мамой — в соседнем купе. Иногда Саманта стучала в стенку, и оттуда раздавался ответный сигнал.
